Так и было. Крым не сомневался ни минуты. «Мы с Россией», — говорили водители автобусов, официанты, гуляющие по набережным мамы с детьми. В последний крымский день таксист, подвозивший меня к вокзалу, осторожно спрашивал, глядя в густой вечерний туман:

— Я надеюсь, вы за Россию?

— Да, — твердо отвечала я.

— Слава богу! Вы извините, что спрашиваю. Я сегодня одну сумасшедшую вез. Она услышала, что я по-русски говорю, как начала орать: «Ты, москаль, тебя надо повесить!». Я ей говорю: «Вы, девушка, успокойтесь, эта война не с украинцами, а с нацизмом». — «Русские все убийцы!», — кричит. Ну, я ее высадил прямо на дороге, денег не взял. Нехорошо, конечно, но она в таком состоянии и убить могла. Мало ли что. Я-то сам за Россию. А те, кто против, совсем с ума сошли.

Здравствуй, родина!

Столица встретила холодом, сыростью и истерическим письмом старинного друга: «Надо эвакуировать семью. Страны больше нет. Уж 300 тысяч беженцев из РФ. За год будет миллионов пять. Одна надежда на Украину. Вангую, через месяц падет Ростов. А там и Крым вернем. Сейчас уже 10 тысяч русских войск в могиле. Парням туда и дорога. Эта страна убивает детей. У них это доблесть. Впрочем, советская армия всегда прикрывалась женщинами и детьми. Это у них в крови». Ну, здравствуй, родина!

Потом я много раз слышала подобное. А между тем поддержка Кремля от задумчивых 60% конца февраля как подорванная взлетела до решительных 83%. Мой бывший друг уверенно объяснил это русским невежеством, плебейством, имперским реваншизмом и привычкой к раболепию перед властью. Но 120 миллионов плебеев трудно представить. Да и сама я не могла похвастаться раболепством.

Недавно мой коллега журналист Шура Буртин опубликовал в «Медузе» (СМИ, выполняющее функцию иностранного агента) репортаж под звонким названием «Войти во мрак и нащупать в нем людей». Он спрашивал прохожих об их чувствах по поводу событий на Украине и не предупреждал, что записывает ответы на диктофон. Застигнутые врасплох люди отвечали фразами из телевизора. Для Шуры это значило: «Люди — жертвы пропаганды, но вместе с тем — ее заказчики». С иезуитским упоением он ловил респондентов на противоречиях. Люди смущались, раздражались и часто переходили на крик. Я их понимала. Чтобы держать удар профессионального интервьюера, поставившего задачу «сорвать маски», надо обладать опытом Марии Захаровой.

Я решила тоже поговорить с людьми. В соцсетях я попросила пользователей рассказать о своих мыслях по поводу событий на Украине. Желающих набралось около сотни. Комментаторы вполне ожидаемо разбились на два непримиримых лагеря.

«Мне лично тошно от мерзости происходящего в РФ. А еще сильнее тошнит от того, что есть жители РФ, которые верят в целесообразность содеянного, и готовы как-то это оправдывать».

«Не бывает хорошей войны».

«Ни на чью сторону я не встаю. Не доверяю ничему и никому. Верю только родным и знакомым. Семье с двумя детьми, просидевшей в подвале Мариуполя десять суток и чудом вырвавшейся из ада. Сейчас они в Севастополе, будут подавать на гражданство РФ, на Украину больше ни ногой. Сами видели, как “Азов” расстрелял гражданскую колонну. Кто ехал последними, не выжил. Верю 63-летнему дяде, который не выходит из квартиры в Киеве два месяца, потому что боится, что убьют из-за российского паспорта».

«Я гражданин РФ. Я за нормальную и дружелюбную Россию. Категорически против этой войны. Думаю, что она почти проиграна. Это катастрофа».

«Начатое надо доводить до конца. Никаких переговоров и никакой половинчатости».

«Чувствую надежду… Люди вспоминают, что есть еще смыслы, кроме комфорта и выгоды».

«Преступная война не только против Украины, но и против РФ».

«У России сейчас последний шанс сохраниться и остаться самостоятельным, свободным, справедливым государством, которое не боится говорить правду себе, своему народу и всем остальным странам. Мы чудом не оказались в пропасти войны на своей территории… Ничего нельзя загадывать, но одно думаю твердо: Россия победит!»

«Войны я не ожидала и, как и все, была ошеломлена этим событием. Но интуитивно и эмоционально сразу встала на нашу сторону».

«Я думаю, что этой военной операции весь наш народ ждал восемь лет».

Неожиданно для «экстремистского» Фейсбука силы распределились примерно поровну.

Спецоперация на Украине спутала наши моральные карты. Воспитанные культурой инстинкты молчат, и нужно проделать работу исследователя, чтобы осознать причины происходящего, а значит, оправдать смерть

Слеза ребенка

Жители России, возможно, впервые оказались перед столь сложным моральным выбором. Мирному гражданину мучительно представлять, как в тот самый момент, когда он ужинает с женой, кто-то нажимает на гашетку, стреляя в живого человека. Любая попытка оправдать убийство ближнего натыкается на яростный эмоциональный протест: убивать нельзя!

Вся русская культура, вся наша история говорит о том, что Россия всегда оборонялась, но никогда не начинала первой. Нам проще быть жертвой. Тогда душа получает утешение в патриотизме и образе захватчика, заслуживающего справедливой гибели. Спецоперация на Украине спутала наши моральные карты. Воспитанные культурой инстинкты молчат, и нужно проделать работу исследователя, чтобы осознать причины происходящего, а значит, оправдать смерть.

Да, зрелище преступлений нацбатов, стрельба по своим, заградотряды, убийство мирных жителей, огневые точки в детских садах и запрет на эвакуацию — все это чудовищно. Этого просто не может быть! — говорит сознание. Это же потомки Гоголя и Булгакова, те, кого в детстве мамы кормили галушками и жирной украинской сметаной! Нет оправданий для убийства, нет оправданий слезе ребенка. Это чистая эмоция, но она так сильна, что легко захлестывает разум.

Работа журналистов и телеведущих делает свое дело. Нам помогают найти формулы для снятия моральной дилеммы. Но одно дело выучить стихи о любви, а другое — полюбить самому. С ненавистью то же самое.  

Между ужасом и болью

Татьяна Андреевна — моя соседка по коммунальной квартире. Она из Мурома, всю жизнь проработала паспортисткой. Выйдя на пенсию, они с мужем купили две комнатки в нашей старой московской коммуналке, чтобы быть ближе к детям. Люди православные, они выбирали новый дом неподалеку от церкви.  Сейчас муромская пенсионерка мечется между состраданием к Донбассу и ужасом убийства.

— Мне, во-первых, как-то дико: как так можно все разрушить? — говорит она, широко распахивая глаза, — Как можно убивать людей? Своих же родных братьев? Во-вторых, как там все это будет восстанавливаться? Как там люди все это переживут? Там же руки отрезанные валяются. А вдруг к нам это все пойдет? Я боюсь. В Приднестровье уже что-то такое, на границе перестрелки. Еще по поводу беженцев. Конечно, мне их очень жаль. Но наших тоже жалко. Им, беженцам, такое внимание. А наши получаются обделенные этим вниманием.

— А причина этой спецоперации в чем?

— Да это Америка хочет нас всех поссорить! Хочет одна быть, самой главной. Как это называется? Гегемон, вот. Она хочет управлять всем миром. Вот я как думаю. Ну, я не очень в политике разбираюсь.

— Надо было эту спецоперацию начинать?

— Не, ну жалко, конечно! Там у них на Донбассе восемь лет уже война идет. Надо им помочь, я так считаю. Что-то надо было делать. В Кремле же целая команда. Они все изучили и решили, что надо помочь. Потому что да, жалко их. И я согласна. Надо помочь.

Те, кого в плохой литературе принято называть простыми людьми, чаще боятся происходящего на Украине и инстинктивно выталкивают этот сюжет из собственной жизни. Близкая Украина превращается в нечто вроде Фата-Морганы, про которую не каждый скажет, есть ли она на карте или только в воображении.

Ящик Пандоры

Алине 48 лет, она москвичка, но родилась и выросла в Запорожье. Всю жизнь она работала в сфере кино, сейчас снимает документалку где-то далеко от Москвы. Мы говорили долго и сумбурно. Алина человек страстный, многословный и мало структурированный. Но суть я уловила.

— Мое мнение не изменилось с 2014 года. Я считаю, что тогда был открыт ящик Пандоры. Многие из моего круга занимали нейтральную позицию. Но я человек независимый по духу и понимала последствия. Мы же лобзиком не выпилены из международных процессов. По всем сферам мы связаны с глобальной мировой системой. Это дорогой механизм. Он долго создавался. Кейс готовился с 2003 года. И когда ты выбиваешь из пирамиды кирпичик, ты обрушиваешь все. Зачем они это сделали, я не знаю. Это иррациональный поступок.

Я жила в Запорожье и знаю ситуацию в Восточной Украине. Никакого притеснения русского языка на Украине не было. Мы все там говорим по-русски. Я знаю, как устроены там олигархические структуры. Там были интересы русского бизнеса. Янукович их лоббировал. Люди инвестировали деньги. Янукович за них отвечал. После Майдана это равновесие изменилось. Янукович вел себя агрессивно, ничего не делал для страны. Занимался рейдерством. Украинские элиты были недовольны. Когда началась СВО, мне было понятно, что это бойня. Беженцев стало три миллиона. Все посыпалось…

— Подождите! — Я с трудом пытаюсь разобраться в потоке инвектив. — Так спецоперация началась, потому что были задеты интересы русского бизнеса? Или украинского?

Алина озадаченно замолкает, но тут же берет себя в руки.

— Я понимаю, что все боятся говорить правду, — продолжает она стрелять в меня автоматными очередями слов. — Есть такая книга «Спираль молчания». Она была написана на основе немецкого исследования. Книга обязательна для прочтения всем журналистам. Сразу голову на место ставит. Спираль молчания работает во всех авторитарных государствах. Вы думаете, это в Бирме не работает, потому что они там все черненькие? Работает. И в России работает.

Я же езжу по городам и весям. Пока еще нет мобилизации. Но будет. У нас нет цифр по войне. Сколько погибло россиян? Закидывать мясом эту войну? Зачем? Зачем нужна эта война?

— Вот я вас и спрашиваю: почему началась СВО?

— Я знаю разных людей. Все они много лет работали на режим и заработали большие деньги. У них дома с бассейнами в Европе. И все они очень недовольны. Они столько лет лицемерили, врали, терпели это все. А теперь могут все потерять. Их семьи уже там, а они невыездные. Дети, понятно, возвращаться не хотят. Там же красивая жизнь. Красивые дома, хорошая еда, и за все заплачено. Я же общаюсь с умными людьми с хорошим образованием. Экономика идет вразнос. Это очевидно. Я спрашивала людей из большого бизнеса. Все говорят: нам конец. Мы погрузимся в полудикое состояние, оскотинимся…

Я хотела было напомнить, что сейчас рубль — единственная в мире валюта, которая растет к доллару, но не стала. Алина все равно меня не слышала.

Все дальнейшие попытки поговорить с оппозиционерами стали наступлением на те же грабли. Всем была свойственна хаотичность мышления, нервозность и склонность к конспирологии.

Вот отрывок из письма, которое я получила из Северной Каролины, куда уехал один из российских бизнесменов. Назовем его условно Семеном.

«Я знаю, о чем говорю, — пишет Семен, — Байки про притеснения русских в Украине вызывают у меня только негодование с моим опытом жизни на Украине во время СССР. Я могу по каждому пункту объяснить, почему Вы не правы. Но зачем, если Вы лишь отрабатываете запрос работодателя-пропагандиста?

То, что творит в последнее время РФ, — черная мерзость. Не верить же мне байкам про угрозу НАТО. Какой дурак повторяет про сожженных людей в Одессе и не пытается понять, как именно все это столкновение развивалось, кто его двигал и финансировал, кто пострадал и почему? Да, правду в РФ стало искать сложно. Мне искренне Вас жаль».

Оказалось, что антивоенный дискурс в высшей степени предсказуем и строго отформатирован. Он легко раскладывался на тезисы, которые в той или иной форме говорят все. Во-первых, никакого притеснения русского языка на Украине не было. Украинский Закон о языке, повальная украинизация и школьные учебники, в которых история России представляла собой поход от одного поражения к другому, — все это тактично умалчивается.

Во-вторых, Россия очень скоро развалится, а ее экономика рухнет. Никаких предположений, как и почему это произойдет на фоне растущего рубля, не высказывается. Если спросить об этом, ответ будет такой: «Да вы что, сами не видите?»

В-третьих, армия России на Украине — это сборище военных преступников. Обязательно упоминается пресловутая «резня в Буче». О том, что Россия требует от ООН подробного расследования инцидента в Буче, респонденты или не знают, или говорят, что это очередная уловка русских.

В-четвертых, большая часть либеральных оппонентов вообще не опирается на рациональные доводы. Работает только эмоциональный пафос и чудовищные оскорбления в адрес России и русских. Миф о «русской пропаганде» имеет размеры апокалиптические. Данные Росстата, исторические факты, курс рубля — все это пропаганда.

Никто из противников СВО не предлагает стратегий развития страны. Никто не рассматривает Россию как поле для деятельности. Дискурс оппозиционера — это всегда похоронный марш.

Кстати, всю информацию об СВО пацифисты получают от иноагентов «Медузы», ВВС и из украинских источников. Отчеты Минобороны РФ никто не читает.

В очередной раз слушая истерические переливы очередного пацифиста, я откровенно скучала. Все это говорилось на моей памяти и сорок, и тридцать лет назад. Операция на Украине только актуализировала старый тренд: России совершенно необязательно быть.

Черная оспа цивилизации

Совсем по-другому выглядят размышления тех, кто Россию поддерживает. На вопросы «почему?» и «зачем?» люди отвечают настолько по-разному, что предугадать что-то невозможно. И это понятно. Поддержка России опирается на реальный жизненный опыт. Это всегда история жизни, прочно вписанная в историю страны. Для этих людей Россия не пропагандистский жупел, а тяжелый и выношенный опыт.

Московский архитектор Николай очень не хотел со мной говорить. Он вообще не любит стоять на баррикадах. Пафос не для него. За свои 52 года он воспитал в себе умение не вступать в политические споры просто из соображений собственной моральной безопасности. Но я его уговорила.

— Как и все, поначалу я был шокирован, — неторопливо объясняет Николай. — Однако ход событий убедил меня, что это решение было неизбежным. Чем больше я наблюдал за ситуацией, тем более становилось очевидным, что иначе было нельзя. Хотя все непросто и горько. Сейчас принято рассуждать с точки зрения личных интересов, так вот я допускаю, что мне лично будет очень неудобно. Я просто потеряю заказчиков. Но с точки зрения правильности и здоровья общества, это должно быть так.

Мои убеждения сегодня принято считать «консервативными». На мой взгляд, то, что у нас происходило последние тридцать лет, по своей сути и размеру потерь не может быть названо иначе, как катастрофа. Тридцатилетний флирт с Западом на фоне нашей внутренней слабости неизбежно вел нас даже не к поражению — к исчезновению. Мы доверились западным якобы «врачам», которые на самом деле у нас органы вынимали. Наблюдать все это, конечно, было тяжело, но я смирялся с неизбежным. Поэтому все, что ведет к разрыву этих патологических отношений, я считаю, дает нам шанс на возрождение и восстановление.

Что касается Украины, то, на мой взгляд, это был очень опасный западный эксперимент по массовому переделыванию людей, которые, по сути, от нас ничем не отличались. Это перепрограммирование было новым средством уничтожения нас без войны.

Часто говорят, что роль современной Украина для России подобна роли Пакистана для Индии. Но, кажется, все гораздо хуже. Пакистан, как непримиримый внешний враг, не может разложить Индию изнутри. А россияне оказались очень восприимчивы к тому, что на Украине людям в головы набили. Я воспринимаю Украину как зомби-апокалипсис. Огромная масса людей целенаправленно сводится ума, превращаясь в управляемое извне орудие.

Впрочем, и к «украинству» у меня очень негативное отношение. Корни моей семьи в Екатеринодаре и Николаеве. Я всегда воспринимал эти города как Южную Россию. Я там многое наблюдал, но это мое личное дело. То, что происходило в эти годы на Украине, — это черная оспа цивилизации. Гниение заживо. Единственное, чего я боюсь, это что у нас не хватит сил, системности и решительности, чтобы правильно вылечить болезнь. Надо сделать это разумно, щадящим образом, но не в ущерб результату.

— Но там же бомбят мирных людей!

— Что значит бомбят людей? Сейчас приходится разгребать кучу военной пропаганды в поисках фактов. Насколько я понимаю, одним из условий операции была минимизация жертв среди мирного населения. Если украинские военнослужащие оказывают сопротивление — да, они подвергают свои жизни опасности. Хотя, конечно, я желаю им долго здравствовать. Но мы же видим, что делает ВСУ: заградотряды, стрельба по мирным жителям, живые щиты. Их цель прямо противоположная — максимизация потерь и среди мирного населения, и среди собственных военнослужащих. Это новый вид войны, он ставит новые рекорды изуверства. Зарубежные манипуляторы принуждают своего «союзника» Украину к самоубийственной тактике.

Это логика террористического акта. Мирное население Украины оказалось в заложниках у террористов. Такой увеличенный на много порядков «Норд-ост». Увы, при освобождении заложников бывают жертвы. У сторонников Украины сейчас та же реакция, что и в Буденновске, когда террористов отпустили с миром. Нужно лечь, не дышать, пойти на все условия и ничего не делать, чтобы нельзя было упрекнуть себя в слезе ребенка. Это позиция если не наивных простецов, то прожженных и корыстных лицемеров, играющих в незапятнанный гуманизм. С ними нет смысла говорить. У меня довольно опыта, чтобы устать от этого. Да, бывают моменты, когда надо брать на себя ответственность. Да, это создает моральные дилеммы. В такой ситуации каждый день оказывается практикующий хирург. Он может упасть в обморок, а может пойти на операцию, даже зная, что ее исход может быть трагичным. Но в обмороки хирурги падают редко. Если они это будут делать, пациент точно умрет.

Невыносимо молчать. Думаю, не покаяться ли? Не высказаться ли наконец, что я люблю свою родину и верю ей? Ведь все требуют сделать окончательный выбор. А как его сделать, если мы с мамой зависим от противников России?!..

Время революций

Московский поэт Андрей до начала СВО был весьма состоятельным человеком. Он работал переводчиком в иностранной компании, которая сейчас ушла с рынка. Впереди у Андрея полная неопределенность. Но он счастлив! Мы сидим с ним в кафе и, весело блестя очками, Андрей говорит, каким величественным видится ему наше время.

— Сейчас Россия решительно изменила свое положение в мире и сама еще не поняла, как она может выглядеть. По сравнению с русской весной 2014 года это огромная трансформация. Тогда Россия выступила против украинского Майдана как нарушения некоего статус-кво. Мы были за стабильность. Идеологически Россия опиралась на смертельную боязнь революции и желание бюрократии обезопасить себя и сложившуюся у нас экономическую модель бензоколонки. Сейчас происходит совершенно обратное. Россия подняла восстание против мирового порядка. Сейчас у нас центр мировой революции. Мы просто до конца этого не осознали. Я не буду говорить, что это красивый момент, потому что война — это всегда трагедия и кровь. Но то, что сейчас делает Россия, — это восстание. Мир это запомнит.

— Но посмотрите, сколько людей в ужасе от происходящего!

В ответ Андрей грустно усмехается.

— Кто в ужасе? Наши либералы? Но ведь это уже не либерализм, а глубоко антироссийская позиция. Это не идеология, а ее отсутствие, желание, чтобы все было «как при бабушке». А все вдруг стало не как при бабушке. Люди меняются на глазах и совершенно по-другому смотрятся. Каков Путин! Это же удивительно! А все наши рэперы, шоумены, медиамагнаты осудили, прокляли и перестали быть русскими. Сейчас все они поставлены в тупик. Из этого тупика нет выхода. Они могут сказать только одно: Россия пропала, как жить дальше, мы не знаем. И не будем. И не хотим. Мы уезжаем. Причем непонятно, куда едет человек, который всю жизнь был таким милым либеральным весельчаком. Если он едет в Тбилиси, то там на халяву не кормят. Смысл ими потерян, потому что его никогда и не было. Была жизнь по инерции, смыслы по инерции. Сейчас их вывели из зоны комфорта.

Я за свою страну!

Из всех разговоров последних дней больше всего меня поразил телефонный диалог с Евгенией из далекого Зауралья. Она написала мне горячее письмо с просьбой поговорить.

Евгении 34 года. Она счастливо училась в местном университете, начала работать, но тут грянуло несчастье. У мамы обнаружилось тяжелое психическое расстройство. Евгения несколько лет разрывалась между больной матерью и работой, пока не заболела сама. Уже много лет беспомощная, одинокая и больная Женя живет с мамой на пожертвования знакомых и благотворительных фондов.

— Как же я рада, что вы задали этот вопрос о поддержке СВО! — говорит она по телефону. — Мне так важно сказать все это, господи, а не то я лопну.

Евгения звонит из дома, и фоном к ее словам звучит высокий, срывающийся голосок, лепечущий что-то невнятное. Это мама. Сегодня у нее хорошее настроение, объясняет Женя.

— Мне очень важно вам рассказать, — повторяет она, — как эта операция перемалывает нас всех. Настоящая гражданская война. Я прошу прощения, у меня, наверное, одни эмоций, но как есть. За ситуацией на Украине я следила со времен Майдана. Про Крым у меня однозначное мнение. Дело в том, что в Керчи с середины 70-х годов живет наш близкий родственник, дядя Сережа. Сейчас ему 75 лет. Так плохо, как под Украиной, он не жил никогда. Он работал на заводе фрезеровщиком, много зарабатывал… Мамочка, что? Извините, я на минуту.

Женя отходит к маме, а я вспоминаю Керчь начала 90-х годов. Пустые полки магазинов, мерцающие тени платанов, солнце, ветер и ряды усталых женщин вдоль улиц, продававших все подряд: семечки, рыбу, помидоры, носки, какие-то тряпки. Никто у них ничего не покупал. И мы с подругой, веселые отпускницы, чувствовали на себе их усталые, замученные взгляды.

— Все в порядке, извините, — запыхавшаяся Евгения продолжает свой монолог, — К началу 90-х все заводы в Керчи закрылись. Перестала толком ходить почта. Мы с дядей Сережей потеряли связь. Началась настоящая нищета. Когда я приехала к нему в 2007 году, он рассказывал, как от голода умирали его товарищи. Сам он работал грузчиком на рынке, чтобы питаться бракованными продуктами. Мы шли с ним по главной улице Керчи, и он мне говорил, что каждая плитка под ногами — это чья-то жизнь. К 2014 году стало совсем невыносимо. Но тут пришло избавление в виде России. Ему сразу подняли пенсию, дали инвалидность. Он смог сделать ремонт, так что стены в его комнате больше не покрывались изморосью зимой. Купил сотовый, связался с нами и даже однажды приехал. Господи, простите, я говорю, а сама сейчас зареву…

Женя долго молчит.

— Теперь про Донбасс, — продолжает она тихо. — Я думаю, что решить все надо было сразу вместе с Крымом. Но, наверное, были причины этого не делать. Сейчас меня удивляют заявления, что Донбасс — это часть суверенного государства. Что нет никакого русского мира, что донбассцы нам не братья, пусть сами решают свои проблемы. Вот причем тут суверенность и братья? Да будь они хоть жители Микронезии: людям плохо, они просят о помощи, как не помочь?! Когда началась операция, я была шокирована. Как это так — Россия бомбит Киев? Но я понимаю причины. Вспоминаю, что читала о Майдане, и, думаю, причины не выдуманы. Либо мы первые, либо нас. Это большая игра. Украина только пешка. Очень больно за людей, за слабых, за стариков, которые стали невольными жертвами этого колеса истории. Но…

Евгения берет паузу. Вдалеке старческий голосок читает стихи Барто: «Наша Таня громко плачет…». Я чувствую, Женя говорит на последнем пределе. Но справляется и продолжает твердо.

— Но я не могу предать свою страну! Вот, наверное, главное, что нужно сказать. Я за свою страну! Я с вами! Но мне невыносимо тяжело скрывать свои мысли и чувства. Я никогда так много не изворачивалась. Так вышло, что значительная часть поддержки сейчас идет от тех самых людей, которые состоят в оппозиции. Доходы благотворительных фондов резко упали. А люди будут поддерживать только своих. И я понимаю, что если выскажу свое мнение, меня проклянут, и что тогда будет с мамой? Я даже лайк «не той» публикации поставить боюсь. Потому что увидят, проверят, настучат. И я совершенно не понимаю, как могут такие хорошие, отзывчивые люди писать такие чудовищные вещи про свою страну, про тех, кто не разделяет их мысли. Они же за свободу слова. Но при этом не признают никого, кто думает по-другому.

Женя опять берет паузу. Она тяжело дышит.

— Это же невыносимо — молчать, — наконец говорит она. — Я читаю Прилепина и думаю, не написать ли ему, не покаяться ли? Не высказаться ли наконец, что я люблю свою родину и верю ей? Ведь все они, и Прилепин, и Марина Ахмедова, требуют сделать окончательный выбор. А как его сделать, если мы с мамой зависим от противников России?!..

Когда Женя положила трубку, я отправила ей десять тысяч рублей. И буду отправлять каждый месяц. Мы же русские, а русские своих не бросают.

Уважаемые друзья, прошу вас поддержать Евгению и ее больную маму. Перевод через карту автора статьи Сбербанк: 4276 3802 1026 1314. Ольга Александровна А.