«Та страна богаче, где живет больше людей» или «Тот город богаче, где развито больше ремесел» — две эти истины, произведенные на старте капиталистической эпохи, спорят между собой до сих пор. Нам вообще удивительно, что в XVII веке появилась истина про города, потому что, конечно, доминирующим высказыванием было то, которое про связь богатства с населением.

Однако суть эпохи капитализма, или эпохи технологического прогресса, заключается именно в том, что основной капитал, материализованный в оборудовании и инфраструктуре, замещает труд и делает его более производительным. При этом, чтобы сам технологический прогресс был эффективным в отдельно взятой стране, экономика должна быть многообразной. В ней должно быть много отраслей и отраслей с достаточно длинными технологическими цепочками. Экономическая история, особенно XX века и начала века нынешнего показывает, что индустриальные страны богаче сырьевых. И более того, страны, переставшие поддерживать свою индустриальность, стремительно теряют могущество, несмотря на накопленный капитал, роль в мировой торговле и первичную силу своей валюты.

Все дело в добавленной стоимости. Короткая цепочка (сырьевая) создает мало рабочих мест, и даже при объемной норме прибыли размер добавленной стоимости оказывается для страны невелик. Сектор услуг имеет маленькую маржинальность, и поэтому, несмотря на свой размер, тоже не может создавать большую добавленную стоимость. А добавленная стоимость — это буквально то, что мы создали своими руками на своей территории и распределили между работниками и владельцами. Чем длиннее цепочка, тем больше рабочих мест и больше компаний.

Все сказанное выше кажется тривиальным. Тем не менее к самому оправданию индустриализации мы шли очень долго, тридцать лет полагая, что индустриальная экономика — это не для нас. Не для нас, потому что мы не умеем. Не для нас, потому что у нас маленький рынок. Не для нас, потому что у нас есть сырье и мы можем за валюту все купить.

Все изменилось не сейчас, а в 2014 году, в момент первого большого пакета санкций. Индустриальная экономика тихо стала расти, поначалу незаметно на фоне все еще сильных сырьевых отраслей. Потом дров в огонь индустриализации подбросил ковид, приостановивший мировую торговлю и создавший сложности с поставками импортных комплектующих. Ну а начало СВО сделало индустриализацию неизбежной.

С одной стороны, удивительно, а с другой — к счастью, мы оказались к ней готовы. Мы, как журналисты, пишущие об экономике, видим невероятный расцвет индустриальных проектов в широчайшем спектре отраслей: химия, металлургия, машиностроение, пищевая промышленность, легпром — проекты появляются каждый день и везде. Не только в отраслевом разрезе, но и охватывая все большее число регионов и городов России, естественным образом разрушая давно надоевшую монополию столицы на высокое качество жизни.

И все-таки индустриализация пока не стала знаменем экономической политики. Мы все еще больше интересуемся успехами на внешних рынках, пусть и небольшими, присутствием в крупных мировых логистических проектах, статусными проектами инфраструктуры. Мы опасаемся системного протекционизма и, уж конечно, не можем позволить себе строить свою денежную политику, исходя из интересов индустриализации. Речь идет не только о ключевой ставке, но и вообще о преобразовании финансового сектора в интересах индустриальной экономики.

Но это сейчас и не так важно. Огромная лакуна спроса, открывшаяся с уходом импорта, плюс способность к технологическому развитию российских компаний обеспечивает промышленным проектам такую высокую доходность, что остановить их сейчас не может ничто.