Шестая поет труба.
И там, за спиной, не руины —
Отеческие гроба!
Тимур Кибиров
Говорят, до Мелётово очень трудно добраться: в дорогах, проложенных в этой псковской глуши, путается даже всемогущий GPS. Но в период расцвета Псковской земли село, стоящее на ее границе с Новгородом, находилось в центре бурной истории этого российского края. Впервые Мелётовский погост упомянут в псковской летописи в 1342 году: Псков тогда боролся с соседом за автономию, и городские послы встретились здесь с новгородской ратью, чтобы договориться о перемирии. Культурная же значимость Мелётова отмечена появлением в XV веке храма Успения Богородицы, который так же легко возносится над землей, так же неразделим с местным пейзажем, как всемирно известный, включенный в Золотое кольцо туристических маршрутов храм Покрова на Нерли. И еще в этом храме необыкновенные фрески работы псковских мастеров. Они уникальны, других таких в России нет — не сохранились. Поэтому стенопись церкви — важнейшее свидетельство того, каких художественных и духовных высот достигла в период своей зрелости псковская ветвь древнерусского искусства. И то, что Мелётово не внесено в тот же список культурного наследия ЮНЕСКО, является лишь нелепой исторической случайностью.
Между тем мы можем лишиться этих фресок в любой момент. Треть сохранившейся живописи (по оценкам специалистов, до нас дошло около 60% первоначальной росписи храма) находится в аварийном состоянии: грунт отстает от кладки, живопись опадает, красочный слой разрыхляется и распыляется. Это — последствия небрежения: сигналы о разрушении памятника поступали из Пскова в Москву много лет, однако реакция последовала лишь прошлой осенью. Министерство культуры РФ выделило 8 млн рублей на противоаварийные работы и составление проекта реставрации. К сожалению, эту сумму нельзя считать адекватной, а свойственная бюрократии неспешность решения вопросов не оставляет надежды на скорое начало реставрационных работ. Хранители памятника говорят, что, даже если проект будет разработан и пройдет все инстанции в установленные сроки, комплексная реставрация церкви начнется не ранее 2019 года. К этому времени разрушение с большой степенью вероятности станет уже необратимым.
Как изобразить нетварный свет
По оценкам современных специалистов, псковские мастера XV века, расписавшие мелётовский храм, сотворили настоящее чудо. Они сумели не просто постичь важнейшие духовные идеи своего времени, раскрывающие суть православного миросознания, но и предъявить их нам в оригинальных живописных образах. «Чем глубже проникаешь в них, тем яснее видишь, что живопись этого храма отличает исключительная осознанность и разумение, взвешенность, отточенность и высокая интеллектуальность, многоуровневость смыслов. То, что нам сейчас необходимо, — узнавание и обретение духовных ценностей, а не шалости, фарс, которые мы видим в современном искусстве и которые отражают какие-то узколичностные интересы», — рассуждает искусствовед и художник-реставратор ВХНРЦ имени академика И. Э. Грабаря Александр Горматюк. Речь идет прежде всего об идеях исихазма — учения в православии, пережившего расцвет в XIV веке в Византии и трактующего, как человеку прикоснуться к Божественной духовной энергии, разлитой в нашем мире. «Псков оказался на вершине восприятия византийской философии и богословия», — считает реставратор.
Историю восхождения к этой вершине можно проследить благодаря сохранившимся в Пскове двум другим выдающимся памятникам — фрескам XII века в Спасо-Преображенском соборе Мирожского монастыря и фрескам начала XIV века в соборе Рождества Богородицы Снетогорского монастыря. В первом случае творили византийские художники, и их росписи послужили своего рода эталоном для русских последователей. Но уже там в иконографической программе, заданной заказчиком — местным владыкой Нифонтом, «проявляются приоритеты усложненного богословия, не на уровне провинциального восприятия, а на уровне погружения в столичный космос. И это стремление к многосложности остается в псковском искусстве навсегда», — рассказывает Горматюк. В мелётовском храме Успения эта богословская сложность проявляется, в частности, в подборе сюжетов —некоторые из них не встречаются в росписях ни в России, ни в Византии. Например, сюжет о наказании Богоматерью одного финикийского скомороха. Последний хулил Богородицу и после ее троекратного предупреждения проснулся с отсеченными руками и ногами. Казалось бы, суровость наказания не вяжется с обычными представлениями о милосердной Божьей Матери, но помещенная в том месте, где обычно располагались сюжеты Страшного суда, эта фреска напоминает молящемуся человеку: нельзя сохранить себя, преступив некую черту. Глумиться над Матерью Того, Кто принес себя в жертву ради спасения человечества, — можно ли пасть духовно еще ниже?
Второй пласт богословской глубины мелётовских росписей усматривается в разработке художниками центральной идеи исихазма о нетварном свете — том самом, который довелось увидеть ученикам Иисуса в миг Преображения на горе Фавор. И если вспомнить иконы, посвященные этому сюжету, то становится очевидно: ученики не выдерживают встречи с Божественным светом, они сметены Его энергией и буквально разлетаются в разные стороны, зажмурив глаза. Многие богословы полагали, что человеку недоступно прямое общение с Богом, в то время как сторонники исихазма были уверены, что аскетизм и умная молитвенная практика позволяют ощутить Божественную энергию. В Мелётове же не просто утверждается эта идея, но становится многогранным и всеобъемлющим сосуществование людей — героев фресок с нетварным светом.
Чтобы увидеть эту многогранность, полезно обратиться к росписям Снетогорского монастыря, возведенного в 1313 году, то есть намного раньше, чем была построена мелётовская церковь, и даже раньше, чем выдающийся византийский богослов Григорий Палама (1296–1359) философски обосновал монашескую практику исихазма. «Уже в Снетогорских росписях исследователи видят отголоски учения о нетварном свете, нетварных энергиях, которое, в свою очередь, разрабатывает Григорий Палама только в середине XIV века. И в этом смысле Псков оказался даже впереди византийского и общеправославного мира», — утверждает Александр Горматюк.
В барабане мелётовского храма представлен уникальный сюжет с Неопалимой Купиной — Богородичным образом, символом нетварного огня, возникшего из вещественной материи. Это чудо было явлено еще Моисею, который на мелётовских фресках появляется и в других сюжетах об этом ветхозаветном пророке, ведущих зрителей к кульминации — напоминанию об обретении из Божественного огня десяти заповедей. На раскрытие идеи сосуществования людей и Божественных энергий работает и избранная живописцами изобразительная техника (колористическая гамма, пропорции фигур, лики), придающая росписи эмоциональную и психологическую насыщенность, динамичность, которые мы привыкли связывать скорее с достижениями европейских мастеров Возрождения. Цвета росписей очень сдержанные, пастельные, с преобладанием охры и оттенков оливкового, что отличает мелётовские фрески от красочных работ их старшего современника — корифея древнерусской живописи Андрея Рублева. Псковские мастера стремились, скорее всего, подчеркнуть аскетическую сущность истинного служения Богу и в то же время сосредоточиться на отражении света, а не цвета. Ограничивая себя в цветовой палитре, они сумели создать эффект черно-белого негатива, когда выступающие элементы изображения затемняются, а за счет остального, высветленного, пространства создается впечатление внутреннего, неземного, свечения, и тем самым художник уходит от лобового решения — изображения лучей света. То же впечатление создает прием, который псковские мастера используют в ликах: глаза изображены белилами, это не темные зраки, как обычно, из-за чего создается впечатление, что сумрачное пространство церкви наполнено светом их светлых очей. Это свечение настраивает на другой лад, нежели, скажем, пронизанные «красивым» земным светом произведения западноевропейских мастеров того времени. Здесь нет места слащавости и котикам. В то же время в мелётовской росписи присутствует необычный для древнерусской живописи, почти неземной сиренево-фиолетовый цвет — Александра Горматюка этот цвет поражает перекличкой с нашей действительностью: именно таким бывает отсвет неоновых огней в ночном небе больших городов.
Реставратор отмечает, что на мелётовских фресках нет стремления к «красивости» ни в чем. Например, в пропорциях фигур не просматривается античный идеал, на который ориентировались художники Возрождения, здесь все более сложно. «Это идеал без идеализации. Взять образы Рафаэля: они сахарные и чрезмерно обаятельные. Мне кажется, что художники Пскова намеренно уходили от такого поверхностного обаяния, стремясь к брутальности языка, чтобы нельзя было человеку банально умилиться красивой картинке, языку. Они искали язык, который отрезвил бы человека и даже устрашил бы его, — ведь именно тогда, в XV веке, весь христианский мир ожидал конца света».
Варвары и герои
Все, о чем сказано выше, можно увидеть до 26 мая на выставке в Центре имени И. Э. Грабаря. На ней представлены высокопрофессиональные копии-реконструкции фресок, сделанные еще в 1980-х годах художником ВХНРЦ Адольфом Овчинниковым и демонстрирующие нам то, что мы могли бы увидеть, будь росписи отреставрированы вовремя. И тут же — фотографии оригиналов, раскрывающие всю степень их разрушенности.
Единственная серьезная реставрация этого памятника за всю его пятисотлетнюю историю была осуществлена в 1960-х годах. Тогда укрепили стены, перекрытия, и храм обрел изначальный облик, получив вместо четырехскатной крыши XIX века — двенадцатискатное покрытие изумительной красоты. Кроме того, начали раскрывать фрески, забеленные в XVIII веке.
В 1996–1999 годах был побелен фасад и сделаны отмостки, спилены деревья вокруг церкви, установлены двойные оконные рамы в окнах, отремонтирован известковый пол и установлены реставрационные леса. Фрески — в небольшом объеме — реставрировали в 2006 году: был частично укреплен грунт стенописи.
С этого времени финансирование реставрационных работ по росписи прекратилось, несмотря на то что Псковский государственный музей-заповедник, в ведении которого находится церковь Успения, регулярно подавал заявки. Начиная с 2012 года эти заявки подавали в рамках федеральной целевой программы «Культура России», но ни одна из них не была поддержана. Только в сентябре 2016-го научно-методический совет по охране и реставрации недвижимых памятников культуры Министерства культуры РФ зафиксировал «остроаварийное состояние памятника федерального значения, требующее незамедлительного проведения противоаварийных реставрационных мероприятий». После этого средства были выделены. Но всего лишь 8 млн рублей: 4 млн — на разработку научно-проектной документации для реставрации церкви и столько же — на проведение первоочередных противоаварийных работ на фресках.
Однако, по мнению специалистов, эти средства не могут полностью решить проблему сохранения памятника, поскольку за последние годы его состояние резко ухудшилось. Сказались, в частности, недостатки работ конца 1990-х: сделанная тогда отмостка своей гидроизоляционной функции не выполняет, нет водоотвода, из-за чего стены впитывают влагу и намокают, а сам храм «ходит», когда весной и осенью повышается влажность почвы. В результате в алтаре появилась и увеличивается вертикальная трещина. Помимо этого существует серьезная угроза отслоения фресок, поскольку они изначально выполнены не в традиционной технике письма по сырой штукатурке, а в технике а секко, когда живопись кладется на сухую штукатурку. Если начнется обрушение, то оно будет происходить не мелкими фрагментами, как обычно, а практически целиком.
По разным оценкам, для комплексной реставрации памятника требуется 30–50 млн рублей. И дело даже не в том, что деньги не выделены сразу: понятно, что реставрация в любом случае растянется не на один год. Проблема заключается в непредсказуемости министерских решений: сегодня деньги выделили, а завтра их может опять не быть, между тем не доведенная до конца реставрация, как показал опыт того же Мелётова после работ 1990-х годов, столь же разрушительна, если не больше, как и ее отсутствие.
Новейшей истории известны примеры героической работы специалистов по реставрации памятников, которые восстановить, как казалось, невозможно. Например, реставраторы, получившие Государственную премию РФ за возрождение разрушенного во время войны новгородского храма Успения Богородицы на Волотовом поле: они в течение многих десятилетий складывали головоломку из мельчайших частиц строительного мусора, в который была превращена церковь и ее фрески. Несколько возрожденных частей росписи уже вмонтированы в стены. Конечно, мы можем надеяться, что квалификация мастеров-реставраторов позволит спасти и уникальный памятник в Мелётове, даже если финансирование запоздает, а разрушение пойдет быстрее, чем провернутся жернова министерской машины. Но вряд ли мы в мирное время вправе доводить архитектурный и живописный шедевр до состояния, аналогичного руинам, которые оставили нам когда-то варвары-захватчики.
