В самоизоляции появился запрос на утопию постапокалипсиса. Новый мир после спасения от вируса характеризуют дистанционное образование и онлайн-ритейл, работа на удаленке и «карантин потребления», свежая итерация глобализма и солидарные формы нового капитализма. Мыслители конструируют счастливую, очистившуюся цивилизацию — и, вероятно, какие-то из этих предсказаний сбудутся. Однако пока мы наблюдаем интенсивное разрушение старого мира. Деградация политической и экономической миросистемы назревала давно, «черных лебедей» ловили годами. Нассим Талеб и вовсе считает, что пандемия — это только «белый лебедь», то есть кризис, который в итоге произошел бы с большой вероятностью. Возможно, разрушительные события, которых мы пока не видим, еще только поджидают человечество.
Меньше прогнозов относительно того, в каком состоянии выползет мировая экономика из пандемии. Хороших новостей не ждут. Месяц карантина — это потеря примерно четверти квартального ВВП для развитых стран. Очевидно, что государства осознанно жертвуют экономическим ростом ради спасения человеческих жизней. Однако у карантинных мер есть предел, когда начнут сыпаться национальные хозяйства, и жертв разрухи и голода станет несоизмеримо больше, чем погибших от вируса. В поисках этого баланса сегодня находятся власти по всему миру.
Каждая страна подстраивает санитарные режимы под свои экономические возможности. США и ЕС тестируют карантин до мая-июля. Италия, Испания, Франция пока оставляют население в изоляции, хотя экономический прогноз неблагоприятный. Людей поддерживают точечными соцвыплатами и пособиями, чем-то напоминающими базовый доход. В развивающихся странах ситуация значительно хуже. У большинства людей просто нет накоплений, запасов еды и медикаментов, а у государств — лишних средств в бюджетах. «Домашний арест» приходится обеспечивать жесткими мерами цифрового и полицейского контроля и высокими штрафами. В Индии и Африке нарушителей просто избивают дубинками.
Россия традиционно идет своим срединным путем. Владимир Путин продлил «нерабочие недели» с сохранением заработной платы до конца апреля, то есть торможение экономики в целом продлится полтора месяца с учетом майских праздников. Свежий прогноз ЦМАКП рисует нам минус 20% ВВП за квартал и потенциально до 15 млн безработных. Пик заболевания ожидается в ближайшие две недели. Прогноз соответствует мировым тенденциям. Но режим чрезвычайной ситуации власти не вводят, сохраняя настойчивое предписание «самоизолироваться». Жесткого запрета на перемещение тоже не ввели, столицу не закрыли, QR-коды могут появиться только для заразившихся. Мэр столицы Сергей Собянин заявил, что необходимости ужесточать контроль нет, поскольку карантин добровольно и дисциплинированно соблюдают большинство жителей Москвы. Но похоже, власти остановила мощная волна общественного негатива, вызванная слухами о цифровом «колпаке». Во многих регионах страны, кстати, ряд жестких мер уже ввели — перекрыли границы регионов и отдельных городов, в Татарстане ввели перемещения по предписанию, в Саратовской и Московской областях разработали систему спецпропусков.
В своем новом обращении к нации президент подчеркнул, что «в Москве ситуацию с эпидемией, несмотря на принимаемые меры, стабилизировать пока не удается», но при этом регионам даны полномочия самостоятельно определять суровость карантинных мер. Очевидно, что рушить экономику региона из-за единичных случаев заражения коронавирусом нет смысла.
Из попавших в СМИ методичек с разных уровней власти мы узнали о гипотетических мерах по контролю за перемещением сограждан. Это не только физическое патрулирование, но и использование видеокамер на дорогах, в подъездах и транспорте, мобильного приложения с геопривязкой «Социальный мониторинг», QR-код — уникальный ID для перемещения по городу, использование данных сотовых операторов и банков, если вы воспользовались их услугами вне района проживания. Ничто из перечисленного не кажется фантастикой — эти инструменты цифрового контроля уже имеются в распоряжении государства, а их использование сдерживается разве что рядом правовых препон и техническими возможностями по обработке данных.
Воспользоваться пандемией и протестировать возможности цифровой диктатуры пока не удалось, но нет сомнений: мы и здесь наблюдаем разрушение старого мира, границ личных прав и допустимого для государства. Эта эрозия началась не сегодня. После атак террористов на башни-близнецы в Нью-Йорке в 2001 году был принят Патриотический акт, который уже тогда изменил отношения государства и человека. Считалось, что ограничительные меры и экстренные возможности властей — это ненадолго. Прослушка, замораживание счетов, перемещение и заточение подозреваемых лиц без суда, атаки на суверенные государства — все списал параноидальный страх терроризма. Государство получило опыт вторжения в частную жизнь. Демократические правительства сочли возможным на некоторое время примерить роли авторитарных режимов. Уровень же истерии и беспомощности обычного человека оказался таков, что в обмен на поддержку государства люди готовы поступаться любыми личными правами. В свою очередь, это рождает у государства ощущение вседозволенности.
В России (и не только) удивляет контраст между масштабом разрабатываемых мер контроля над населением и недоработками на остальных фронтах борьбы с коронавирусом. До сих пор многие службы работают без средств защиты — даже в Москве дефицит масок и средств гигиены. Большая проблема с широким тестированием населения. Беда с врачами и в целом с доступом к медицинской помощи: многие пишут, что по ряду жалоб врачебная помощь просто не оказывается, обратившимся за ней советуют лечиться своими силами и средствами. То есть Большой брат продумал цифровой контроль и прописал штрафы вместо усиления мер профилактики, лечения и спасения жизней. Это возмущает людей.
После пандемии мы получим экономический кризис, рост безработицы, усиление неравенства, претензии к эффективности власти. Все это на фоне эрозии демократических институтов. Можно предположить, что в кризисном сценарии это грозит общественным недовольством и массовыми протестами. У государства может появиться соблазн использовать наработки цифрового контроля для самозащиты с перспективой ухода в цифровую диктатуру. Именно поэтому так важно сегодня, в другой чрезвычайной ситуации, требовать от государства досконального соблюдения всех законов и правовых норм. На будущее.
Гибридная защита
Психологическое напряжение последних дней заметно спало, когда в минувший четверг Сергей Собянин сообщил, что пропускной системы в Москве пока не будет: «Опыт первой нерабочей недели показал, что пока такой необходимости нет. Большинство жителей города добросовестно выполняют требование оставаться дома», — заявил мэр. После недельной самоизоляции слухи о выходе из дома лишь при наличии QR-кода вызвали нервную реакцию москвичей. Мы решили разобраться в законности мер противодействия распространению коронавируса. Вывод пугает: ряд регионов страны уже начали нарушать закон, но после выступления президента и московского мэра отозвали спорные предписания.
«У нас в стране действует федеральный закон № 52-ФЗ от 1999 года “О санитарно-эпидемиологическом благополучии населения”, который прямо предусматривает принятие в случае необходимости социально-административных мер для предотвращения распространения инфекции как федеральным правительством, так и главами субъектов РФ. С юридической точки зрения указ Собянина о введении так называемой самоизоляции, а де-факто — карантина, включающего ограничение передвижения граждан, соответствует этому закону. Однако для принятия такого указа необходима рекомендация (требование) главного санитарного врача Москвы о введении карантина и наличие соответствующих санитарных норм. Стоит также отметить, что в нормативном акте мэра Собянина прямо не говорится именно о карантине, а используется незнакомое для закона понятие “самоизоляция”, что не совсем корректно с точки зрения права», — сказал «Эксперту» магистр юриспруденции, адвокат Адвокатской палаты города Москвы Рамиль Таймасов.
Действительно, у Сергея Собянина были как полномочия, так и основания для ввода карантина. Согласно статье 6 закона № 52-ФЗ введение субъектами РФ ограничительных мероприятий происходит на основании предписаний главных государственных санитарных врачей. В данном случае основанием для таких мер стало постановление главного государственного санитарного врача РФ от 18 марта 2020 года «Об обеспечении режима изоляции в целях предотвращения распространения COVID-2019». Нюанс в том, что официально Москва карантин так и не объявила. Столичные власти ушли от жестких формулировок, заявив о всеобщей «самоизоляции», не имеющей никакого юридического смысла. Но как обстоит дело официально, на бумаге, — никто не знает. У властей нет правовых обязательств оглашать, есть статус карантина или нет. Отсюда путаница с допустимостью многих мер контроля.
А чтобы у москвичей не возникло соблазна лишний раз выйти из дома, в Кодекс об административных правонарушениях (КоАП) Москвы были внесены поправки о штрафах за нарушение режима самоизоляции на сумму от четырех до пяти тысяч рублей для физических лиц. И снова формально все в рамках закона: местные власти могут вносить поправки в собственную нормативную систему, если те не противоречат федеральному своду правил. В данном случае они дополняли поправки президента в КоАП РФ от 1 апреля 2020 года.
Не произошло пока и смены правового режима. Так, все меры для противодействия распространению коронавируса устанавливались в Москве в рамках указа Собянина от 5 марта 2020 года о введении в столице режима повышенной готовности. Это такой переходный режим между обычной повседневной деятельностью и режимом чрезвычайной ситуации (ЧС). При нем происходит мобилизация экстренных служб, но права граждан ограничиваться не могут. Когда вслед за Москвой подобный режим ввели регионы России, многие из них в той или иной степени ограничили свободное передвижение людей. Одни рекомендовали самоизоляцию — и остались в рамках закона, другие строго ограничили передвижения — и нарушили конституционное право, ограничение которого возможно только по определенным правилам, закрепленным в части 3 статьи 55 Конституции РФ.
«Российские законы прямо предусматривают введение ограничений на передвижение людей в нескольких случаях: в зонах экологического бедствия, при введении карантина на основании федерального закона “О санитарно-эпидемиологическом благополучии населения”, при оцеплении участков местности полицией, а также на территориях, где объявлено чрезвычайное либо военное положение. Режим повышенной готовности столь обширных ограничительных мер не предполагает, — говорит “Эксперту” специалист по конституционному праву кандидат юридических наук Ольга Кряжкова. — Гораздо правильнее было бы соблюсти правовые нормы и, например, объявить карантин. Тогда здравые, по сути, решения не давали бы пищу для подобных сомнений. Эпидемиологическая безопасность — это важно, но не менее важна и юридическая безопасность».
По состоянию на 3 апреля официально карантин объявили лишь некоторые субъекты РФ, включая Чечню, Краснодарский край, Кировскую область и Республику Крым. Остальные скопировали московский «режим самоизоляции», причем сделали это по принципу «кто во что горазд». Например, после того как в столице только начали тестировать систему QR-кодов для контроля граждан, подобную систему поспешно ввела Нижегородская область, несмотря на техническую несостоятельность проекта и сомнительное юридическое обоснование. Это нарушение прав граждан.
Почему все эти правовые нюансы так важны? Во-первых, они являются гарантией выполнения государством определенных обязательств. Например, согласно статье 9 закона № 52-ФЗ при введении карантина индивидуальные предприниматели могут рассчитывать на возмещение в полном объеме вреда, причиненного их имуществу при осуществлении санитарно-противоэпидемических мероприятий. Будет ли оказана поддержка предпринимателям при «режиме самоизоляции» во время «длинных выходных» или они и дальше будут вставать в очередь за пособием по безработице — вопрос открытый.
Во-вторых, четкое следование букве закона дает согражданам понять, как далеко могут зайти власти с ограничениями и контролем. Поэтому закрытие административных границ в Чечне, где введен карантин, не вызывает вопросов, в отличие от ограничения въезда и выезда в отдельные города Татарстана.
Но ведь Россия вовсе не одинока в ограничениях в связи с эпидемией коронавируса. В других государствах давно действуют меры контроля, и даже более жесткие, чем у нас. Например, итальянцы выходят из дома строго по спецпропускам, а в соседнем Казахстане закрыты целые города-миллионники. Дело в том, что в этих и многих других странах уже введен режим чрезвычайного положения (ЧП). А у нас, напомним, действует самый мягкий режим повышенной готовности вкупе с локальным карантином. К слову, последний раз режим ЧП вводился в России в 1993 году, чтобы подавить на территории Москвы протесты против разгона Верховного Совета.
«Режим чрезвычайного положения вводится в экстренных ситуациях не более чем на тридцать дней (для отдельных территорий — до шестидесяти дней. — “Эксперт”) и при необходимости может быть продлен. При таком режиме могут ограничиваться многие конституционные права, но ровно в той мере, в которой это необходимо для защиты прав, свобод и здоровья людей, а также безопасности государства», — объясняет Рамиль Таймасов.
Помимо ограниченности во времени режим ЧП неудобен и тем, что налагает определенные обязательства не только на граждан, но и на представителей власти. Так, статья 29 федерального закона «О чрезвычайном положении» гарантирует лицам, пострадавшим в результате обстоятельств, послуживших основанием для введения ЧП, или в связи с применением мер по устранению таких обстоятельств и ликвидации их последствий, возмещение причиненного материального ущерба, содействие в трудоустройстве и предоставление необходимой помощи.
Гибридные методы борьбы с эпидемией помогли российским властям не только опустить вопрос ответственности перед гражданами, но и протестировать общественную лояльность к разным уровням государственного контроля. Не исключено, что в скором времени будут испытаны, к примеру, технические возможности всеобщей системы «умного» видеонаблюдения или оперативной готовности силовых структур. И дело тут не в замашках Большого брата, просто российские власти получили уникальную возможность опробовать новую систему, отказаться от которой было бы глупо.
Жесткие меры — следствие нехватки знаний о вирусе
Количество выявленных случаев заболевания вирусом COVID-19 во всем мире превысило миллион человек. Это число кажется огромным, если не думать о том, что население Земли с начала текущего года увеличилось на двадцать миллионов человек.
Уже более трех недель по всей Европе приняты беспрецедентные меры. Пятисотмиллионный ЕС закрыт на въезд и выезд. На улицах городов почти нет людей и машин. При этом весь технологический арсенал современности, который выстраивали все последние годы, неожиданно обрел смысл: людей регистрируют камеры с системой распознавания лиц и номеров автомобилей, траектории перемещений также легко отслеживаются. Но самое главное, что нигде, даже в свободолюбивой Европе, такой контроль не вызвал сколько-нибудь заметного отпора. Люди легко отдали себя во власть Большого брата. Почему? Что их так испугало?
Жесткая реакция властей скрывает под собой неполное понимание того, что же все-таки представляет собой новый коронавирус. Всемирная организация здравоохранения последовательно повышала оценку летальности — теперь она составляет немыслимые пять процентов. Эту цифру можно списать на заниженную статистику выявленных больных, но с фактом высокой заразности COVID-19 не поспорить. Последний пример: на флагмане Военно-морского флота США атомном авианосце «Теодор Рузвельт» с экипажем более пяти тысяч человек заболело уже более ста — это показывает, что в замкнутой среде вирус распространяется очень быстро. Во всяком случае, мы не вспомним, когда капитан авианосца последний раз запрашивал у Пентагона эвакуацию из-за вспышки на борту обычного гриппа. «Мы не на войне. Морякам не нужно умирать», — обратился к военному министерству Бретт Крозье.
Известно также, что инкубационный период вируса составляет до 14 дней, причем болеть можно и без симптомов. Поэтому неизвестно, как много именно бессимптомных больных. Поэтому почти везде, в том числе в России, власти решили не рисковать, и было принято решение фактически остановить экономику. Из-за длинного инкубационного периода делать это меньше чем на две недели вообще нет смысла, поэтому если уж идти по «жесткому» пути, то на месяц и более. Но интересен пример тех стран, которые максимально оттягивали введение таких мер, пытаясь нащупать свой путь. В Европе это в первую очередь Швеция и частично Нидерланды. В Азии — Южная Корея и Япония.
Так, главный эпидемиолог Швеции Андерс Тегнелл открыто заявлял, что большинство шведов должны переболеть, после чего страна сможет забыть о COVID-19. При этом наиболее уязвимые слои населения (людей старше 65 лет) при таком подходе предполагается изолировать, а остальные могут работать. До конца марта Швеция оставалась последней страной ЕС, где работали школы, детские сады, бары, рестораны и проч. В Швеции даже были протесты против такого решения (соответствующую петицию подписали более двух тысяч местных врачей и ученых). Но 50% ВВП Швеции зависит от экспорта, поэтому остановка экономики в буквальном смысле летальна. Меры пока можно считать эффективными — активная фаза эпидемии в стране началась в первых числа марта, но до сих пор количество ежедневных новых случаев заболевания не превысило нескольких сотен.
В Нидерландах решили пойти по пути контролируемого заражения — людям разрешено выходить из дома и даже работать, но собираться в группы нельзя. Пожилые люди изолированы.
Южная Корея пошла по пути массового тестирования — тесты в стране общедоступны, их результаты появляются быстро, а заболевший обязан самоизолироваться. Такая система позволила быстро выявить значительную часть зараженных и уменьшить распространение вируса. Очевидно, что небольшим странам легче обеспечить такой тотальный мониторинг, хотя для этого должна быть высокая доступность тестов. Не исключено, что постепенно при смягчении карантина весь мир пойдет по такому же пути.
Есть ли жизнь после карантина
Хотя поддержка со стороны финансовых властей ЕС впечатляет (фискальные меры уже составили около 2,2% ВВП, а поддержка ликвидности — 13,7% ВВП), экономический шок от жесткого карантина неминуем. В Европе, в отличие от США, нет единого органа фискальной поддержки, поэтому каждая страна будет принимать собственные решения. Еще одна проблема — высокая интеграция производств и цепочек добавленной стоимости в ЕС, которые сейчас оказались разорваны. Экономическая сила ЕС — именно в межстрановой торговле, во множестве мелких предприятий и их встроенности в глобальные цепочки поставок, значительная часть которых приходится на сам ЕС. Даже те государства, которые пострадают от вируса меньше других, в итоге неизбежно ждет эхо разрыва внутриевропейских связей.
Страны Юга Европы пока пострадали сильнее других. Компенсация спроса после окончания пандемии произойдет далеко не во всех отраслях. Если Германия в перспективе способна наверстать часть критически важного для экономики экспорта машиностроения, то в зависимых от туризма Италии и Испании недополученная прибыль потеряна навсегда. То же касается не поднявшихся в воздух самолетов и множества других не оказанных услуг (рестораны, парикмахерские и проч.). В секторе услуг ЕС занято около 73% населения, на него приходится 62% ВВП. Поэтому чем дольше будет продолжаться жесткий карантин, тем глубже будет рецессия. Пока, по прогнозам Еврокомиссии, вместо ожидавшегося роста ВВП Евросоюза на 1,4% в 2020 году будет падение на один процент, но это явно оптимистический прогноз. В 2009 году ВВП ЕС упал на 4,9%, а в этот раз может быть хуже.
Экономика Италии и так слаба, причем уже много лет. За последние двадцать лет ВВП страны почти не вырос. Уровень безработицы до кризиса составлял 9,8% — один из самых высоких в ЕС. Усугубляет ситуацию и высокий госдолг — 138% ВВП. Министерство экономики Италии прогнозирует падение ВВП по итогам года на шесть процентов. Всплеск безработицы неминуем. Особо сложная ситуация на юге страны. Паромное пассажирское сообщение с Сицилией приостановлено, в конце марта в Палермо прошли сообщения о появившихся на улицах бандах, грабящих магазины. Многие боятся усиления местной мафии. По оценкам итальянских властей, на юге страны проживает более 3,7 млн человек (15% всей рабочей силы страны), занятых в теневом секторе. Рассчитывать на пособия они не могут, а лидеры южных провинций уже заявляют, что запланированной премьер-министром Джузеппе Конте помощи недостаточно.
В последнюю неделю стало ясно, что еще более тяжелые последствия могут ждать Испанию. Безработица в стране еще выше, чем в Италии, — более 14%. А данные за март показали рекордный за всю историю страны рост числа безработных, притом что полный карантин был введен только в середине месяца. С начала действия жестких мер работу потеряли уже более 900 тыс. испанцев, общая безработица достигла 3,5 млн. Италия вместе с Испанией — это сто миллионов человек, одна пятая всего Евросоюза. Погружение этих стран в экономическую депрессию может привести Европу к кризису, сравнимому с временами Великой депрессии, — об этом говорят все ведущие политики и экономисты ЕС. Отмечается главное слабое место ЕС — неспособность быстро взять на себя долги отдельных стран. Премьер-министр Нидерландов Марк Рютте прямо заявил, что страны не смогли договориться о совместных мерах посредством Европейского стабилизационного механизма: «Ни при каких обстоятельствах Нидерланды не примут идею евробондов». В Германии также отвергли идею общеевропейских долговых бумаг («коронабондов»), что уже вызвало критику стран Юга и Франции.
По кривой числа заболевших Франция следовала за своей соседкой Италией с отставанием на восемь дней, так что французы имели своеобразную «машину времени» для оценки своей ситуации. В середине марта стало понятно, что малой кровью Париж не отделается, и правительство вынуждено было пойти на вариант самоизоляции. Реакция французов была предсказуема: набеги на магазины для закупки продуктов длительного хранения, туалетной бумаги, воды. Видеосервисы открывали свободный доступ к своему контенту. Люди массово осваивали удаленную работу. Отличие от России состояло не только в том, что французы не закупали гречку, но и в организации карантинных мероприятий. К первому дню ограничений были готовы формуляры на самодельные пропуска. Их можно было скачать с сайта министерства внутренних дел и заполнить вручную, полностью от руки. От цифровых способов контроля за передвижением граждан французы не отказались — будет также введен QR-код.
И с самого первого дня карантина полиция начала активно работать: поначалу на улицах Парижа было многовато прохожих. Правительству пришлось быстро ужесточить систему штрафов за нарушение режима. Сейчас за первое нарушение выписывается штраф в 135 евро, за рецидив в течение 15 дней — 200 евро. За третье нарушение в течение 30 дней — уже 3750 евро с возможностью лишения свободы до шести месяцев. К 1 апреля полиция совершила почти шесть миллионов проверок и выписала 359 тысяч штрафов.
Как и в России, столичные жители перед введением ограничений попытались покинуть город. 15% населения двухмиллионного Парижа уехало «на дачи». Такой массовый наплыв парижан не мог не вызвать реакции жителей этой самой провинции, которые меньше всего мечтали о появлении у них представителей одного из главных очагов болезни. И кое-где парижским автомобилям прокалывали шины.
Положение Франции от нашего отличается еще и наличием нескольких сотен «зон, потерянных для республики» — районов, где и в «мирное время» появление представителей государственного аппарата — полицейских, пожарных, почтальонов — категорически не приветствуется и где на этой почве постоянно происходят столкновения. В некоторых из этих кварталов обитатели и на этот раз решили проявить вызывающее отношение к законам. Люди продолжали собираться в компаниях, работали бары, на появлявшихся представителей государственной власти демонстративно кашляли и чихали. Но руководство страны разумно решило: «Вольному воля» — и не стало проводить там силовых операций с целью «принуждения к карантину».
Эти меры в целом запоздали. В очагах эпидемии — в парижском регионе и в районах на границе с Германией — система здравоохранения быстро захлебнулась от потока больных. Одновременно, естественно, всплыли все недостатки «оптимизированной» и «глобализованной» системы здравоохранения — нехватка коек в специализированных отделениях, нехватка масок, аппаратов для вентиляции легких, антисептических материалов, нехватка практически всего. Если и существовали планы на случай экстренной ситуации, то они сводились к экстренной закупке всего этого в Китае.
По оценкам французского Национального института статистики и экономических исследований (INSEE), французский ВВП периода «самоизоляции» на 35% меньше ВВП обычного периода. Больше всех пострадали сектор туризма и отели — там падение составило практически 100%, в строительстве — 90% (есть оценка другого статистического агентства, OFCE, — 50%), в промышленности — 50%. Почти не пострадало сельское хозяйство (минус 4%; альтернативная оценка — минус 13%) Сектор услуг, который создает 56% ВВП Франции, сократился на 36%. Оптимистический сценарий развития событий, по версии INSEE, — падение ВВП на 10% в первой половине этого года с резким отскоком во второй половине (плюс 12%) и выходом на докризисный уровень в середине 2021 года. Пессимистический сценарий — падение ВВП на 16% в текущем году и еще на 2% — в следующем, с небольшим оживлением в 2022-м. Но при этом к концу 2022 года ВВП Франции будет все еще на 15% ниже докризисных показателей.
В этом сценарии массово сокращаются зарплаты, а уровень безработицы достигает 20%. Непонятно, выдержит ли экономическая и социальная система такие перегрузки. Показательно, что активизировались как сторонники выхода из ЕС, из зоны евро, так и сторонники «настоящей федерализации Европы», предполагающей общий бюджет. Пожарный план правительства составляет 45 млрд евро. Больше 30 млрд из них — расходы, связанные с переносом или списанием налоговых и социальных платежей предприятий. Есть также программа помощи малому бизнесу: 1500 евро каждому, если твои доходы в марте на 50% меньше февральских. В разгар кризиса «желтых жилетов» правительство разрешило (и даже стимулировало) выдачу работникам специальной «новогодней» премии, освобожденной от налогообложения, для работодателя и для работника. Размер ее мог составлять до тысячи евро. Правительство сейчас хочет увеличить ее размер до двух тысяч евро. Не исключено, что выплачивать ее можно будет не только раз в год. Крупные дистрибуторы заявили о готовности выплачивать такие премии, например кассирам, которые во время эпидемии продолжают работать.
В целом неминуемая рецессия ставит многие страны перед жестким выбором: длительный карантин и спасение жизней — или игра вдолгую и спасение бизнеса (что важно для спасения тех же жизней). Здесь не все однозначно. Обратимся к некоторым моделям развития эпидемии на примере США. Исследователи из Университета Чикаго оценили потенциальное число умерших от COVID-19 в США в случае отсутствия каких-либо мер в три миллиона человек. При введении мягких мер социального дистанцирования (как в Швеции) число умерших уменьшится почти вдвое. Жесткий карантин, по оценкам администрации Дональда Трампа, способен ограничить число погибших несколькими сотнями тысяч (в худшем случае). Получается, что «цена вопроса» (на примере США) — полтора миллиона жизней. В ЕС, население которого почти вдвое больше, речь может идти о двух-трех миллионах человек. Какой вклад в ВВП вносят эти люди? По оценкам тех же исследователей, для США два миллиона человек могут «стоить» до восьми триллионов долларов — 40% ВВП. Все эти расчеты приводят к сопоставлению COVID-19 с военными временами, на что недавно косвенно указали и власти Германии, заявившие, что спасение жизней — главное и смягчение карантина возможно только после того, как период удвоения числа заболевших превысит десять дней (2 апреля для Германии он составлял семь дней, для России — четыре дня).
Исследование ученых из Университета штата Вирджиния показало, что рост безработицы на 1% ведет к росту самоубийств на 1,3% (для Европы подобное исследование дало рост на 0,79%), но также к снижению смертности на дорогах на 3% и к общему снижению смертности на 0,5%. Массовая домашняя изоляция уже подняла проблемы роста домашнего насилия и психологических трудностей, которые впоследствии, вкупе с ростом безработицы, вполне способны привести к росту смертности, уже не от COVID-19. Получается, при любом сценарии — жестком или мягком — экономическая депрессия неизбежна, но сохранение большего числа живых людей способно уменьшить глубину провала. Важны лишь две вещи: после снятия карантина необходимо иметь четкий план возрождения экономики, а до снятия необходимо мониторить и моделировать ситуацию (как это уже делают в странах ЕС), чтобы не задержать карантин дольше, чем нужно. Иначе экономические беды перевесят все.
Угроза цифровой диктатуры: есть ли альтернатива?
За последнюю неделю появилось немало статей, описывающих экономику и социум после пандемии. Основных трендов несколько. Во-первых, грядет безработица в секторе услуг. То есть, появится огромное количество безработных без уникальных навыков, включая менеджеров. Во-вторых, возникнет устойчивая привычка работать на удаленке, а значит, появится постоянно самоизолированное общество. В-третьих, будет нормой удаленное образование. К этому, как правило, добавляется идея гармонии с природой и экологической ответственности. Однако, как нам кажется, тренды, которые видны сегодня, заставляют сделать совершенно другие выводы об образе будущего мира.
Что мы видим сейчас в реальности в результате краткосрочных эффектов пандемии?
Крах сектора услуг по всему миру и его вынужденная оптимизация. Это не более чем конъюнктурная циклическая, хотя и очень болезненная коррекция. Сектор услуг был одним из главных бенефициаров экономического развития стран Запада начиная с конца 1980-х годов. Однако будучи, по сути, вторичным сектором, сектор услуг рос прежде всего на удачных финансовых вложениях Запада в индустриализацию стран третьего мира. Крах глобального рынка, завершающим аккордом которого стала пандемия, окончательно лишает сектор услуг источников развития и даже стабильного существования. Конечно, в последние годы на стагнацию этого сектора оказала влияние и интернет-торговля, но главный источник бедственного положения сектора услуг — падение совокупной добавленной стоимости стран Запада, смещение ключевых цепочек поставок в третьи страны.
Второй экономический эффект, который мы видим, — начало банкротств затратных интернет-проектов, одной из первых ласточек которых стало банкротство компании OneWeb, яркого игрока в новой коммерческой космической индустрии. Думается, что это только первый звонок. Разворачивающийся финансовый кризис принесет немало потерь перегруженной долгами интернет-индустрии, так же как это было в 2001 году с сектором доткомов. Отчего такая уверенность? Значительная часть компаний этого сектора была завязана на сектор услуг, который, как уже было сказано, вторичен в смысле производства добавленной стоимости. Старые офлайн-услуги — гостиницы, рестораны, торговля, транспорт — в последние годы просто делили доход с новым онлайн-сектором. Но сами по себе добавленной стоимости создавали мало, и им трудно будет сделать это в будущем бедном мире. Если людям не на что будет путешествовать, то им не понадобится Booking.com. Если людям не будет светить хорошая работа, то им не понадобится Coursera. И даже Uber грозит стать не очень нужным: нет работы — некуда ездить, нет работы — нет денег на развлечения и опять же некуда ездить.
Третий эффект — снижение экспортно-импортных связей мира, мировой торговли. Этот процесс начался не сегодня. Примерно полтора года назад ведущие экономисты Европы стали отмечать снижение роли мировой торговли в создании глобального ВВП. Зачинщиками этого процесса стали страны развивающегося мира. Пережив отток международных капиталов и экономические кризисы в первом десятилетии XXI века, эти страны стали формировать внутренние рынки, переориентируя свои индустрии на внутренние потребности. Прежде всего это затронуло страны Латинской Америки, которые первыми пострадали от заката глобализации. Аналогичные сдвиги задолго до пандемии стали происходить и в Китае.
Сейчас, когда Запад мгновенно обеднел примерно на 10-15% своего ВВП (грубо говоря, это два месяца простоя всей экономики), процесс сворачивания мировой торговли приобретет поистине эпические размеры. Для всех стран это будет ударом. Но для стран с ненормально большой долей экспорта, а к ним, увы, относится и Россия (доля экспорта в ВВП — 27%) это может оказаться очень болезненным.
Итак, старый, рушащийся мир — это гипертрофированный сектор услуг в западном мире, развитый и связанный с этим сектор интернет-посредничества и интенсивная мировая торговля.
Если эти сектора просто рухнут и не будут замещены другими секторами, с более высокой и растущей добавленной стоимостью, то мир столкнется с серьезным социальным кризисом. Власть окажется в руках узкой группы элит, бюрократических и частных, накопленные к настоящему моменту капиталы которых позволят какое-то время существовать за счет рентных доходов — при растущем неравенстве в управляемых ими обществах и растущем социальном напряжении. Возможно, кстати, опыт России будет для таких элит хорошим уроком, подталкивающим к тому, чтобы поискать иной путь. Ведь, по сути, вся тридцатилетняя история современной России — это история формирования общества, где элита живет за счет приватизации ранее созданных (в СССР) капиталов и рентных доходов с них, где игнорируется внутренний рынок, отсутствует промышленность и растет бедность. Сегодня же, на фоне падения цен на нефть вкупе со сворачиванием мировой торговли, стоимость этих активов резко снижается. То есть срок тридцать лет, по нынешним временам всего треть жизни поколения, — это срок, на который может рассчитывать элита, делающая ставку на рентный доход.
Где альтернатива?
Нассим Талеб в одной из своих недавних статей пишет, что в моменты системных кризисов спасение касается прежде всего тех, кого спасать уже не надо. Так, в кризис 2008 года основной объем спасительной ликвидности был направлен на банки, которые всего два года спустя, в 2010-м, выплатили себе огромные бонусы. При этом за последующие десять лет настоящие причины слабости мировой экономической системы разрешены не были.
Глубинная причина слабости мировой экономики, прежде всего западных стран, к которым относится Россия, — маленький объем реального производства. В индустрии создается основная часть добавленной стоимости, которая, по сути, является следствием преобразования ресурсов природы в пригодные для потребления товары.
Если элиты стран найдут в себе силы вновь устремиться к росту богатства, а не к его перераспределению, то основные усилия будут сосредоточены на развитии реального сектора и фундаментальной и технической науки. Даже сам опыт пандемии будет подталкивать к этому. Чего не хватает странам, столкнувшимся с бедствием? Медицинского оборудования, элементарных средств защиты, быстрой реакции науки, научно обоснованного качества санитарно-эпидемиологического контроля, а вовсе не интернет-сопровождения.
Структура экономик уже сейчас начнет меняться в сторону промышленности и сельского хозяйства. Всего месяц мировой эпидемии, но в России мы уже фиксируем перенос промышленных заказов из Китая внутрь страны. Блиц-опрос предпринимателей показывает, что состояние производственных компаний куда более устойчиво, чем компаний сектора услуг. В большинстве из них говорят, что легко восстановят прежние объемы при размораживании спроса после снятия карантина, а в условиях льгот по аренде и налогам будут развиваться.
Так что мир будущего с меньшей вероятностью будет состоять из безработных или временно занятых сотрудников сектора услуг. Скорее это будет мир рабочих, инженеров и предпринимателей реального сектора, а также сопровождающего это развитие ученых фундаментальных секторов науки. С точки зрения функционирования социума это не будет миром самоизоляции, а напротив, миром плотных реальных коммуникаций.
