Алина Крочева выпустила мини-альбом «Замри», в который вошли пять оригинальных треков. Это новый поворот в карьере певицы, которая до сих пор была известна слушателям как исполнительница советских песен, написанных в шестидесятые годы. С вопроса о том, чем он был вызван и чем была продиктована ее любовь к музыке шестидесятых и начался наш разговор.
— Музыка шестидесятых — почему она тебе так близка?
— Больше пяти лет своего творческого пути я посвятила музыке эпохе оттепели, и эту страсть приходилось жестко отстаивать перед внешним миром. Но я все время сверяюсь с собой, потому что мне максимально важно быть органичной и честной в том, что я пою. У меня внутри звучала музыка шестидесятых, мой внутренний голос отзывался интонациям, фразам и ценностям того времени. А возникло оно в моей жизни благодаря виниловому туризму, в доковидную эру я привозила пластинки из путешествий от Владивостока до Амстердама и Нью-Йорка. Сейчас, кажется, я с этим увлечением прощаюсь, как бы оно ни было мне дорого. Во время работы над альбомом «Замри» я практически не слушала чужую музыку. Новый альбом — это огромный опыт переоценки не только своей музыки, но и чужой. И, когда он был готов, я подошла к коллекции и начала знакомиться с ней заново. В итоге процентов шестьдесят своей небольшой коллекции я раздала: что-то друзьям, что-то в Charity Shop. Сейчас я в меньшей степени слушаю винил, а в своем творчестве ищу новое звучание и стиль подачи. Похоже, такого репертуара, который вышел на мини-альбоме «Замри», не знаю, хорошо это или плохо, больше не будет.
— И все же, так много усилий было потрачено на воссоздание стиля и погружение в этот образ — что тебя мотивировало?
— Я никогда не занималась намеренно стилизацией. Наоборот, меня часто упрекали в том, что я недостаточно точна: не использую характерных инструментов старого времени в аранжировках, не надеваю на концерты платье в горошек, не снимаю черно-белые клипы. То есть кроме репертуара, я не стремилась воссоздавать картинку, как это делает, например, ВИА «Татьяна». Но здесь нет никакого лукавства, это действительно была та музыка, которую я слушала и с которой я жила. У моей бабушки были пластинки Мулермана, Ведищевой, Кристалинской, Миансаровой, и в том, что касается музыкальных вкусов, я в большей степени ее дитя. Когда я начала развивать музыкальный проект, она, конечно, стала моим первым слушателем.
— Как ты стала музыкантом? С чего всё началось?
— Музыка всегда была маркером моего состояния и моим способом выразить себя. Я часто лечу себя музыкой. Если что-то у меня болит, я не бегу за таблетками, я начинаю звучать, и это помогает справиться с болезненным состоянием в теле. Музыка сопровождает меня во всех жизненных ситуациях. Если по какой-то причине у меня не получается в день провести хотя бы двадцать минут в наушниках или с проигрывателем, я начинаю замечать за собой напряженность, раздражительность, неадекватные реакции на ситуацию. Музыка — это моя медитация, это моя энергетическая подзарядка. В течение дня я обязательно должна получить свою порцию музыки, как воды, еды и воздуха. В моем детстве, кстати, я пела, не замолкая. Если все было у меня хорошо, то я пела веселые песни, а когда затягивал лирический репертуар – значит, меня пора было кормить, утеплять, в общем, взрослым становилось ясно, что пора позаботиться о ребенке. Согласитесь, со мной было легко и удобно.
— Это может быть любая музыка?
— Может быть старая и новая, динамичная и лиричная, с радостным или грустным сюжетом, но обязательно светлая и мелодичная, нежная, со льющимися, струящимися соло струнных или духовых. Я с удовольствием слушаю инструментальную современную музыку, а еще люблю саундтреки. Один из любимых, например, к фильму «Питер ФМ» несмотря на то, что уже лет двадцать прошло с момента его выхода. Причем музыка из кино может как ассоциироваться напрямую с кадрами, где она звучит, так и становится саундтреком моего собственного визуального ряда. Очень люблю музыку за этот эффект 3D, когда мелодия рисует картинку.
— Не только слушать музыку, но и исполнять ее — это тоже одна из твоих потребностей? Как часто ты это делаешь?
— Для того, чтобы выйти на публику, нужно иметь, что сказать. То есть разница между музыкальной медитацией и собственным концертом - в силе намерения. И еще в смысле. Я выхожу на сцену не для того, чтобы поныть себе под нос, и даже не для того, чтобы спеть красивую песню, а для того, чтобы люди, которые пришли меня послушать, стали как минимум не хуже, а как максимум лучше. И «не хуже» — это увы не победа, это уже на грани бессмыслия. Хотя бывают и такие концерты, этим грешат даже большие артисты. Когда у человека сложный период, а необходимо выходить на сцену, то есть риск не отдать, а забрать. Такие концерты опустошают слушателя, это обида на грани физического насилия. Предательство.
— В какой момент ты осознала себя, что музыка может стать одной из разновидностей твоей профессиональной деятельности?
— Вера в себя как в певицу у меня стала крепнуть лет восемь назад, может быть, чуть больше. Я жила в Англии, училась на искусствоведа и думала, что моя жизнь будет связана с искусством, я стремилась в аукционные дома и галереи и думала, что в их коридорах и пройдёт моя молодость. А потом я вернулась в Москву погостить и встретила педагога по вокалу Елену Кузнецову, которая мне рассказала, как в мой способ взаимодействия с музыкой вложить намерение и выйти с ним к людям. Почти сразу полустихийно случился концерт — летом 2013-го года в клубе Б2 на Маяковке, в один из его последних сезонов. Я спела несколько песен на фестивале по поводу открытия музыкального лейбла и улетела обратно в Лондон. У меня было впереди еще несколько лет обучения и профессиональных поисков. Тогда я ничего не знала про музыкальную индустрию Москвы и даже не поняла, что оказалась на сцене такого крутого места, а со мной рядом стояли топовые профессионалы джазовой сцены, некоторые из которых работают со мной по сей день. Позже я осознала, что именно этот день за весь прошедший год был самым счастливый из всех. Что занимаясь музыкой, я чувствую себя на своём месте и у меня не возникает вопросов по поводу мотивации, самоценности. Это мое максимальное соединение с собой. Я решила сделать паузу в академической карьере. Закончив определённый этап обучения, я вернулась в Москву, для меня было очевидно, что мне здесь хорошо и что мне есть что сказать. Свою роль сыграл и эффект возвращения на родину, потому что мне не удалось ассимилироваться и быть органичной в жизни за рубежом. Спустя несколько лет мне встретилась фраза Сергея Довлатова о том, что в эмиграции человек теряет восемьдесят процентов личности, и я полностью с ней согласилась. Чувство корней, заземленность, которую я ощущаю в России — еще один ресурс, вдохновляющий меня на занятия музыкой.
— Когда ты в первый раз вышла выступать перед публикой, насколько ты естественно себя чувствовала? Пришлось ли тебе преодолевать страх перед сценой?
— Я никогда не боялась публичных выступлений. Вот это — «встать на табуретку и спеть» никогда у меня не вызывало внутреннего напряжения. Но в какой-то момент в школе я решила научиться играть на пианино и пару лет занималась с педагогом. И однажды мне на школьном отчётном концерте нужно было выйти не спеть, а сыграть на фортепиано. И тогда, стоя за кулисами, на всю жизнь запомнила, я почувствовала, что у меня трясутся колени. В этот момент я поняла, что имеют в виду люди, которые говорят, что они боятся выходить на сцену. Это было не первое моё публичное выступление, но в этот раз я должна была выйти на сцену в новой роли. И больше на пианино я не играла. Но я не считаю себя проигравшей в этом жизненном состязании или бросившей это занятие понапрасну, потому что я прекрасно знаю, как может быть по-другому. У меня есть путь вокалистки, который мне дается без страха и неуверенности в себе. И там есть над чем работать на более глубоких уровнях, чем борьба с фрустрацией или тревогой.
— Сколько усилий ты тратишь на поддержание вокальной формы? Как часто ты репетируешь с музыкантами?
— Вокалом я занимаюсь уже девять лет два-три раз в неделю. Для меня это обязательная гигиена даже вне концертного периода. Я практикуюсь с другими жанрами и стилями. Иногда эти эксперименты вообще ни к чему не приводят, а иногда неожиданные приемы встраиваются в мой репертуар и идут со мной на сцену. Но это постоянный поиск и постоянная работа над собой. Потому что звук нужно вытаскивать из себя. И с каждым новым звуком я что-то про себя узнаю. С группой я репетирую более прагматично. Обычно это встречи под конкретные задачи. Я полностью доверяю своим музыкантам и не считаю, что их нужно учить играть. Это даже унизительно, поэтому у нас нет регулярных репетиций для поддержания формы. Я знаю, что они играют постоянно: они востребованные музыканты. А я вообще не музыкант, а вокалист. Так что у меня своя зона ответственности, а у них своя.
— Как ты искала песни для своего альбома?
— Какие-то песни мне дарили, какие-то случайно встречались, а какие-то создавались специально для меня. В общем, это калейдоскоп без начала и конца: мне и сейчас приходят письма с предложениями тех или иных песен. Хотя сейчас у меня такой период, когда я не беру новых песен в репертуар. Я не знаю, сколько он продлится. Поначалу переживала по этому поводу, а потом поняла, почему это происходит: выход альбома можно сравнить с рождением ребёнка. Когда-то будет возможность подумать ещё о втором ребёнке и, может быть, о третьем, но сейчас я еще на стадии бессонных ночей: альбом вышел в начале декабря. Мне пока даже сложно представить, что я могу вновь начать делать какие-то песни. Пока мне нужно помочь альбому показаться всем с разных сторон: сходить сюда, сходить туда, со всеми поболтать, везде его спеть — помочь этому альбому занять своё место в нише.
— Как проходила запись «Замри»?
— В процессе записи инструментов мне довелось попробовать себя в роли продюсера. Для меня это был первый опыт записи на такой мощной студии как «Мосфильм», и я очень боялась что-то упустить, что-то не успеть. Так что я решила сыграть ва-банк, и за три сессии мы записали весь материал, который у нас был. Все вариации аранжировок и форм, без разбора треков на альбомы и даже без предполагаемой драматургии альбома. Я очень благодарна Андрею Левину — звукорежиссёру записи и сведения, который согласился на запись альбома без пре-продакшена. Он сказал, что у него в жизни такого ещё не было никогда. Нам удалось сделать огромный задел, который мы до сих пор разбираем. Это была авантюра. Из этих записей родился альбом, посвящение шестидесятым «Будь со мною нежным» — он вышел весной двадцатого года. И затем ещё одна серия записей и у нас получился альбом «Замри». У меня еще осталась часть неизданных треков, которые требуют доработки: в каких-то случаях записи дополнительных инструментов, в каких-то записи вокала и сведения. Так что дожмем еще один мини-альбом, и получится своеобразный триптих.
— Как ты оцениваешь те возможности для монетизации музыки, которые сейчас есть у музыкантов?
— Я не то, чтобы не борюсь за монетизацию, но я еще в том периоде, когда я работаю на имя, а не наоборот. В какой-то момент мне пригодилось моё образование. Ковид остановил всю музыкальную и развлекательную индустрию, и я решила, что неплохо бы мне найти работу. Уже больше года я работаю в музее и реализую навыки искусствоведа и расширяю в этой сфере круг своих знакомств. Как ни странно, он оказался очень близок к музыке. И, конечно, мне очень помогает тот опыт, который я приобретаю. Но как певице, мне меньше хочется думать о прагматике и больше целоваться. Если бы была у меня такая возможность, вся моя промо-кампания, связанная с альбомом «Замри», состояла бы из одних поцелуев. Мне кажется, это было бы эффектно. И эффективно.
