Компания «Энтопротэк» сумела занять на российском рынке уникальную нишу полностью безотходной утилизации органических отходов сельскохозяйственного, пищевого производства и ритейла. Компания использует технологию переработки отходов с помощью двукрылого насекомого черная львинка (Black Solder Fly, BSF), органические отходы для которой используются как кормовой субстрат, а получаемую биомассу перерабатывают в кормовые добавки и сырье для косметики и фармы.
Компания работает на стыке двух больших рынков. С одной стороны, она предлагает новую безопасную технологию утилизацию отходов, что сегодня становится все более востребованным у производителей и продавцов продовольствия, особенно у тех компаний, которые следуют мировому тренду устойчивого развития, строгим экологическим требованиям (технология позволяет при переработке сводить выбросы СО2, метана и других свалочных газов до минимума). С другой стороны, компания предлагает уникальный конечный продукт — сырье, которое может использоваться в целом ряде производств. Бывший стартап за пять лет почти с нуля достиг оборота 190 млн рублей в год (по оценкам Rusbase) и сейчас кратно расширяет свои мощности и географию присутствия вплоть до европейских рынков. В ближайших планах быстрорастущей компании — выход на рынок фармацевтики. Секретами успеха с «Экспертом» поделился генеральный директор компании «Энтопротэк» Иван Соколов.
— В чем суть вашей технологии, как вы ее изобрели?
— Изначально наша компания занималась поиском и трансфертом в Россию инновационных технологий и передовых практик для сельского хозяйства. В начале 2015 года к нам обратился крупный сельскохозяйственный холдинг с просьбой найти эффективную и безопасную технологию утилизации их органических отходов. Мы изучили мировой опыт, в Японии нашли интересную технологию переработки отходов посредством мухи BSF. Это насекомое — природный редуцент органики, поэтому сложно найти что-то более эффективное. Суть процесса на первый взгляд проста: BSF потребляет кормовой субстрат на основе отходов, а мы получаем конечный продукт в виде белка и жира, которые имеют широкий спектр применения: от кормов для животных до косметики и даже фармацевтики. То есть можем продавать сушеную личинку целиком, можем также «выжимать» из нее жир и продавать его и белок по отдельности.
— Черная львинка давно известна как источник белка и жира, а в чем ваш вклад?
— Мы взяли эту технологию за основу и со временем доработали ее до оптимального экономически целесообразного метода производства белка и жира. Для этого изначально была создана своя лаборатория, которая провела (и до сих пор проводит) исследования для совершенствования технологического процесса. Уже сейчас у нас семь своих патентов, планируем довести их пакет до сорока, часть разработок держим в секрете как ноу-хау. Это патенты, которые защищают способы получения конечного продукта: режимы содержания и кормления BSF, конструкции для их содержания, размножения, вплоть до спектра освещения. Есть патенты на получение особых субстратов, на способы получения максимального числа протеина и жира из определенного объема сырья и другое.
— Что за компания дала вам старт? Что вы сейчас для нее делаете?
— Мотивом этого крупного сельхозпредприятия было взять на вооружение экологически безопасный метод утилизации, поскольку они разрабатывали свою стратегию в рамках целей устойчивого развития ООН, подразумевающую снижение нагрузки на окружающую среду на всех этапах. Что мы в итоге им и предложили. Наша технология, помимо прочего, позволяет сократить вредные выбросы в атмосферу в пять раз по сравнению с другими способами утилизации. Это дает экономию на экологических платежах. В частности, акты утилизации освобождают наших клиентов от уплаты сбора за негативное воздействие на окружающую среду. Но зачастую решающее значение имеют репутационные выгоды. Сейчас вообще в мире тема экологии стоит очень остро.
— Сколько у вас сейчас клиентов и сколько среди них глобальных?
— Всего по части утилизации отходов свыше шестидесяти, из них глобальных около пяти. Это в меньшей степени сельхозпредприятия, в большей — производители пищевой продукции и ритейл.
— За счет чего в основном растет спрос на ваши услуги?
— С учетом того, что в мире пищевые потери и продовольственные отходы достигают тридцати процентов всего объема производимого продовольствия, проблема выбросов при их утилизации или даже компостировании стоит очень остро. Сейчас в России их на 99 процентов попросту свозят на полигоны, что вызывает определенный дискомфорт и недовольство жителей ближайших населенных пунктов. Поэтому управляющие полигонами компании принимают такие отходы с большой неохотой. Например, ближайший такой полигон, который готов принимать органику, расположен в ста километрах от Москвы, ближе вы их нигде не пристроите.
— То есть повышение экологических требований к утилизации органических отходов как в мире, так и в России, — это один из ключевых драйверов вашего развития?
— Безусловно. Сейчас подавляющее число недобросовестных производителей попросту сваливают отходы в полях, за что порой получают большие штрафы. Один из недавних примеров — в Башкирии, когда компанию за это оштрафовали на двести миллионов рублей. Но главное, что добросовестные производители сами пытаются решить эту проблему. Самим получать лицензию на утилизацию отходов им невыгодно — много хлопот с организацией самого процесса, кадрами и так далее. А пользоваться услугами сомнительных компаний-утилизаторов, которые нередко встречаются на рынке, многие уже не рискуют, компании все больше озабочены своей репутацией. Представьте, например, если у вас кондитерская фабрика, вы подрядили какого-то недобросовестного утилизатора, а он взял и вашу продукцию продал на черном рынке. В итоге есть риск отравления людей, потери репутации самого производителя. Так что спрос на соответствующую всем нормам закона утилизацию растет по экспоненте с учетом ужесточения экологических требований и повышения ответственности производителей. Скажем, известный продуктовый распределительный центр в Москве генерирует до 250 тонн пищевых отходов в сутки. Испорченную продукцию надо куда-то девать и ритейлу, который опасается попадания ее на черный рынок. Есть и особые случаи: к нам как-то обратился импортер макаронных изделий, у которого продукция была вполне потребительского качества, но возникли накладки с маркировкой — и 60 тонн вполне качественных макарон пришлось куда-то утилизировать.
— Кто ваши конкуренты, по какой технологи работают они и что это вообще за рынок?
— Пока рынком это назвать трудно даже в мировом масштабе, тем более в российском. Объем органических отходов в мире насчитывает около 1,6 миллиарда тонн в год (хотя оценки приблизительные, поскольку есть разные методы подсчета), в России таковых около 17,5 миллиона тонн в год. Есть с десяток компаний на всю страну, которые занимаются утилизацией органических отходов, они в основном работают по методу активного или пассивного компостирования; остальные обладатели лицензий на утилизацию (ее выдает Росприроднадзор) попросту свозят их на полигоны. То есть конечный продукт у первых — это в лучшем случае удобрения. Такая технология, кстати, популярна в Европе. Но здесь есть и плюсы, и минусы. Плюсы в основном в дешевизне процесса утилизации, минусы уже в дешевизне конечного продукта. Немногие сельхозпроизводители готовы в промышленных масштабах использовать компост: расходы на внесение органических удобрений в четыре раза выше, чем при использовании минеральных удобрений. В Европе есть немало проектов по получению биогаза из компоста, такие стартапы появляются и в России. Но если на Западе таким компаниям компенсируют капитальные затраты, дают другие преференции, то в России этого пока нет, так что такие методы развиваются медленно. Тем более один из минусов таких технологий — появление вторичных отходов сбраживания, которые также надо куда-то девать. У нас производство полностью безотходное, один из наших побочных продуктов — удобрение.
— К каким результатам в итоге вы пришли за пять лет и каковы перспективы развития в этой части бизнеса?
— Сейчас мы вышли на объемы переработки пятнадцать тонн органических отходов в сутки, площадь завода в Пензенской области составляет более 1900 квадратных метров, большинство процессов на предприятии автоматизированы. Поскольку спрос на утилизацию превышает наши возможности, у нас в стадии проектирования и строительства мощности еще на пятьдесят и сто тонн переработки. Помимо Пензенской области мы рассматриваем возможность строительства мощностей под Москвой, в других регионах, а также в Израиле, где уже есть интерес к нашим услугам по утилизации и к конечной продукции.
— Получается, что у вас есть два источника доходов: сначала вы получается деньги за утилизацию, потом выручку от продажи конечного продукта. Где больше прибыль?
— Примерно пятьдесят на пятьдесят.
— Что представляет из себя конечная продукция и каков спрос на нее?
— Конечная продукция — это цельные, сухие личинки, они используются для производства кормов для непродуктивных (домашних) животных, это кормовая добавка и энтомологический жир, который используют в косметике и экспериментально — в медицине. Все они имеют разную степень маржинальности. Первая категория наших клиентов — те, кто готов платить самую высокую цену, это заводчики питомников разных редких животных и птиц. Например, среди наших покупателей есть те, кто разводит и содержит ушастых ежей, варановых, экзотических и охотничьих птиц, боевых петухов. Они готовы платить большую цену именно за цельную личинку, чтобы давать животным корм, максимально приближенный к естественной среде. Это улучшает здоровье их питомцев, активность, вплоть до внешнего вида оперения.
— Кто ваши потребители в промышленных масштабах?
— Это как раз вторая категория клиентов — профессионалы рынка кормов и кормовых добавок, которым важнее не внешний вид, а такие показатели, как высокое содержание белка в продукте, аминокислотный профиль. Это производители продуктивных животных, птицы, аквакультуры. Но птицеводы обычно используют нашу продукцию только на ранних стадиях кормления — в рационе стартовых кормов. Заводчики аквакультуры охотно покупают нашу продукцию, поскольку она успешно заменяет рыбную муку, которая год от года дорожает, потому что ее производство снижается во всем мире. Кстати, здесь не только мы, но и все производители альтернативных кормовых добавок из насекомых видят для себя большие перспективы. Речь идет о компаниях Международной платформы для производства продовольствия и кормов из насекомых (IPIFF), включающей в себя свыше пятидесяти компаний из Нидерландов, Франции, Германии и других стран. Мы входим в первую десятку, приближаясь к пятерке по объемам производства.
— А что не так с рыбной мукой?
— Дело в том, что применять в рационе рыб белки растительного происхождения можно в очень ограниченных количествах. Основное производство муки расположено в Южной Америке. Поскольку общий объем водных биоресурсов год от года снижается, промысел становится все более накладным, рыбная мука все время дорожает. К тому же это рынок довольно проблематичный, опять-таки с точки зрения экологии: сырье для ее производства добывают порой варварскими методами, когда тралом выгребают все, что можно, включая краснокнижные виды биоресурсов. Отчасти поэтому ряд глобальных компаний отказываются от рыбной муки в пользу белка из насекомых, следуя целям устойчивого развития ООН. И это одна из причин того, что рынок альтернативных белков будет расти.
— В нашу рыбную державу тоже везут эту муку из Чили?
— В основном да. Конечно, Росприроднадзор обязывает сейчас новые рыбоперерабатывающие предприятия строить попутно линии по производству рыбной муки. Но у них такое производство обычно нерентабельно, поскольку путина ведется ограниченное время, а большую часть года такие линии простаивают, себестоимость получается высокой.
Маржинальный жир
— Видимо, самый маржинальный ваш продукт — жир от личинок…
— Да, здесь мы видим уже большие перспективы. Его покупают производители косметики. Пока в основном это средние компании и разные ремесленники, производители брендированной эксклюзивной продукции. Иногда они сами поставляют нам сырье, это уже не отходы. Мы сейчас проводим исследование с косметологической фабрикой «Свобода» по составу определенного вида жирных кислот. Косметологам важно добиться высокого содержания лауриновой кислоты. Уже ведем работу на уровне доклинических испытаний (изучение токсичности, аллергенности, безопасности).
— Расскажите, пожалуйста, о научной составляющей вашего бизнеса. Почему вы не прекращаете исследования, хотя уже добились необходимых для коммерческого оборота результатов?
— Это процесс, который нельзя останавливать, в том числе потому, что он открывает каждый раз новые перспективы. В нашей компании работает примерно сто человек, и почти сорок из них — ученые и сотрудники лабораторий. У нас сейчас три лаборатории, первая изначально была в Пензенской области непосредственно на производственной площадке. Но практика показала, что основную науку лучше дистанцировать от производства, поэтому мы открыли также R&D-подразделения в Москве и недавно — в Израиле.
— Почему?
— В основном из соображений оптимизации расходов: чтобы высококвалифицированные кадры привлечь в Пензенскую область, необходимо обеспечивать специалистов жильем, нести расходы на транспорт и многое другое. Но главная причина того, что мы открылись в Израиле, — хороший научный задел и доступность квалифицированных русскоязычных кадров в этой стране. Здесь мы ведем научные разработки как по косметике, так и по фармацевтике.
— Что изучают сейчас ваши R&D-подразделения?
— Направления работы как фундаментальные, так и прикладные (регулирование аминокислотного профиля, жирных кислот, повышение выхода продукта из той же биомассы и прочее). Вообще, расходы на R&D у нас по-прежнему занимают до 60 процентов операционного оборота. Например, в Израиле у нас работают всего десять специалистов, но они сотрудничают с пятью научными институтами, уже выходят на доклинические исследования по косметической линии (их мы ведем совместно с израильским партнером). Они также набирают досье для регистрации фармацевтического продукта на основе жира. Если для косметики жир более важен как агент (в конечном продукте его доля будет не более десяти процентов), то в фармацевтике нам важнее его антибиотические свойства. Уже сейчас начинаются доклинические исследования, так что, по нашим планам, уже к 2025 году мы можем выйти на регистрацию фармпрепарата.
— Производить планируете сами?
— Сами мы вряд ли осилим такое производство, несмотря на поддержку «Сколково», резидентами которого являемся (они нам помогают с участием в международных конференциях, с льготами на импорт оборудования и прочее). Для этого нужен партнер из биг-фармы, поскольку сам процесс создания новой молекулы и все этапы доклинических и клинических исследований — очень дорогое дело. Вообще, в фармацевтике до 95 процентов компаний — создателей молекул сами не доходят до финала, а продают свои разработки. Так же, видимо, поступим и мы. Но конечная цель — создать максимально маржинальный продукт, который только может дать BSF.
