Недавно мне довелось обсуждать с одним видным немецким политиком, симпатизирующим России и ненавидящим нацизм, резолюцию Европейского парламента, фактически приравнявшую нацистский режим в Германии и Советскую Россию. Этот умный человек сказал: если так пойдет дальше, то через пять лет, к 80-летию Победы они добьются того, что в официальном общественном мнении уже только Россия будет считаться зачинщиком Второй мировой войны, а Германия, а значит и нацизм будут оправданы. Они сделают маргиналами сторонников иной точки зрения, выстроят ведущие СМИ так, что других мнений там не будет и окончательно перепишут учебники истории.
Лежащий на поверхности рациональный фактор, объясняющий такие действия доминирующей части западной элиты, понятен: препятствовать усилению России, представляя ее в общественном мнении как вечного агрессора, выставлять Россию врагом демократии и Запада. Однако это не просто недальновидные действия, осложняющие отношения России и Европы. Затеяна очень опасная игра, в последствиях которой игроки не отдают себе отчета. Они не осознают, какие монстры могут быть разбужены, какая колоссальная энергия, выплеснувшись из глубин истории, может поглотить и их самих.
Одна из причин такой легкости идеологической ревизии состоит в том, что окончательно ушло поколение военных и послевоенных политиков. Попробовали бы европейские депутаты принять лживые резолюции, похожие на нынешние, например, когда президентом Франции был Франсуа Миттеран — человек, воевавший с немцами, он был ранен в июне 1940 года, взят в плен. Провел в плену полтора года. Пытался бежать, только третья попытка оказалась успешной. Был в Москве в 1995 году, на праздновании 50-летия Победы.
Или более молодой президент Франции Жак Ширак. Тоже понюхал пороху, принимал участие в Алжирской войне, был ранен.
Теперь таких политиков в Европе почти нет, все поле захватили политиканы с оловянными глазами.
Но надо сказать, что нынешний президент Франции Эммануэль Макрон, как видно из его высказываний, не только понимает важность отношений Европы с Россией, но и, похоже, чувствует порочность и политический вред пересмотра характера Второй мировой войны для собственной страны. Недаром он намерен посетить парад Победы в Москве.
Почему для нас в России так чувствительны эти западные демонстрации, почему так озабоченно мы к ним относимся? Нас гложет обида за то, что беспримерный подвиг советского народа затушевывается, стирается из истории? Да, возможно, некоторая обида есть, в первую очередь обида за наших предков, выигравших войну. Нас беспокоит политическое давление на нашу страну или, может быть, санкции? Да, беспокоит, но не сильно, для России это привычное дело.
Есть кое-что поважнее обиды и санкций.
Сегодня мир переживает переломный момент. Я не имею в виду пандемию коронавируса. Хотя эта пандемия со всей очевидностью показывает слабость политических, экономических и хозяйственных институтов практически во всем мире, даже в самых развитых странах. Кризис начался почти сразу после распада Советского Союза. Иллюзия «конца истории» в виде окончательной победы либерализма западного типа была наивной и краткосрочной. Сам либерализм в его новейшем изводе оказался весьма далек от тех ценностей, которые провозглашались либералами столетия назад. Каким выйдет мир из кризиса? Будет этот новый мир миром неравенства, социального апартеида, чахнущей демократии или миром большей справедливости и новых возможностей для всех, а не только для избранных? Это ведь только кажется, что мрачные времена, как при нацизме и фашизме, в Европе никогда больше не наступят. История показывает, что они наступают с удручающей регулярностью.
В такие моменты кризиса, когда все привычные схемы перестают работать, когда принимать рациональные, логически обоснованные решения невозможно, определяющую роль играют моральные основания общества и политиков. Именно они выводят к тем или иным стратегическим решениям — трагическим, как, например, приход к власти Гитлера в Германии, или жизнеутверждающим, как яростное сопротивление нашего народа захватчику в Отечественную войну.
Мы в России чувствуем — может быть только интуитивно, но чувствуем — огромную опасность ревизии истории Второй мировой войны. Эта ревизия есть предательство победы, одержанной в 1945 году, предательство тех, кто эту победу одержал, причем не только советских солдат и офицеров, но и солдат и офицеров союзников, поскольку это была общая победа. Насколько грандиозной и эпической была борьба с нацизмом, настолько же эпохальным может стать предательство этой святой борьбы. Потому что предательство разрушает здоровые моральные основания, так нужные сейчас.
Гитлер
Идейным и даже моральным фундаментом немецкого нацизма был расизм. Но расизм ведь изобрели вовсе не Гитлер и его пособники. На протяжении многих веков колониальных завоеваний большей части мира аборигены считались людьми второго сорта, если вообще считались людьми, а не видом обезьян. Добрые сказки англичанина Редьярда Киплинга читали многие, а уж мультфильм про Маугли смотрели почти все. Само имя Маугли стало нарицательным — так называют детей, выросших вне нормального человеческого общества. Вот начало знаменитого стихотворения Киплинга «Бремя белого человека»
Твой жребий — Бремя Белых!
Как в изгнанье, пошли
Своих сыновей на службу
Темным сынам земли;
На каторжную работу
— Нету ее лютей,
— Править тупой толпою
То дьяволов, то детей.
Я намеренно дал перевод Виктора Топорова — он ближе к оригиналу. Покоренные народы — тупая толпа то дьяволов, то детей. Привычный перевод Маршака несколько нежнее:
…
На службу к покоренным
Угрюмым племенам,
На службу к полудетям,
А может быть — чертям.
Киплинг, конечно, не нацист и уничтожать второсортные народы не призывал. А вовсе даже наоборот, воспевал необходимость каторжной работы по управлению этими «тупыми народами». Но разве от этого стихотворение «Бремя белого человека» перестает быть расистским? Справедливости ради надо сказать, что после его публикации в 1910 году раздалось много критических отзывов, обвинявших автора в расизме. Общественное мнение было неоднозначным.
К этому времени полностью была сформирована теория «научного расизма». (Я опираюсь на статью Владимира Солонаря «Научный расизм», см. стр. 76.) Измерение черепов, которое можно видеть в кинохронике нацистской Германии, придумано гораздо раньше. Этим занимались европейские ученые-антропологи. Научный расизм утверждал, что человеческие расы неравнозначны, они отличаются по уровню интеллекта, по способности управлять эмоциями и инстинктами. Отсюда выстраивалась иерархия рас. Наверху, конечно, белая раса. Но и белые подразделялись на несколько «подрас». (На самом деле и большие расы, и малые назывались одинаково — расы, что вызывало путаницу). Среди белых высшая раса — арийцы: немцы и некоторые северные народы. Поскольку белые, в особенности арийцы, обладают наилучшими интеллектуальными и творческими способностями, они и должны господствовать в мире — так считает теория научного расизма.
Эти тезисы не были чем-то маргинальным, осуждаемым. Это была привычная часть общественного мнения, повседневность.
Одним из главных теоретиков социальной части научного расизма был англичанин Стюарт Хьюстон Чемберлен. Он, правда, больше Англии любил Германию, куда и переехал во время Первой мировой войны. Главный труд Чемберлена — «Основы XIX столетия». Труд, кстати, не запрещен в России, относительно недавно был издан очень красивый двухтомник. Эта книга Чемберлена быстро завоевала популярность, была переведена на все основные европейские языки и выдержала десятки изданий. Чемберлен рассматривал историю Европы с точки зрения расизма. Например, он полагал, что «истинные арийцы», древние греки и римляне, удерживали свое величие — культурное, политическое, военное — до тех пор, пока не начали смешиваться с варварами — представителями низших рас. Вновь Европа стала подниматься, когда возник новый арийский дух, теперь германский. Вся последующая история Европы — это борьба арийского с неарийским, в первую очередь с семитским. А вершина арийской культуры — это немецкий романтизм и, конечно, композитор Вагнер.
Интересно, что итальянские фашисты не приняли расовую теорию за одну из основ своей идеологии, Но не потому, что они считали всех людей равными, а потому, что немецкий вариант расизма не ставил итальянцев на одну ступень с немцами, итальянцы считались людьми, хотя и качественными, но все же не высшего сорта. Такое «неприятие» расизма, впрочем, не помешало им совершать жуткие военные преступления в Эфиопии по отношению к местному населению. Однако на войне в России итальянцы вели себя прилично — все-таки русские, в их представлении, — это не негры.
Черчилль
Конечно, не вся Европа была заражена бациллами фашизма и нацизма. На какое-то время Великобритания осталась один на один с Гитлером. Ситуация изменилась после нападения Германии на Советский Союз.
Премьер-министром Великобритании был Уинстон Черчилль. Он ненавидел коммунизм, он боролся с новой «коммунистической» Россией до войны, он продолжил с ней бороться после войны, провозгласив новый этап борьбы в своей Фултонской речи. Очевидно, что, как представитель английской элиты, он боролся не только с коммунизмом; сама по себе Россия на протяжении всего XIX века была для Англии геополитическим противником. Не допустить усиления России — одна из главных внешнеполитических задач Великобритании на протяжении долгого времени.
Но 22 июня 1941 года, в день нападения Германии на Советский Союз, Черчилль выступает с принципиальной речью. Вот некоторые куски этой речи:
«…Я вижу десятки тысяч русских деревень, где средства к существованию с таким трудом вырываются у земли, но где существуют исконные человеческие радости, где смеются девушки и играют дети… Я вижу, как на все это надвигается гнусная нацистская военная машина с ее щеголеватыми, бряцающими шпорами прусскими офицерами, с ее искусными агентами, только что усмирившими и связавшими по рукам и ногам десяток стран. Я вижу также серую вымуштрованную послушную массу свирепой гуннской солдатни, надвигающейся подобно тучам ползущей саранчи…
У нас лишь одна-единственная неизменная цель. Мы полны решимости уничтожить Гитлера и все следы нацистского режима… Любой человек или государство, которые борются против нацизма, получат нашу помощь. Любой человек или государство, которые идут с Гитлером — наши враги…
Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем. Мы обратимся ко всем нашим друзьям и союзникам во всех частях света с призывом придерживаться такого же курса и проводить его так же стойко и неуклонно до конца, как это будем делать мы».
Напомню, эта речь произнесена 22 июня. Черчилль не берет паузу, времени на раздумья, как действовать Британии в этой новой ситуации. Он однозначно поддерживает Россию, несмотря на ненавистный ему коммунистический режим. Любой, кто борется с нацизмом, — его союзник, любой, кто идет вместе с Гитлером, — его враг.
Никакие компромиссы с нацистским режимом невозможны, это зло должно быть уничтожено. Само существование нормальной человеческой жизни крестьянина или рабочего или людей других сословий, сама радость жизни находятся под угрозой уничтожения. На фоне этой грядущей вселенской катастрофы идеологические споры уходят далеко на задний план. У Черчилля нет никаких интеллигентских колебаний вроде тех, что появятся после войны и попросту доминируют в Европе сейчас — в том духе, что два «тоталитарных» режима схлестнулись в схватке, желая поделить мир. Да, коммунизм для Черчилля — зло. Но нацизм — зло, по своему масштабу несопоставимое ни с чем, это враг всего человеческого рода. Уравнять эти режимы — значит ввергнуть в катастрофу собственную страну и весь мир.
Это была, может быть, самая светлая точка в истории отношений России и Британии. Даже не победа в войне спустя четыре года, к этой победе долго шли, она была ожидаема и, пожалуй, с 1943 года неизбежна, а вот именно это почти спонтанное заявление о поддержке Советской России, заявление, сделанное, когда прогнозировать и рассчитывать невозможно, а есть только моральные основания для принятия решения, и Черчилль принимает такое решение. При всем нашем сложном отношении к этому политическому деятелю такое решение безусловно вызывает уважение.
Сталин
Теперь перенесемся от начала Великой Отечественной войны к Победе. Многие слышали о тосте Сталина за русский народ, который он произнес на приеме в Кремле 24 июня 1945 года:
«Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего Советского народа и прежде всего русского народа… Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны».
Историки по-разному трактуют эту здравицу: как отход от марксистского интернационализма, как подготовку к борьбе с космополитизмом или к ударам по другим народам СССР. Есть и такая трактовка, что Сталин пытается снять с себя ответственность за провалы в начале войны, перекладывая эту ответственность на некое «правительство». Вот следующая часть этого тоста, а о ней мало кто знает:
«У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941–1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города… Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалась той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества — над фашизмом. Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!»
С тем, что Сталин хочет переложить ответственность за ошибки на некое «правительство», нельзя согласиться. Это просто обобщающее название государственных институтов. Тем более что он сам и есть «правительство». Но важно, что он оставляет за скобками Коммунистическую партию, он оставляет за скобками вообще характер политического режима — социализм или коммунизм. Он говорит о русском народе как об историческом субъекте, а не как об этнической части народа советского. Русский народ вместе с другими народами страны защищал не социализм или общенародную собственность. Как бы важно это ни было, а это действительно важно, поскольку был создан невиданный в истории социальный строй, все же это уходит на дальние планы в сравнении с борьбой со вселенским злом, которое обрушилось на страну. Социальный строй не имеет значения. Имеет значение только борьба за саму жизнь народа. И в этом отношении тост Сталина 24 июня 1945 года перекликается с речью Черчилля 22 июня 1941 года.
Достоевский
Победа в войне с гитлеровской Германией, уничтожившая нацизм, в войне, в которой на одной стороне против общего врага были советские «коммунисты» и англо-американские «демократы», могла бы стать прологом новых отношений России и Запада. Но не вышло. Не получилось даже хотя бы как в XIX веке после наполеоновских войн, когда в Европе надолго установились более или менее мирные отношения. (Хотя Крымскую войну трудно назвать локальным конфликтом.) Противостояние двух социальных систем определило мировую политику на десятилетия. Советская Россия и Запад вновь противники.
Социализм в нашей стране рухнул почти три десятилетия назад. Давно нет коммунистической партии как руководящей силы, общенародной собственности на средства производства, границы открыты, информация доступна, в магазинах сто сортов колбасы. Теперь мы мало отличаемся от них. Но снова нет добрых отношений, на Россию опять давят, мы по-прежнему чужие.
Есть в нашей культуре один важный текст — это речь Федора Михайловича Достоевского на открытии памятника Пушкину в 1880 году. Это тот самый памятник, который все знают, на Пушкинской площади (тогда — Страстной).
Понимая сложные, противоречивые, часто враждебные отношения России и Европы Достоевский берет на себя смелость призвать к братству народов. Он уверен, что именно русский человек может проложить дорогу к этому братству.
Россия впитала культуру Европы, но и сама внесла в нее огромный вклад. Интенсивное сближение началось, конечно, с Петра Первого. Я приведу обширную цитату из этой речи (для удобства восприятия мне пришлось ее сократить, хотя и очень неловко перед автором):
«В самом деле, что такое для нас петровская реформа…? Ведь не была же она только для нас усвоением европейских костюмов, обычаев, изобретений и европейской науки… Петр несомненно повиновался некоторому затаенному чутью, которое влекло его, в его деле, к целям будущим, несомненно огромнейшим, чем один только ближайший утилитаризм. Так точно и русский народ не из одного только утилитаризма… Ведь мы разом устремились тогда к самому жизненному воссоединению, к единению всечеловеческому! Мы не враждебно, а дружественно, с полною любовию приняли в душу нашу гении чужих наций, всех вместе, не делая преимущественных племенных различий… Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное.
Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите…
Ибо что делала Россия во все эти два века в своей политике, как не служила Европе, может быть, гораздо более, чем себе самой?.. О, народы Европы и не знают, как они нам дороги!
И впоследствии… будущие грядущие русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим русским… [значит] изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону!»
Кто-то скажет, что это очень романтический взгляд на вещи, что мир жестче и циничнее. Возможно, так. Да, пожалуй, Достоевский и представить не мог, что через шесть десятилетий один христианский народ будет сжигать в печах иудейский народ и вырезать некоторые другие христианские народы. Но только надо помнить, что Достоевский — один из мощнейших мыслителей, не только русских, но и всего мира, он — провидец. Он указывает желаемый и возможный путь. Пойдут ли по нему люди — вопрос не к Достоевскому, а к нам, живущим теперь.
В этой речи Достоевского ключ к пониманию того, почему нас так тревожит западная ревизия Второй мировой войны. Мы бы хотели быть вместе, как мечтал Достоевский «по Христову евангельскому закону», так не получилось, но мы были вместе в борьбе с нацизмом. Мы опять «служили Европе», как говорил Достоевский, наша страна принесла огромную жертву, чтобы уничтожить нацизм, порождение самой же Европы. Наш народ спас Европу от самой себя…
И вот теперь нам говорят: два тоталитарных режима хотели поделить мир: один — гитлеровский нацизм, другой — сталинский социализм. Это называется предательство. Они предают и нас, и самих себя. Неужели нацизм окажется им ближе, потому что он «свой»? Нам стыдно за них. Нам обидно за предательство нашего совместного великого дела, дела поистине библейского масштаба.
Про это сказано в Библии.
Моисей
Первый же сын Евы Каин оказался предателем и убийцей. Каин был земледельцем, а брат его Авель, второй сын Евы, — пастухом. Однажды они принесли дары Господу, Каин — плоды от земли, Авель — от своего стада. Господь принял дар Авеля, а дар Каина отверг. Каин озлобился.
«И сказал Господь Каину: почему ты огорчился? и отчего поникло лицо твое? если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним» (Бытие, глава 4).
Каин не внял наставлению Господа, отвел Авеля в поле и убил его.
«И сказал Господь Каину: где Авель, брат твой? Он сказал: не знаю; разве я сторож брату моему?
И сказал Господь: что ты сделал? голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли; и ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей; когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле».
Каин предал брата, Каин предал Господа, Каин попрал моральные основания, заложенные в людей Богом.
Внедрение в общественное сознание лживой истории Второй мировой войны есть предательство святой борьбы с нацизмом, предательство библейского масштаба, и расплата за него будет такой же.
