Российская архитектура за три десятка постсоветских лет кардинально сменила вектор развития. 1990-е и 2000-е стали временем капрома — капиталистического романтизма. Ушли в прошлое ограничения, которые накладывал соцстрой, архитекторы получили свободу и старались даже в небольшом проекте выплеснуть все накопленные за годы воздержания идеи. В здании капрома могли легко соединяться дорические колонны, узоры и зеркала — декора много не бывает. Яркий пример — «Наутилус» на Никольской улице. Здания капрома могли быть эклектичными, избыточными, иногда кричащими. Но почти всегда они имели индивидуальный образ, и это было живо и нескучно.
Начиная с 2008 года тренд поменялся. В моду вошли нейтральность и сдержанность, а декор стал признаком дурного вкуса. В последние пять-семь лет эта тенденция усилилась. С одной стороны, у застройщиков накопился опыт, и девелоперский продукт в среднем явно улучшился по многим направлениям: благоустройство, отделка интерьеров, квартирография. С другой — застройка Москвы стала крайне монотонной и однообразной. Это почти всегда одинаковые, плотно стоящие квадратные стеклянные высотки. Девелоперы словно нашли философский камень — как надо строить, чтобы получить максимум денег с проекта. Архитектура теперь очень рациональная, выверенно-скучная, коммерческая. Для авторского живого жеста, амбиций и эмоции в ней нет места.
Параллельно и интерес к проектам застройки в обществе резко снизился. Сегодня трудно представить журналиста, который станет возмущаться каким-то новым зданием — оно никого не волнует. Неслучайно самый резонансный девелоперский проект последних десятилетий не здание, а парк «Зарядье». В стране закрылись практически все специализированные журналы, большинство архитектурных критиков 1990-х и 2000-х ушли из профессии. Узнаваемость даже ведущих российских зодчих упала почти до нуля.
Какие же факторы влияют на ситуацию? Кто формирует облик города и могут ли местные власти что-то изменить? Когда роль и статус архитектора стали настолько малозначимыми? Наконец, почему архитектура перестала быть искусством?
Тридцать лет неолиберальной градостроительной политики
Как правило, облик городов определяется в треугольнике «власть — бизнес — общество». Однако сегодня население фактически лишено права голоса. Прежде единственным инструментом влияния были публичные слушания, на которых люди могли выразить свое негативное отношение к строительному проекту. На таких слушаниях горожане не имели права вето, но в теории их мнение должно было учитываться застройщиками и властями. Однако даже такой слабый инструмент мешал девелоперам, и в 2022 году федеральное правительство наделило регионы правом согласовывать проекты без обсуждения с гражданами. Цель — снятие административных барьеров и ускорение строительства. В Москве после этого публичные слушания просто отменили. «Отмена публичных слушаний фактически лишает население права на участие в решении многих вопросов местного значения. В итоге все решения принимаются без учета мнения жителей», — говорит президент фонда «Институт экономики города» Надежда Косарева. В рамках правового поля люди теперь никак не могут повлиять на новую застройку.
В европейских городах подробно определяются параметры и внешний вид новых зданий. Часто регламентируется не только этажность, но и материалы, размер окон, уклон кровель
Самое удивительное, что власти тоже почти полностью самоустранились. В Градостроительном кодексе, принятом в 2000-х, была закреплена неолиберальная концепция: внешний вид здания полностью определяется частными застройщиками, которым муниципалитет не имеет права навязывать свои представления о прекрасном. Вполне достаточно, чтобы проект соответствовал формальным требованиям закона. «Новосибирцы ругают главного архитектора, если видят, что новые дома не вписываются в облик города. Но никого не интересует, что полномочий повлиять на застройщика или собственника у мэрии нет», — говорит главный архитектор Новосибирска Александр Ложкин.
Интересно, что в европейской традиции власти обычно имеют артикулированную архитектурную политику. «Континентальная модель управления городским развитием весьма жесткая, в ней многое регламентируется. В европейских городах детально определяются параметры и внешний вид новых зданий. Часто строго заданы не только этажность, но и материалы, размер окон, уклон кровель», — рассказывает академик Российской академии архитектуры и строительных наук, президент Международной академии архитектуры Андрей Боков.
Власти отдельных городов, например того же Новосибирска, пытались найти лазейки — включали требования, касающиеся архитектуры, в существующие документы. В частности, в правила землепользования и застройки. Ответственные девелоперы прислушивались к мнению муниципалитета, остальные же шли в суд и через него получали разрешение на строительство. В Москве более десяти лет работает Архитектурный совет, который утверждает внешний вид знаковых зданий. Но этот инструмент работает вне федерального правового поля.
Только в середине 2023 года власти страны разрешили городам иметь собственную архитектурную политику. Постановлением правительства были утверждены требования к архитектурно-градостроительному облику (АГО) объектов капстроительства и правила его согласования. Теперь мэрия может определять цветовое решение фасадов, влиять на выбор отделочных материалов, устанавливать правила размещения технического и инженерного оборудования на фасадах и кровлях зданий и т. д. Города уже начали разрабатывать требования к АГО; в ближайшие годы мы увидим, повлияет ли это на сложившуюся ситуацию.
Пока же архитектура новых зданий зависит в основном от девелоперов. «Эта сфера либерализована: облик районов и зданий формируется частными застройщиками. Они могут возводить практически все что угодно. Принятый в 2004 году Градостроительный кодекс передал девелоперам все полномочия, связанные с формированием среды. Нынешние предприниматели ориентированы не на публичное благо, а на прибыль: они стремятся быстрее построить и быстрее продать. Но, ведя хаотичную застройку, они обесценивают и тот продукт, который выводят на рынок, и саму среду», — отмечает Андрей Боков.
В идеальном мире бизнесмены заинтересованы в хорошей архитектуре. Так было, например, в начале ХХ века, когда городские доходные дома отличались прекрасным качеством. Однако в реальном мире ситуация иная: сейчас используются схемы спекулятивного девелопмента «построил — продал», а значит, вкладывать дополнительные средства в архитектуру нет смысла. Внимание данному аспекту уделяют только застройщики элитного сегмента; в комплексах экономкласса внешний облик здания не имеет значения не только для продавца, но и для покупателя.
Вернуть проблеме актуальность сегодня пытается столичный мэр Сергей Собянин. За десять лет на этом посту у него сформировалось свое представление, какой должна быть Москва. Его неартикулированная, но известная всем профессионалам концепция города такова: высокие разноэтажные башни, плотная застройка, стилобаты с социальной инфраструктурой вдоль улиц, сложные неплоские фасады. Собянин лично отсматривает и утверждает все знаковые проекты. И настаивает на качестве. «Если у девелопера нет денег на объемный фасад, ему надо работать не в Москве, а где-то еще», — уверен градоначальник. Впрочем, стройка — процесс долгий, результаты собянинской политики мы увидим лишь через несколько лет.
Проектировщик вместо архитектора
Есть и другой треугольник игроков, сильно влияющий на архитектуру в инвестиционном проекте. «В Европе судьба стройки определяется взаимодействием трех главных участников: заказчика, подрядчика и архитектора. Заказчик заинтересован получить максимальное качество за минимальные деньги, но часто не имеет соответствующих компетенций. Подрядчик хочет заработать, а значит, стремится построить подешевле и побыстрее. Качество будущего здания в общем случае его мало волнует. Архитектор отвечает за эстетику, он является представителем заказчика, — когда-то объяснял диспозицию в европейском строительном проекте бывший издатель архитектурного журнала “Проект Россия” Барт Голдхоорн. — Борьба подрядчика и архитектора в итоге и помогает найти удачное соотношение “цена — качество”. Если утвержденный бюджет стройки необходимо снизить, то именно архитектор предлагает варианты, как это сделать с минимальными издержками для качества здания. В каком-то случае можно чуть упростить фасад, в каком-то — интерьерные решения, где-то применить другие инженерные системы».
В российских условиях этот треугольник сломан, баланс сил совершенно иной. Отечественный архитектор намного более слабая фигура по сравнению с европейскими коллегами. Он просто один из участников инвестиционно-строительного процесса. Недаром даже слово «архитектор» девелоперы и чиновники редко используют, заменяя его безликим «проектировщик». Функция такого человека не бороться за интересную архитектурную концепцию здания, а быстро выдавать проектную документацию для строителей.
Подчиненная роль российского архитектора сформировалась давно. Главным трагическим моментом стало хрущевское постановление 1955 года «Об устранении излишеств в проектировании и строительств
Подчиненная роль российского архитектора сформировалась давно. Переломным моментом стало хрущевское постановление 1955 года «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве», после которого страна встала на путь унифицированного панельного домостроения. Впрочем, даже в советские времена позиция архитектора была несравнимо выше, чем сейчас. Сегодня перестал работать механизм авторских прав. Специалистам практически не платят за ведение авторского надзора. В документах для сдачи дома госкомиссии подпись архитектора перестала быть обязательной, а значит, такого сотрудника в любой момент можно поменять. В итоге архитектура большинства зданий кардинально упрощается.
Конечно, есть исключения. Например, столичный архитектор Сергей Скуратов известен своим перфекционизмом и бескомпромиссной борьбой за качество здания — вплоть до прямого конфликта с заказчиком. Но большинство профессионалов настроены конформистски. «Статус архитектора сильно упал. Для заказчика мы просто люди, оказывающие услугу. Нечто среднее между парикмахером и массажистом. Тот, кто должен безропотно исполнить любой каприз», — горько шутят архитекторы старой школы.
Ситуацию усугубляет кризис профсоюзов: архитекторы — люди творческие — не смогли создать крепкой организации, которая боролась бы за их права. Закон об архитектурной деятельности, подготовленный пять лет назад и призванный повысить статус специалиста, не заинтересовал власти и далек от принятия Госдумой.
Архитектура эксель-файлов
Определяющим фактором для проекта являются деньги. Большинство столичных новостроек — это квадратные башни или плоские коробки. С точки зрения финансов параллелепипед — самая экономичная архитектурная форма. Любой балкон или изгиб фасада означает удорожание стройки. Девелоперы прекрасно это знают и стараются не отходить от дешевых коробочек. Самые ответственные застройщики предлагают хорошее благоустройство — как бы брызгают одеколоном на ультраэкономичную высотную застройку.
Сильнее всех идею экономичной застройки развил крупнейший российский застройщик — ПИК. Его глава Сергей Гордеев десять лет назад вывел бедствовавшую тогда компанию из кризиса. Не останавливая заводов и строек, он перепридумал современную экономичную новостройку и внедрил новый продукт на рынке недвижимости. Но архитектура комплексов ПИК — огромные здания с плоскими фасадами, без балконов и любых деталей, раскрашенные в яркие цвета, — это серьезное поражение, фактически отрицание архитектуры. Хуже того: девелопер стал массово тиражировать такие дома, меняя только расцветку. А вслед за ним похожие комплексы начали строить и другие компании.
Самый частый ответ на вопрос, почему в России не так много современных качественных проектов, — «жадность девелоперов». Застройщики долгие годы парировали, что при таких ценах на жилье архитектуры не может быть в принципе: «Вы хотите, чтобы здания были как в Германии? Но там себестоимость строительства 3000 евро за квадратный метр, а у нас 500 долларов. Как в такой ситуации применять качественные материалы — клинкерный кирпич или гнутое стекло?» Сейчас подобные объяснения уже вряд ли можно принять: цены на жилье за последние несколько лет удвоились, себестоимость тоже сильно выросла. Если сегодня «квадрат» в Москве стартует с 300 тыс. рублей, то архитектуру уже можно себе позволить.
Тезис о том, что качество проекта прямо пропорционально бюджету, мягко говоря, не всегда справедлив. Например, есть феномен чилийской архитектуры, которая, несмотря на финансовые ограничения, богата идеями и интересными сочетаниями материалов. И тут мы подходим к тому, что в российской отрасли очень мало идей. Одна из причин — монополизация. Ни для кого не секрет, что существует десяток архбюро, которые практически не имеют проблем с согласованием проектов в Москомархитектуре. Если девелопер хочет иметь «зеленый свет» на этом уровне, он просто обращается в одну из таких компаний. Нельзя сказать, что архитекторы там совершенно бесталанны, но через них идет огромный поток заказов, и следствием перегруженности становится тиражирование решений.
Архитектура могла бы стать инструментом конкурентной борьбы застройщиков, однако этого не произошло. Во-первых, в предыдущие годы большинство новостроек распродавалось на этапе строительства. Покупателям, получившим наконец ключи, было не важно, насколько красивая картинка из каталога соответствует реальности, — гораздо больше их заботили недоделки и проблемы в эксплуатации здания. Во-вторых, исследования девелоперов показывают, что фасады и архитектура в целом не являются определяющим фактором при выборе квартиры. Понятно, что наиболее значимы местоположение дома и цена квадратного метра, но не менее важны планировка квартир и благоустройство. В такой ситуации дополнительные деньги будут выделены скорее на благоустройство и отделку холлов — то, что находится на уровне глаз, — чем на фасад.
Новый фактор, играющий против архитектуры, — доминирующее положение в инвестиционном процессе крупных банков. Банкиров интересуют только деньги, для них здание — это большой эксель-файл с цифрами. А цифрами легко управлять: например, сократить на 20% затраты на фасад. Как это отразится на внешнем облике здания, финансистов не волнует.
Впрочем, валить все на алчных инвесторов и девелоперов тоже не совсем честно. Сами архитекторы давно перестали понимать, что хорошо, а что плохо. Из витрувианской триады «польза, прочность, красота» выпало последнее понятие. Даже признанные мэтры, оценивая конкретные дома, не могут сойтись во мнениях: в условиях отсутствия канона остался лишь набор субъективных мнений. Едины современные архитекторы обычно только в одном — в недопустимости строительства неоклассических зданий. Именно тех, которые нравятся большинству горожан. И это еще один парадокс нынешней эпохи. Так что кризис эстетики и потерю архитектуры можно считать отражением процессов, происходящих в обществе.
