К маю 2021 года среднестатистический россиянин окончательно адаптировался к коронакризисным вызовам — эпидемиологическим угрозам и стагнации доходов. Социологические исследования показывают примерно одинаковые цифры социального спокойствия и тревоги — фифти-фифти. Внешнеполитические конфликты оказывают крайне скудное влияние на эмоциональное состояние населения. Жители крупных городов в большей степени переживают не из-за гипотетических военных действий, а из-за закрытых границ популярных иностранных курортов — отечественные отталкивают высокими ценами. В регионах требуют больше рабочих мест и стабильных зарплат. В числе главных претензий к власти также низкий уровень образования и медицины. Из позитивного — и его предостаточно — новые дороги, благоустроенные города и села, общественные пространства и парки, транспорт. Такие усилия власти замечают и ценят.
Эта контрастная, вялотекущая стабильность уже не раздражает, почти не нервирует. Люди привыкают жить сегодняшним днем и мечтают о расширении горизонта планирования — хотя бы на ближайшие месяцы. Неясная картина мира, непредсказуемое будущее не пугают, но психологически выматывают. Когда незначительный источник дохода семьи зависит от внезапных скачков коронавирусной статистики и эпидемиологических фобий маленьких чиновников, мечтающих о тотальном контроле, поневоле рассчитываешь запас на черный день, но российская экономика не позволяет сэкономить и толику накоплений. Отсюда такой сильный запрос на единовременные выплаты — эти внеплановые поступления дают иллюзию финансовой свободы.
Уровень протестного потенциала стабилен. Скажем, ФОМ дает цифру в 18% готовых принять участие в акциях протеста. 74% не приемлют для себя такого решения в принципе. Ситуация по регионам разнится, но в целом в ряде «тяжелых» областей за полгода удалось добиться снижения протестного потенциала вдвое. Люди, как правило, не видят смысла в митингах, не слышат близких им лозунгов и не видят лидеров. И лишь в числе последующих аргументов — страх несанкционированных акций или жестокость полиции. Случись громкая несправедливость (авария по вине чиновника, закрытие единственного завода или земельный конфликт) — никакие законы не остановят людей от публичного протеста. Сейчас просто не до того.
Уровень поддержки Навального очень низкий. За «оппозиционным блогером» признают правдивые выступления, но «политиком» не считают, за «детей на митингах» резко осуждают. Дело тут даже не в малочисленности акций несистемной оппозиции. Это просто совсем другая Россия, за которой основная, практически вся масса населения просто не следит — ни за голодовкой, ни за действиями следственных органов. У Навального действительно серьезно вырос процент узнаваемости. Но исключи центральные СМИ эту тему из повестки, и все вернется к позициям восьмилетней давности, когда мэру Собянину решили подыскать спарринг-партнера из «модных» городских либералов.
Эту часть истории закрывают силовые структуры. И мы вкатываемся во внезапно спокойную и предсказуемую предвыборную кампанию, которая мало чем будет отличаться от привычных сценариев минувших лет. «Единая Россия» не стала сильно краше для избирателей, но системный кризис основных конкурентов — ЛДПР и КПРФ, — переходящий в открытую деградацию этих партийных структур, открывает перед партией власти перспективы думского большинства. Запрос на новизну абсорбировало новое объединение справедливороссов и «За правду» (до восьми–десяти процентов!), а также частично «Новых людей» и «Пенсионеров» — они разберут протестный электорат. Еще можно по недосмотру упустить столицы, но несистемные оппозиционеры все больше движутся к фриковости. А избиратель все менее склонен к экспериментам и «наказанию» власти за отдельные промахи.
Вот такую картину современной России наверняка описали Владимиру Путину администраторы-социологи накануне послания Федеральному собранию. Поэтому в нем не нашлось места ни войнам с Западом, ни украинскому кейсу, ни бедному Донбассу. Ни переворотам, радикальным реформам и великим свершениям на горизонте десятилетий. Социальная поддержка и развитие регионов, медицина, образование, наука и много инфраструктуры. Здесь и сейчас, в ближайшие три года. Это был прямой разговор президента с людьми о том, что их сегодня волнует больше всего.
