Главной задачей провозглашается новое региональное позиционирование Армении с точки зрения исключительного прагматизма: отказ от «карабахской» идентичности и статуса пророссийского форпоста для привлечения в страну иностранных инвестиций и встраивания в закавказские транспортные коридоры. Пока что о выдворении российских военных с армянской территории речи не идет, как и о выходе из ОДКБ, но, вероятно, это лишь вопрос времени и окончательных условий мирного договора с Азербайджаном.

Таким образом, перед Россией маячит перспектива потери военного присутствия в Закавказье. Это не значит, что на месте 102-й военной базы в Гюмри немедленно появится инфраструктура НАТО, а в регионе усилятся политические позиции европейцев и американцев. Они и без того достаточно сильны, но для развертывания полноценного армейского присутствия у Запада нет ни средств, ни воли.

В то же время в регионе нарастает небывалая геополитическая конкуренция уже не только по привычной линии противостояния двух ядерных сверхдержав, но и с участием новых игроков многополярного мира — Турции и Ирана. Переплетение интересов, мозаичность регионального полотна, отсутствие ярко выраженных стратегий приводят к мысли о начале новой «Большой игры» в Закавказье.

И нам, конечно, интересно, какие цели и задачи в этой игре преследует Россия, которая, безусловно, с развала Союза потеряла влияние в регионе, но при этом остается важным игроком, хотя бы с точки зрения масштаба и объема ресурсов. Надо полагать, что сегодняшняя бурная динамика геополитических событий в мире пока никак не влияет на географию евразийского континента, а значит, исторические предпосылки стремления Российской империи на Кавказ остаются актуальными и ныне.

Торговля и безопасность

Для континентальной державы, которой была Россия в середине прошлого тысячелетия, выход к морям считался стратегически наиважнейшей задачей. И если на севере рубили окно в Балтику, то на юге — к Каспию и Черному морю. Сначала при Петре Первом, затем при Екатерине Великой империя мощно продвинулась на юг.

Кавказ тогда разрывало и опустошало соперничество османов и персов — поэтому Россия получила и долгие войны с обеими империями, и лояльность местных правителей, страдающих от постоянных набегов. Княжества, царства и ханства на территории современных Азербайджана, Армении и Грузии вошли в состав России в конце XVIII — начале XIX века, и только потом Москва начала военную кампанию против племен Северного Кавказа — чтобы обезопасить логистику в Закавказье, в том числе по грандиозной Военно-грузинской дороге, которая шла из Владикавказа в Тифлис (Тбилиси).

Зачем русским тогда было нужно Закавказье? Причин так много, что отпадают все вопросы к мотивации русского трона. Это не только выход к морям, но и освоение значительных торговых маршрутов между Севером и Югом, Востоком и Западом, которые формировались и были ключевыми в самых разных исторических эпохах.

С одной стороны, это путь на манящий Ближний Восток и в далекую Азию, а с другой — естественный высокогорный буфер от беспокойства на южных границах Российской империи. В том числе преграда против фанатичного религиозного экстремизма — какие ужасы он несет с этого направления, мы хорошо изучили в первую чеченскую войну. А ранее, в разгар «Большой игры» с британцами за Центральную Азию, горцев, не присягни они русскому трону, могли бы использовать для постоянных набегов на русские Кубань, Дон, Волгу и Крым.

В перспективе Россия планировала использовать Кавказ в качестве моста на юг Евразии и для выхода к Индийскому океану — в начале XX века в результате договоренностей с британцами была поделена Персия, и на ее северные территории вошли русские войска. Первая мировая война и революция разрушили эти планы, которые могли принципиально изменить лицо кавказского региона. В итоге он остался «буферным» между Севером и Югом, что и предопределило его дальнейшее место в геополитических раскладах.

Любопытно, что стремительный бросок немцев на Кавказ в Великую Отечественную войну был мотивирован не только стремлением получить бакинскую нефть, но и планами в перспективе соединиться с частями Вермахта на Ближнем Востоке, чтобы перерезать иранский ленд-лиз в СССР. Это еще раз подчеркивает уникальное географическое значение данной территории для России.

Кавказские земли оказались отнюдь не бедными (ископаемые, плодородные земли, рекреационный потенциал), но все же логистика и безопасность оставались ключевым фактором реализации национальных интересов России в данном регионе. А для наших соперников, коими оставались и британцы, и персы, и турки, многонаселенный, многоконфессиональный и многонациональный, ментально взрывной Кавказ стал потенциальным триггером для давления на Российскую империю во всех ее итерациях.

В Москве, конечно, понимали эти риски. Могли пойти путем «просвещенной» западной цивилизации — устроить геноцид на землях Кавказа, переплавить местных в новую гражданскую общность или переселить сюда русских, вытравить ислам. Было бы непросто, но по силам.

Россия же пошла иным путем: уважая национальную идентичность своих народов, принесла на Кавказ спокойствие и безопасность, грамотность и культуру, промышленность и сельское хозяйство. За считаные десятилетия опустошенный регион стал многолюдным: повысилась рождаемость. Советский проект (а современный Кавказ — это абсолютное его наследие) добавил цивилизацию и прогресс. Как только интернациональный фундамент этого проекта дал трещину, а русских окрестили захватчиками и начали изгонять с этих земель, регион погрузился в кровавые распри, территориальные споры, моральную и экономическую деградацию.

Ставка на статус-кво

На беду местных народов, и Россия к концу 1980-х пришла к выводу об ущербности своего цивилизационного проекта и, отринув имперское прошлое, перестала не только расширять, но и опекать свои окраинные территории. Могла бы, вероятно, и совсем покинуть Закавказье, если бы не угроза уже внутренней безопасности.

Россия в первую очередь была вынуждена решать вопросы с войнами как на территории соседей, так и на своей — в Чечне. Ответственность за кавказское направление довольно быстро перешла в руки военных. Экономические отношения ушли в серую зону как в крупных проектах, так и на «челночном» уровне. Политика же оставалась в рамках официоза высоких встреч.

Только с приходом к власти Владимира Путина и постепенным умиротворением в Чечне начали восстанавливаться полноценные экономические связи, проторенные советским опытом. Однако во многом именно крупный капитал в дальнейшем начал определять внешнеполитические стратегии России в рамках СНГ. Это укрепило наши связи, восстановило коллективные обязательства и ответственность, способствовало решению проблем безопасности. Но привело к еще более значительной архаизации национальных интересов, их упрощению, сведению к прагматике и сиюминутным выгодам.

Самый страшный результат этого подхода мы увидели на Украине. Вероятно, постепенный отход от России Грузии и теперь Армении — следствие этой недальновидной политики минувших тридцати лет.

Показательно, что из трех стран региона мы сохранили теплые отношения только со старыми элитами в Баку. В других же просто не пытались проводить политику мягкой силы и выстраивать отношения с разными группами влияния, делая ставку на привычных партнеров и считая, что можно скидками на газ приобрести лояльность в виде голосования за одних и тех же политиков с запятнанной репутацией. В итоге и в Грузии, и в Армении к власти пришли антироссийские интересанты — не без помощи Запада, очевидно, но и с нашего упущения.

В то же время будет справедливо указать на естественное ослабление российского потенциала во всех смыслах после развала СССР и проигрыша в холодной войне: Кавказ остался без арбитра и погрузился в хаос войн и противоречий, а враждующие друг с другом страны и элиты естественным образом потянулись к иным патронам. Грузия открыла ворота в регион для США, Армения — для Европы, Азербайджан — для Турции.

Не имея достаточных сил и во многом желания национальной элиты для перезагрузки своей стратегии, Россия тем не менее осталась в регионе, пользуясь военным форпостом в Армении, авторитетом и капиталом диаспор, советским культурным наследием в общении. И избежала главного — не дала себя втянуть ни в один конфронтационный блок (и не создала новый), фактически сохранив отношения и торговые связи со всеми местными игроками.

При этом Москва во многом вынужденно, во многом сознательно стремилась сохранить статус-кво в регионе, дабы заморозить постсоветские конфликты и не допустить дробления региона, масштабирования межнациональных столкновений, то есть в целом сохранить пространство безопасности вокруг нашего Северного Кавказа. И, к слову, все государства региона должны быть за это России сильно благодарны — даже несмотря на эксцессы с Южной Осетией и Абхазией, которые во многом были спровоцированы Западом, как и украинский кейс многим позже.

Поиск себя

Одновременно внутри региона проходили процессы, не зависящие от Москвы. Как после развала Российской империи, так и после распада СССР, местные элиты и сообщества были вынуждены начинать поиск своей идентичности, с разной скоростью и результатом, но неизменно вокруг представлений о своих границах и в попытках интересантов извне влезть во внутриполитические расклады.

Грузия раньше всех вошла в период турбулентности, вкусила неолиберальных реформ от залетных политиков и в итоге сегодня нащупала хрупкий баланс в стремлении к прагматичному взгляду на свою роль в регионе.

Армяне строили нацию на «миацуме» — единстве Армении и Нагорного Карабаха — и победном эпосе после войны с Азербайджаном. И этот проект естественным образом потерпел крушение после поражения тридцать лет спустя. Баку, напротив, развивался ради реванша и, добившись своего, теперь также должен определять для себя смысл дальнейшего национального и геополитического позиционирования.

Разрешение карабахского кризиса фактически подвело черту под переходным периодом постсоветского Кавказа, но процессы развала старого мироустройства, начало СВО и усилившаяся конфронтация России с Западом серьезно затрудняет дальнейшее становление государственности Армении, Грузии и Азербайджана в условиях новых вызовов для региона.

Подчеркнем, что все три страны, соседствующие на компактной территории, проходят этот трудный путь врозь, без попыток образовать какую-нибудь межстрановую коалицию или интеграцию. В то же время отсутствие законченных проектов национального развития, мозаичность политических и элитных группировок, значительные диаспоры как в России, так и на Западе, препятствуют втягиванию государств Закавказья в какие-либо блоки, что прозападные, что пророссийские. Армения была долгим исключением, поскольку рассматривала Россию в качестве единственного союзника в вопросе защиты Карабаха и прорыва транспортной блокады. Отказавшись от этой территории, новые армянские элиты тоже потянулись к многовекторности, рассчитывая на дивиденды от участия в международных политических и торговых раскладов. Эту стратегию в Ереване вынашивали давно, просто до поры до времени она не была столь популярна и актуальна.

Нащупывая свои исторические траектории врозь, в то же время государства Закавказья встраиваются в общее экономическое и торгово-логистическое пространство, которое отчасти и без их инициативы создается соседями по периметру. Причем во многом уже без влияния внешних игроков (США, Европы), которые серьезно проигрывают в конкретике региональной многополярности. Ресурсно Запад уже не способен зайти в далекий для себя регион так, как еще лет двадцать назад.

В итоге новый баланс сил на Кавказе определяют Россия, Турция и Иран. Главным интересом, как и много веков, является географическое положение, логистика и торговля, а мотивацией — в разы увеличившийся товарооборот по коридорам Север — Юг и Запад — Восток.

Битва за коридоры

Таких логистических коридоров и торговых путей в регионе около десятка только крупных, правда, большая часть из них до сих пор в проектах, в ожиданиях да мечтах, в расчете на еще более значительное повышение товарооборота, перенаправление ресурсов и значительные инвестиции в инфраструктуру.

Сложившийся энергетический коридор из Каспия и Азербайджана через Грузию в Турцию и далее в Европу, то есть с Востока на Запад, пока ограничен объемами поставок углеводородов и никак не может наполниться внушительным объемом иных грузов что в одну, что в другую сторону. Одна из веток Великого Шелкового пути туманным образом проходит по Закавказью, но пока удобнее использовать северные пути через Россию и южные через Суэцкий канал. Траектории через опасный Афганистан, подсанкционный Иран и неспокойный Ближний Восток весьма нестабильны и отпугивают западных и китайских инвесторов, а строить на этих территориях нужно много.

В то же время после начала СВО и формирования новых геополитических коалиций резко вырос поток грузов через коридор Север — Юг — и здесь уже есть понятные рынки сбыта, а безопасность путей на юг гарантированы и иными отношениями союзников, и военным присутствием участников коридора. Тут тоже нужно инвестировать и в обычные дороги, и в железнодорожные. И, что примечательно, и Россия, и соседи уже занимаются этой стройкой.

Трудновоспроизводимое сочетание тонкостей, рисков и интересов всех игроков и позволяет говорить о «Большой игре» на Кавказе. В то же время это также препятствует образованию блоков и коопераций — что предупреждает конфронтацию, но и не дает импульса к сотрудничеству.

Давно и серьезно заходит в регион Анкара, турецкие инвестиции активно проникают во все три кавказских государства, особенно в сферы недвижимости, строительства и торговли. Плотное партнерство турок с Азербайджаном привело к триумфу в Карабахе и усилению турецкого реноме в мусульманском мире. Но перспектива дальнейшего развития тюркского проекта «Великий Туран», равно как и согласие Баку на статус младшего партнера в проекте «Одна нация — два государства» довольно туманны и требуют совсем иных вложений, в то время как экономические прогнозы собственно самой Турции не так оптимистичны.

Впрочем, есть и обратная точка зрения: считается, что после передачи Зангезурского коридора Азербайджану выстроится сквозная дорога из Турции в Азербайджан через Нахичевань и таким образом появится новый «пантуранский» коридор для расширения влияния тюркской идеологии (на данный момент прямого сообщения между Турцией и Азербайджаном нет).

Этот коридор отсечет от северного направления конкурента суннитской Турции — шиитский Иран, у которого также масса своих интересов на Южном Кавказе. Для него эта логистика приобретает жизненно важное значение из-за стремления пробить изоляцию и получить прямой доступ на европейские рынки. Оттого у Тегерана такие неоднозначные отношения с Баку — от полувоенной конфронтации до партнерских инфраструктурных проектов. Возможно, поэтому Иран предлагает построить дорогу из Азербайджана в Нахичевань через свою территорию, то есть под своим контролем. Похоже, этот проект имеет все шансы на реализацию.

И Турция, и Иран экономически заинтересованы в развитии и расширении коридора Север — Юг с Россией, для которой после перекрытия западных магистралей он приобрел стратегическое значение (как маршрут ленд-лиза во Вторую мировую). И по понятным причинам коллективный Запад будет предпринимать максимальные усилия, чтобы затруднить коммуникацию по этому направлению. Занятно, что дальше интересы у «коллектива» расходятся: в интересах Европы развить альтернативный коридор Запад — Восток, в том числе для импорта углеводородов из Средней Азии и китайских товаров по Шелковому пути, а вот в интересах США это направление тоже прихлопнуть для выгод атлантической торговли. Кстати, как и прикрыть «северную» логистику для Ирана.

Таким образом, именно со стороны Вашингтона и Британии мы наблюдаем сложную и многолетнюю игру в Закавказье, направленную в большей степени на создание контролируемого хаоса, сохранение конфликтов между странами, стравливание разновекторных интересов региональных держав, уничтожение любых значительных торговых коридоров, наконец, ликвидацию влияния России в черноморском и закавказском регионах, устранение ее из любых переговорных процессов, в том числе мирных. Ставка на гибридный подход. Ведь если еще лет десять-пятнадцать назад Запад лелеял надежду основательно войти в регион с помощью военных баз, то сегодня такими силами он не располагает. но будет рад убрать южный военный форпост России — 102-ю военную базу в Армении.

В связи с этим нелишним будет упомянуть проект «пакта шести», или «3+3», системы региональной безопасности в Закавказье с участием Армении, Азербайджана, Грузии и России, Турции и Ирана, то есть без участия США и Европы. Эта идея всплывала в разных вариациях, начиная с 2008 года и поддерживалась в Анкаре, Москве и Тегеране, тогда как региональная «тройка» уходила от диалога из-за территориальных претензий к России и друг к другу. Кроме того, до некоторых пор в этом формате видели амбиции Турции по плотному вхождению в региональные расклады. Теперь же, после карабахской войны, Анкара и так получила статус ключевой силы в Закавказье. Логично предположить, что у партнеров появился еще один повод выключить сторонних игроков из региональных раскладов.

Пока, впрочем, у всех перечисленных государств очень много недоверия друг к другу и стремления выиграть конкуренцию в обход общих договоренностей. Хотя в конце концов общий экономический интерес от развития региона может их сплотить.

Стратегия России

Если обратить внимание на карту существующих и части запланированных транспортных коридоров любого направления, легко заметить, что они огибают Армению, оставляя ее не только в блокаде, но и без существенной части прибыли от транзита. Хотя для многих раскладов траектория через Армению была бы короче и выгоднее. Все это следствие карабахской проблемы, от которой сегодня Ереван стремится избавиться, а значит, может прагматично включиться в новый торговый расклад в регионе.

Показательно недавнее предложение Армении о создании транспортного проекта «Перекресток мира»: предполагается транспортная, складская и логистическая инфраструктура на территории страны, комфортные таможенные пункты с Ираном, Азербайджаном и Турцией, модернизированные железные дороги и трассы, в том числе маршрут между Нахичеванью и Азербайджаном (надо полагать, под контролем армян и без российских пограничников — но в качестве альтернативы решению проблемы Зангезурского коридора, на которой настаивает Баку).

Проблем на этом пути много и главные — конкуренция с уже существующими маршрутами и объем инвестиций: полмиллиарда долларов только на этапе вхождения. Россия частично уже участвует в развитии армянской инфраструктуры (строит проходящий по Армении автодорожный маршрут МТК «Север — Юг, рассматривает возможность прокладывания Каджаранского тоннеля), но в условиях антироссийской риторики Еревана вряд ли пойдет на дорогостоящие риски.

В то же время Москва могла бы использовать перспективу подключения Еревана к крупным логистическим проектам в регионе (с помощью инвестиций и перенаправления собственного товарного потока) в качестве торга по иным аспектам сотрудничества, включая сохранение своего военного присутствия в Армении. Идеологическая проблематика осталась в прошлом, побеждает прагматика и торговая выгода.

Но будет ли одной прагматики достаточно для сохранения российского влияния в регионе?

Вопрос, есть ли у России стратегия в Закавказье, вызвал неоднозначную реакцию экспертного сообщества и палитру мнений: одни считают, что Москва давно потеряла этот регион и в перспективе будет лишь уступать остатки советского наследия. Другие говорят о тонкой игре в прагматизм после внешнеполитического расточительства 1990-х: мол, географию никто не отменял, торговые интересы тоже, а пример Грузии показывает, что от экономических реалий соседям уйти непросто.

Во-первых, надо признать, что Россия последние тридцать лет продолжает «уходить» с Южного Кавказа, причем речь идет не столько о военном и геополитическом компонентах, сколько о культурном. Русский цивилизационный код был постепенно смещен англосаксонской и турецкой «ролевой моделью» в образовании, бизнесе, политическом и партийном строительстве. Многомиллионные вложения в НКО и религиозный сегмент лишь дополнял эту цивилизационную перезагрузку региона. Сегодня Брюсселю, Вашингтону и Анкаре куда проще выстраивать отношения с новыми кавказскими элитами даже вне традиционной схемы «клиент — патрон» — они просто разговаривают на одном языке и в прямом, и в переносном смысле.

Россия же потеряла советский задел культурного влияния в регионе и не смогла или не захотела серьезно вложиться в экспорт «мягкой силы» в Закавказье. Именно поэтому, хотя «география никуда не делась», нас в регионе сегодня рассматривают не как близких по духу союзников, но как партнеров в духе прагматизма и «реалполитик». Что, впрочем, совсем неплохо, если учесть, что очень многие мечтали вообще выкинуть Москву из региональных раскладов. Но все же пока никакой стратегии России по конструированию проектов «мягкой силы» в Закавказье не видно.

Во-вторых, под большим вопросом и военное присутствие Москвы в регионе. После разрешения карабахской проблемы и смены армянской ориентации довольно сложно придумать основания для сохранения в регионе 102-й базы. Надо понимать, что для России речь идет не только о вопросах безопасности, борьбы с терроризмом и экстремизмом на путях на Северный Кавказ, проекции геополитического влияния в регионе, но и о непосредственной коммуникации с сердцем региона, обратной связью и контролем за логистическими потоками. В то же время следует ожидать выдвижения турецких военных в эту зону — например, для осуществления мер безопасности в Нагорном Карабахе.

Впрочем, пока нет и мирного договора между Ереваном и Баку, риски военного конфликта сохраняются, а значит, и от российских миротворцев никто не отказывается.

Однако, и это в-третьих, после сложных внутренних потрясений Россия нашла силы остаться в регионе если не с помощью геополитических стратегий, то при реализации своего ресурсного, инвестиционного и логистического потенциала. Надо учесть, что Закавказье в ближайшие десятилетия станет ареной для конкуренции и противостояния всех региональных держав, которые в первую очередь намерены контролировать торговые потоки по всем четырем направлениям.

С одной стороны, России нельзя отдавать ренту от контроля за этими коридорами. С другой стороны, что важнее, необходимо обеспечить их функционирование и обезопасить маршруты от попыток Запада изолировать страну с юга. В этом заинтересованы все страны региона, а значит, это перспективная платформа для сращивания и консолидации усилий вокруг бесконфликтного развития Закавказья без пришлых интересантов с Запада. Хотя стоит оговориться, что в партнерстве России с Китаем можно найти дополнительный импульс развитию региона.

Видимо, такой и будет стратегия России на Южном Кавказе — в духе прагматизма и равноправия, с учетом интересов сторон, с фокусом на развитие торговли, логистической инфраструктуры и транспортных коммуникаций. В стремлении поставить экономические интересы над политическими манипуляциями.