Ум и ад
Первая песня в альбоме — «Плакали-курили» — в быстром ритме на отбой проводит нас между домами на детскую площадку: «гладили кошку во дворе под грибком», потом «пинали банку по гулкой Москве», потом кого-то искали, кто превратился в звезды, ветер, снег, свет, огни, боль во взгляде калдырей — во все вокруг. Вроде бы песня про пьянку-гулянку, но при этом возникает ощущение мистического единства человека со всем миром.
Первая песня — про что она?
Про Сергея Труханова. Знаете его? Композитор Сергей Кириллович Труханов ушел от нас совсем недавно (3 июля 2017 года в возрасте 56 лет. — «РР»). Он из нашей среды, мощный культуртрегер, который открыл для меня многих лучших современных поэтов. Например, Ольгу Родионову, Дениса Новикова, Михаила Кукина, Анну Логвинову, Марину Мурсалову… да много кого. Не знаю, будут ли эти имена широко известны — нынче среда другая. Когда умер Пушкин, о нем плакала вся Москва. Если сейчас умрет какой-то удивительный поэт, я не знаю, кто о нем будет плакать в Москве, — наверное, единицы. Труханов был человеком, который показывал поэтов людям через свои песни, такая у него была работа. Он был музыкальным мыслителем. Все, что описано в песне «Плакали-курили», — правда. Только это было не в Москве и в несколько других обстоятельствах. Мы с друзьями, которые знали Труханова, действительно напились, вспоминая его. А банку мы пинали с Трухановым… Не в Москве, а в Екатеринбурге, очень давно, ранним утром, и это было как в песне — гулко. В этой вещи практически нет художественности, это все жизнь, галимый реализм. «Мистическая», говорите? Ну тогда мистический реализм.
А в песне «Металлика» что? ««Тюк-тюк», — мне тюкает по темечку / Милая его, солнышко лесное / Четвертый раз он мне поет / И я умру под эту песню, матерясь».
В 1995 году я впервые приехала на Грушинский фестиваль. Это было дождливое лето. Волга, лужи, глина. Гарь, костры. Дым, четыре утра, странное багровое марево, огромная лужа по пути к Волге, люди в нее падают — грязные, полуголые. И не могут выбраться из этой лужи. И вот я стою, курю, смотрю на это и думаю: «Наверное, так выглядит ад». Панорамная картина — куда ни посмотришь, везде одно: лужа, дым, грязь, куча людей, которых специально не соберешь в одной луже, но они в ней! А в то же время на той же самой поляне в тот же год на каждом костре я слышала песню «Милая моя, солнышко лесное» Визбора. И видела, с каким воодушевлением люди поют, какие прекрасные у них лица и как они все больше одухотворяются этим пением… Это такое волшебство — ты поешь и сам преображаешься. С этими двумя впечатлениями я вернулась домой, и вдруг слышу прямо где-то в мозгу песню «Солнышко лесное». И понимаю, что я ничего не могу с этой песней поделать, она сильнее меня! Она звучит с пышной невероятной оркестровкой, с красивым таким многоголосьем… Я не могла отделаться от нее никак. Бывали у вас фантазии на тему собственной смерти? Я вот постоянно думаю об этом, разные ситуации воображаю, сказочные, фантастические. И я тогда представила, что вот лежу я, например, помираю, мне осталось десять минут, распахивается дверь, и заходит мой старый друг, турист с гитарой и с байдаркой за спиной, видит мое бедственное положение и понимает, что ему нужно для меня что-то сделать. Но что? И он решает украсить мой уход в иные миры великой песней. И поет мне: «Милая моя, солнышко лесное…» И это последнее, что я в жизни слышу. Такая фантазия. Тоже практически реализм. И рефрен: «Господи, дай мне умереть под «Металлику», дай мне!»
Это, конечно, весело. Но ведь сколько поэтов ушло слишком рано, да еще, бывало, и по своей воле. Сашбаш, Борис Рыжий…
Это не о том! Я уверена, что уход из жизни не может быть самостоятельным решением. Это делается в измененном сознании при сломанном духе. А человеческое сознание так слабо, что его легко изменить разными способами… Мы слабые — и головой, и духом. Поэт, не поэт — дело не в этом. Хотя у поэта и музыканта шансов больше в силу самого занятия, оно обостряет риски.
Часто думаете о смерти?
Конечно. Всегда. У меня до 15 лет в почке был острый камешек, и это многое для меня определило. Стоило подвигаться, побегатьпопрыгать — и делалось больно. Вот я особенно и не двигалась, больше книжки читала. Я часто что-то затевала: ходила в в художественную школу, клеила самолеты в авиамодельном кружке, в музыкальной школе на аккордеоне играла… Но через месяц все бросала, потому что тяжело было ходить пешком, а автобус ходил редко. Конечно, я думала о смерти. Потому что дохлые собаки и кошки на дороге попадались. Это у вас в Москве такое нечасто увидишь, а в маленьком городке это в порядке вещей. И вот тебе лет пять, и ты видишь мертвого котенка. Ну что ты должен думать про жизнь? «Ничего себе! Котенок — он же в сто раз лучше человека! Он же вообще такой прекрасный… и вдруг мертвый лежит». Но на самом деле ничего страшного в таких мыслях нет, главное — не отчаиваться. Как Паха (Псой Короленко. — «РР») цитирует: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся». «Во аде» — это значит, я думаю, в том числе не забывать о смерти. Научишься не отчаиваться — будешь радостным человеком всю жизнь.
А как не отчаиваться?
Ну не знаю, книжки можно читать умные и хорошие, молиться — кто что делает. Настоящая-то радость приходит как раз тогда, когда ты про смерть не забываешь. Это парадоксально, но, по-моему, очевидно.
Когда вы так научились?
Не так давно. Когда начала терять друзей.
А в детстве не было ответа на вопрос, что со всем этим делать?
В детстве смерть живет рядом с надеждой на чудо. Чудо — это и есть ответ. О Боге я не думала, я была убежденной пионеркой. Но при этом вся природа вокруг была говорящей, одушевленной, как всегда у детей. Вот мы идем компанией картошку печь в посадку, и вдруг ветер подул. И этот ветер — такой же твой дружок, как и песик, который за нами увязался. В детстве чудо всегда где-то рядом.
Когда кажется
Ольга Чикина — рязанская, из Скопина. Не из той рязанской земли, где сплошные чащи, Паустовский, торфяные болота и балки, а где есенинские дали, посадки. В это невозможно поверить по ее внешности и хипповской, простой и ребячливой, манере общения, но Ольга Чикина 1969 года рождения, советский ребенок. Она помнит старые диафильмы на беленой стене в бабушкином деревянном домике-развалюхе. Около дома фонарь; когда зима — снег скрипит, блестит и, кажется, показывает что-то волшебное…
Почему альбом называется «Все не так, как кажется»? Как узнать, где волшебство, а где — показалось, иллюзия под фонарем?
Мне вообще нравится, что все в мире… не так однозначно, как кажется. Как только начинаешь что-то понимать в жизни, сразу прилетает случай, который показывает тебе, что ты вообще-то все еще ничего не понимаешь.
Тогда как отличать
Личный опыт, опыт общения. А еще я в последнее время стараюсь интенсивно и пристально наблюдать за собой. Это довольно новая для меня практика.
За собой? То есть за какими-то деталями своей жизни?
За своими действиями, мыслями, переживаниями. Вот как раз это неплохо отрезвляет и помогает отделить одно от другого. Мысль, что это стоит делать, подал наш прекрасный Псой Галактионович Короленко — он для меня большой авторитет, в том числе в моральноэтическом плане. Но для меня эта практика оказалась очень сложной, это моя личная война.
А что тут сложного?
Невозможно уследить за собой. Невозможно сохранить интенсивность сознания. Обнаруживаешь, что чаще всего ты живешь «на автомате», не помнишь свой день целыми кусками — что ты делала и о чем думала. Ты вообще не помнишь свою жизнь. Страшно же это.
Все же как вы разбираетесь, где правда, а где ложь?
Я беспомощна, как и все мы. Меня легко бмануть текстом или какой-то визуальной иллюзией. Но я чувствую, когда врет человек.
Вы сказали, что почувствовали радость даже при ясном осознании человеческой смертности…
Не «даже», а в результате.
Когда друзья начали уходить?
У меня было два больших друга, очень редких человека. У меня вообще всегда была потребность дружить со значительными, масштабными людьми — с собственным внутренним огнем, своей философией. Это была настолько жгучая потребность, что такие люди были мне даны. Первый — философ, профессор Игорь Алексеевич Федоров; он одно время жил в Рязани и был учителем моего мужа, мы все дружили. Это был скорбный, грустный и очень умный человек. Ему было одиноко в нашем мире, как Гулливеру среди лилипутов. Он научил меня ни за что и ни при каких обстоятельствах не терять из вида высокие вещи. Вторым был композитор Труханов.
Потери заставляют четко ответить самому себе на фундаментальные мировоззренческие вопросы, уже не ерзая, честно и всем сердцем. Есть ли Бог, бессмертна ли душа… Я и отвечаю. Бог есть. И значит, надежда тоже есть. А где надежда, там и радость. У меня так.
Как не потерять друзей
Ольга Чикина пишет песни с конца 80-х, с эпохи расцвета популярности всего неформального — русского рока и авторской песни. Первые награды на песенных фестивалях пошли с 1996 года, времени тоже исторического. Ее личный перелом, связанный со смертью друзей, случился в последние годы, после политического разлома 2014 года, когда привычный мир в очередной раз рухнул. При этом в ее песнях нет политики и «социалки» — есть приметы времени. «Про Сталина шла передача» — в песне «Склероз», хотя песня эта не про политику, а про память. Про внутренний мир идет речь в песне про «красное 7 ноября», а «верный мой товарищ по борьбе» оказывается птицей-совой. «Ты и сам никогда не помрешь на гражданской войне», — поется в песне «По цветам».
А у вас по актуальной повестке нет песен?
Это что? Как это?
Ну, политика, песни протеста…
Нет.
Просто именно на этом рок вошел в историю.
Нет, ничего такого. И это принципиальная позиция. Когда я была маленькой и юной, для меня самым главным вопросом был вопрос справедливости. И я так жила долго, пока не пришел 2014 год. Многие в «Фейсбуке» тогда начали друг друга убивать. А мои друзья переживали это молча, лезли на стенку и плакали. Я знаю таких людей и уважаю. И тогда идея о том, что справедливость — самое главное, куда-то сама собой испарилась. Для меня Для этого мне пришлось перелопатить вопрос о справедливости. Вот есть два полюса: с одной стороны — безусловная любовь, с другой — вопрос справедливости. Я человек глупый и вообще женщина. И плевать бы я теперь хотела на справедливость. Теперь для меня самое главное — любовь, и я хочу ей учиться. Вот с этим и живу теперь: мне вообще неважно, что человек говорит и делает, потому что он все равно лучше своих слов и поступков — и именно поэтому я его люблю. Так я тогда решила и с тех пор так живу. Это была серьезная жизненная ломка.
Никого не потеряли?
Никого. Наверное, кто-то потерял меня, но я — никого.
Как ваши тексты считывать без привязки к сиюминутности и актуальности?
Никак. Не считываются — слушайте другие песни. Это же все разные матрицы, нужно же еще и подойти друг другу. Это тоже мистика. Нет, есть, конечно, определенные законы, как достичь мурашек. Но это нехорошие технологии.
Мурашек можно достичь «технологией»?
Да, но это нехорошо. Это известные вещи, но лучше этого не делать. У меня есть кое-что из такого.
И вы потом почувствовали, что — нехорошо?
Да.
И как это делать?
Я все же стараюсь по чесноку, с этим не шутят. Но если хотите… Для начала нужно похвалить слушателя, подлизаться, показать, что общего между вами. Ну, например, «Кортасара читал?» — и все, мы с тобой одной крови. Человек уже готов слушать, потому что «моя порода». Потом запустить рефренчик, например «по цветам, по цветам» (в песне «По цветам» есть такая строчка: «Твой ударник в раю бережет от беды самолеты / Он когда-то читал Кортасара в сортире чужом». — «РР»). Потом найти нечто такое из детства, что было у всех. Например, секретик: все закапывали в детстве секретики («Где-то там наш секретик под стеклышком от «Арарата» / Зажигалка, и фантик, и твой золотой пятачок», — есть и такие строчки в этой песне. — «РР»). «У меня же там пятачок лежит, булавочка», — думает слушатель. То, что общее, и то, что дорого. И получается, как мой друг говорил, «мнимодушевная песня».
Искренность надо изображать?
Невозможно, слава Богу. Мы же это читаем на раз — мы в такой стране воспитаны. Другие народы в этом смысле порой могут быть глухими, а мы — нет. В нас это зашито, мы чувствуем вранье… Но вместе с тем мы и доверчивы тоже. «А может, мне показалось, может, он и искренний» — и сами себя обманываем. В любом случае я за настоящую искренность. Черт возьми, должно же у нас быть хоть что-то святое! Иначе какой смысл этим делом заниматься и вообще жить?
Зачем эти песни
— Я во всем дилетант, — говорит Ольга Чикина, притом что она давно и прочно признанный автор в среде «авторской песни». Еще она художник, и тоже «самоучка», но с персональными выставками. Например, проиллюстрировала роман Генриха Шмеркина «Кент Бабилон», собственную книгу «Клава, Сережа, Саня и Алеша»; последние несколько лет делает иллюстрации к любимому Хулио Кортасару (рассказы готовы, на очереди роман «Выигрыши»). В оформлении альбома — тоже использует свои картинки. При этом она начисто лишена пафоса. Не всем участникам разговора на улице Правды понравились песни Ольги, и она безо всякой (казалось бы, оправданной) в таких случаях грубости отвечала на вопросы о том, почему ее стихи какие-то «не такие». Как будто нет в ней вот этой авторской гордости, чувства присвоения, как в песне «Котенок»: «Я не знаю, что это. Любовь? / Или это маяк? Или очи зверья? / Но точно не я, это точно не я, это точно не я».
Знаете, почему из филологов часто получаются плохие журналисты? (Этот вопрос задал выпускник филфака Игорь Найденов. — «РР».) Они не могут написать заметку, они хотят сделать ее идеальной! А это противопоказано — заметка должна выйти вовремя. Мне показалось, что в какой-то момент должен был произойти щелчок, вы отрубили свое филологическое и сказали себе: «Пусть пишется как пишется». Иначе как создать самобытную песню, когда у тебя в голове классические образцы?
Перфекционизм — это вообще не про меня. Я себе сказала: «Это тексты песен, а никакая не высокая поэзия». У нас вот недавно случился разговор с Лешей Смирновым, музыкантом группы «КАФЕ», который тоже аранжировал этот альбом. Мы обсуждали песню из этого же альбома, «Котенок», — там в припеве есть слова: «А я — проскользаю между шестеренок». Он мне говорит: «Я питерский интеллигент, я не могу слышать это «проскользаю», потому что такого слова нет в словарном русском». Я звоню своему преподу по теории литературы, Владимиру Алексеевичу Попову, ему сейчас 97 лет. У него сейчас такой интерес в жизни: он слушает аудиокниги и периодически звонит на рязанское радио, рассказывает им, как они плохо знают русский язык… И он сказал: «Ну что, Оля, сказать про «проскользаю»? Это, конечно, просторечие, по словарю — устаревшее слово. Но именно в этой строке именно это слово дает нюансировку». То есть успокоил меня: мол, если слово работает, то и хорошо. Я Леше сказала: «Леша, ты прав, это просторечие, твой тонкий питерский интеллигентский слух услышал все верно, но…» Ему пришлось смириться: «Ну ладно». Так и живем.
В какой момент вы поняли, что к черту этот весь филологический перфекционизм?
Не помню, чтобы я принимала такое решение. Но помню, что в институте писала очень плохие стихи. Наверное, они были правильные, но совершенно никудышные — без мяса, графоманские…
Как начали писаться первые вещи?
В детстве я была созерцательным ребенком, из-за болезни старалась ходить медленно, разглядывала лужи, камешки под ногами, собственные ноги. В пути отдыхала на лавочках. Все время что-то бормотала и придумывала сама себе какие-то стишки и истории. Хотела даже книжку написать — про выдуманного пионера-героя.
Как скоро вы осознали, что чего-то стоите, что все это не стыдно?
А я не понимаю, чего я стою. Дело вообще не в том, что я чего-то стою. Это просто способность взглянуть на себя и свои навыки — как на осьминога: одна нога длиннее, другая короче, и еще вопрос, какая же самая сильная. Я посмотрела — вроде та, что песни пишет. Ну и еще картинки. Просто я делаю то, что лучше получается… А что? В школе я поработала, характер стал портиться, и я ушла.
Когда вы решили, что не надо обращать внимание на критиков, которые говорят, что все, что вы делаете, — туфта?
А я и не думаю, что не надо. Я обращаю внимание на критику в любом случае. Переживаю все равно. Стараюсь понять, почему люди так считают, какие основания у них есть.
Ладно. Тогда в какой момент вы ощутили, что есть слава, своя аудитория?
Я не знаю, что такое слава и своя аудитория. Соответственно, не помню и ощущения. Думаю, для меня это не должно быть важно.
А жить на это можно?
Я живу именно на это. Ну, остается еще иллюстрирование, но в целом — да. Как показали результаты краудфандинга, на картинках тоже могу что-то заработать, просто времени нет свободного.
А вы вообще разобрались, что вы делаете и зачем?
Куда там! Это же дорога. На ней есть вешки. Только тем, что я понимаю на этой вешке, и могу поделиться. Иначе это будет нечестно. Возможно, если кому-то не нравятся мои песни, то именно из-за того, что мне ничего не понятно и ничего не известно. Возможно, еще в силу моего психотипа…
Какого такого психотипа?
«Идиот».
Что такое «идиот»?
Это такой наивный философ, у него нет школы, «Гегеля не читал». Но какие-то вещи ему даются задарма, и он вдруг что-то понимает без Гегеля. А потом снова не понимает. И получаются качели: здесь понимаю, здесь — нет.
А вы надеетесь дойти куда-то по своему пути?
Конечно.
А когда и куда?
Не знаю. Но мне важно по пути чувствовать себя на стороне добра и света.
А какая динамика на пути?
Чем дальше, тем интереснее. В том числе и в событийном смысле. Этот альбом — вау, эти полгода записи — веселый интересный опыт. Другие музыканты, вообще все другое.
Другое ощущение музыки?
Да. А с Федором Чистяковым по-другому нельзя, он же «фирмовый» музыкант, настоящий, особенный.
Кто к вам на концерты приходит, что это за люди?
Молодежь есть, есть ровесники и есть немножко старше.
А что они хотят получить на ваших концертах?
Некое улучшение. Когда концерт удается, то говорят: «Ух, пришел на концерт в таком паршивом настроении, а сейчас мне хорошо». Возможно, они приходят, чтобы что-то поправить в себе…
Вы рассказываете о корне своих песен в сильном экзистенциальном разломе, часто о смерти, а песни-то, кажется, спокойные, радостные. Как так выходит?
Жизнь задает всем одни и те же вопросы, их немного, и они не особенно веселые, но они самые главные. И, как бы ты ни жил, ты чувствуешь, что эти вопросы объективно существуют. И для меня смысл в том, чтобы искать эти вопросы и отвечать на них, когда нашел. Не молчать и не делать вид, что их не существует. Молчание, конечно, тоже ответ, но уж больно плоховатый. И вот когда ты находишь очередной такой вопрос и на него отвечаешь, тебе становится лучше, ты легчаешь. У меня так.
Так кто же все-таки ваш слушатель? Извините, что мы по три раза задаем вопросы, но нас так учили — задавать вопрос, пока не получишь настоящего ответа.
Мой слушатель — человек, который не удовлетворен собой, который хочет что-то от себя — не от мира, не от обстоятельств, которые его, великого и прекрасного, поднимают на гребень, а от самого себя. Хочет, чтобы с ним случались какие-то духовные чудеса и приключения, чтобы в его мозге и душе творилось что-то живое. И песни, возможно, внесут в его жизнь какую-то сумятицу, но и какую-то положительную трансформацию.
И вы это «запускаете»?
Да ничего я, конечно, не запускаю, но мне бы хотелось. Я же все-таки училка! При этом хочется обойтись без дидактизма, назидательности и прочих скучных вещей. Хочется помогать человеку быть человеком, а через него и себе тоже, и чтобы с нами обоими происходили сходные важные вещи, пока я пою, а он меня слушает.
Духовные переживания?
Ну что-то такое. «Мой клиент» — недовольный собой человек. Потому что самодовольный человек — глухой. Чем он самодовольнее, тем глуше.
После стольких лет выступлений вам все еще бывает страшно выходить на сцену?
Каждый раз очень страшно выходить на сцену.
А почему страшно?
Тут вообще-то люди умнее тебя собрались, прекрасные уважаемые люди, со своим суперважным опытом. И что ты им, ничего сама не зная, можешь сказать?
Да никак. Вообще-то ты, конечно, дерьмо на палочке, но билеты куплены, народ собран, так что иди, пожалуйста, на сцену!
…По пути к метро Ольга Чикина сказала, что интервью — это вообще ужасно неловко. Что есть дети, которые с возрастом, конечно, научились соблюдать правила жизни взрослых, например разговаривать о серьезных вещах и употреблять в разговоре умные слова, но до старости остаются детьми: «И я не понимаю, зачем брать интервью у ребенка».
Как послушать и скачать альбом Ольги Чикиной olgachikina.bandcamp.com/album
Сайт Ольги Чикиной www.chikina.org
