Ретротопия — это невыносимая тяга к прошлому, которая все чаще охватывает человечество в последние десятилетия. Понятие, которое вводит британский социолог Зигмунт Бауман, означает одновременно и тоску по будто бы стабильным, вольготным и уже неповторимым временам, и неотвратимость деградационных процессов в экономике, политике, социуме. После Томаса Мора, привязавшего человеческое счастье к конкретному топосу (утопия — буквально «место, которого нигде нет), человеческое счастье вновь лишено корней, обращено не в рай или во внутренний мир, но в мифологизированные картины призрачного прошлого. Для большинства — прошлого недавнего, осязаемого, памятного, но структурно уходящего глубоко в историю. Это исключительно полезный разбор феномена для России, которая по-прежнему накрепко связана с советским опытом, Великой Отечественной войной, разрывом идеологий. Со всем, чему, как кажется, нет места в XXI веке.
Все дело в том, что дорога в будущее сегодня выглядит так страшно, как никогда ранее, считает Зигмунт Бауман. Боязнь потерять работу и социальный статус, встретить войну, экономический кризис или болезнь — разве не идеально кошмарен этот коронавирус? Прогресс, который не освобождает, а наступает на животный мир и закрепляет контроль и беспомощность. Подавляющее большинство людей в развитых странах убеждено, что их дети будут жить только хуже. Тогда как еще два-три десятилетия назад работала повсеместная унификация: работай — и будешь вознагражден по заслугам.
Бауман описывает несколько векторов ретротопии, и главный из них — «назад к Гоббсу», в мир природной агрессивности человека, которую способен подавить и дать ей стабильный порядок один лишь суровый Левиафан. Но государство больше не защищает, напротив, оно выходит на глобальный рынок насилия едва ли не в качестве основного игрока, производителя и заказчика оружия, организатора гибридных войн, гаранта экономики потребления, которая плодит неравенство и гнев выброшенных на обочину слоев населения. Насилие прочно и основательно вошло в нашу жизнь через медийное вторжение и копикэт-практики, через подражательство и даже оправдание террористов, убийц, преступников. Мы вернулись и приняли с ужасом и восхищением состояние войны всех против всех не только потому, что уснул Левиафан, но и потому, что расплодилось много маленьких левиафанов и каждому мы дали право нами управлять.
Один из таких левиафанчиков — ксенофобия, пока еще прикрытая мультикультурализмом, опасениями потерять рабочее место и достаток, но уже достаточная для возрождения коллективной памяти о национальных сообществах, объединенных «нашим» прошлым без «их» назойливого присутствия. «Назад к племенам», считает Бауман, еще один вызов ретротопии, который возвращает людей к обособленности и иррациональной подозрительности. А принцип «назад к неравенству» — центральный элемент разрушения сложившейся к концу XX века экономической модели. Государство перестало брать на себя издержки производства качественной рабочей силы, чтобы капитал платил за нее рыночную цену. Капитал наплевал на справедливость сделок купли-продажи труда. Родился чудовищный разрыв между имущими и неимущими, и для последних он, все еще оставаясь привычным, становится уже невыносимым. Выход из катастрофы Бауман видит во введении безусловного базового дохода — несовершенного, но непременно необходимого для обсуждения метода возвращения к справедливому миру.
