Мария Виноградова — ведущая солистка Большого театра. Среди балетов, в которых она танцует заглавные партии, — «Мастер и Маргарита» Эдварда Клюга, «Орландо» Кристиана Шпука, «Анна Каренина» Джона Ноймайера, «Чайка» Юрия Посохова.

25 мая Виноградова выйдет на сцену «Крокус Сити Холла» в балетной программе «Лабиринт». Под музыку Макса Рихтера она будет танцевать партию Ариадны вместе с Ильдаром Гайнутдиновым в балете Патрика Де Бана «Минотавр». Его сценография исполнена Даши Намдаковым, а костюмы — Игорем Чапуриным.

Накануне показа «Эксперт» поговорил с Марией Виноградовой о том, что представляет собой образ жизни балерины.

— Существует ли разделение среди артистов балета на тех, кто специализируется на классическом танце, и тех, кому больше удается современная хореография?

— По классам — нет. Но я могу вам с уверенностью сказать, что танцовщики, которые занимаются только современным танцем, никогда не станцуют классику. Это будет им не по силам. А мы танцуем и классику, и современный танец. Обладая навыками, полученными в русской классической школе балета, можно станцевать что угодно. В театре у нас смешанный репертуар. В силу разных обстоятельств он сокращается, но у нас есть возможность танцевать как классическую, так и современную хореографию, как на новой, так и на исторической сцене. Благодаря таким проектам, как Postscript и «Лабиринт», у нас есть возможность соприкоснуться с миром модерна. Благодаря проекту MuzArts «Лабиринт» у меня появилась возможность поработать с Патриком Де Бана, благодаря Postscript — с Соль Леоне и Полом Лайтфутом. Это гуру современной хореографии. Но без классической школы мне было бы сложно с ними работать.

— Как на вас влияет совмещение классического и современного танца? Как вы танцуете классический балет, если перед этим танцевали балет современный?

— У меня в один день может стоять «Лабиринт», а на следующий день — «Баядерка». В таком режиме я живу уже несколько лет. И я привыкла к этому. Мое тело быстро перестраивается. Такой сумасшедший ритм для артиста, то, что у него есть такой объем разноплановой работы, — это замечательно. Да, нам тяжело, мы устаем, нам надо переключаться, надо заставлять тело работать, но век артиста очень короткий и хочется побольше успеть сделать.

— Как балетные артисты работают с хореографами?

— Все работают по-разному. Кто-то приходит с идеей, но без хореографии, и начинают ее создавать на репетициях с артистами. Пробовать: так нравится, так не нравится. Бывает так, что хореографы приходят без идеи, но с хореографическими наработками. В случае «Минотавра» была и идея, и хореографические наработки. Мы приходили и делали небольшой фрагмент, а на следующий день хореограф все менял. Но Патрик нам сразу сказал: «Я такой: могу все поменять и за час до спектакля». Что и произошло. Одной и той же схемы нет. Все зависит от личности и творческого подхода, а также от тех обстоятельств, в которых создается спектакль. Это всегда очень кропотливая работа.

— Как хореограф доносит до танцовщиков идею спектакля?

— Он рассказывает, о чем спектакль, как он видит героиню, какие должны быть драматические линии. А дальше он позволяет раскрыться тебе самому. Он не говорит: поверни голову направо, поверни голову налево. Как ты чувствуешь, так ты и можешь. В спектакле есть момент, когда Минотавр сидит на авансцене, а Ариадна стоит позади, и это мой выход. То, что я чувствую, — то я и смогу станцевать. Это моя импровизация. Там нет хореографического текста.

— Насколько для вас органична импровизация?

— Мы, балетные артисты, не привыкли к таким сценам. У меня таких прежде не было. В классических балетах у тебя есть четкий хореографический текст. В них ты не можешь сделать, как ты хочешь. Здесь одни и те же движения передаются из поколения в поколение, и надо стараться не делать ни одного шага в сторону. А когда к нам приехали современные хореографы, они на кастинге устроили для танцовщиков полтора часа импровизации, чтобы увидеть, как их тела чувствуют музыку, как они двигаются. В «Лабиринте», отталкиваясь от образа и пластики моей героини, я могу импровизировать. Я настраиваюсь на партнера и стараюсь выразить его мысли своими движениями.

— Что происходит с телом у человека, который танцует на протяжении многих лет?

— Все те, кто служит балетному искусству, — необычные люди. У нас отличается стиль жизни, стиль мышления и восприятия мира. Для нас все меняется, как только мы попадаем в стены хореографического училища. Если у тебя есть характер, ты выживешь в этой профессии и будешь с годами только совершенствовать мастерство. Особенно те, кто пришел в балет добровольцами, а не те, кого мама привела, обладают большей чуткостью. Нужно любить то, что ты делаешь, и тогда все получится.

— Как вы поняли, что хотите танцевать?

— Я танцевала с трех лет, занималась гимнастикой и была очень подвижной. И мне нужно было куда-то деть свою энергию. Папа отдал меня в тхэквондо. Я, занимаясь параллельно тхэквондо и в ансамбле, поняла, что я хочу танцевать, и сказала родителям: отведите меня в балет.

— Как проявляется необычность образа жизни артистов балета?

— Например, у нас нет выходных дней. Один день есть, но и тогда очень редко удается отдохнуть. В тридцать шесть лет мы можем оформить себе пенсию. У обычных людей в этом возрасте жизнь только начинается.

Все те, кто служит балетному искусству, — необычные люди. У нас отличается стиль жизни, стиль мышления и восприятия мира. Для нас все меняется, как только мы попадаем в стены хореографического училища. Если у тебя есть характер, ты выживешь в этой профессии и будешь с годами только совершенствовать мастерство

— Почему выходной только один?

— В балетном мире выходной всегда только один. Это было еще в училище, где шестидневная система обучения. Только там выходной был воскресенье, а в театре — понедельник. Спектакля нет, но иногда на этот день ставят репетиции каких-нибудь проектов.

— Как проходит будний день танцовщика: утром — балетный класс, днем — репетиции, вечером — спектакль?

— Всегда по-разному. График плавающий и зависит от текущего репертуара. Иногда приходится по шесть спектаклей репетировать, поэтому у меня на этой неделе могут быть такие спектакли, на следующей — другие. В десять часов я приезжаю в театр и могу репетировать до десяти вечера. Иногда могу в два часа дня закончить, но это бывает очень редко. В основном мы находимся в театре с утра и до ночи.

— Такой режим у всех артистов балета? Или только у солистов?

— Все зависит от того, насколько ты занят в театре. У артистов кордебалета идут репетиции с двенадцати до четырнадцати тридцати и с семи до девяти тридцати. Это если нет спектакля. Если он есть, они танцуют спектакль. Они могут репетировать больше, если танцуют какие-то афишные партии, но по правилам театра у них репетиции днем и вечером.

— А у солистов?

— Их рабочий день не нормирован. Формально у нас есть норма рабочих часов, но ее никто не учитывает.

— Книги, кино, новости — для этого находится время?

— Если тебе что-то нужно, ты найдешь для этого время. В кино я хожу редко, потому что я не люблю, когда в одном месте собирается много людей. Для меня тихий вечер с ребенком — это лучше, чем какое-то шумное мероприятие. И все же я хожу и на мероприятия. Для этого приходиться превращать двадцать четыре часа в стуках в двадцать пять.

— Вы следите за книжными новинками?

— За новинками, честно говоря, я не слежу. Я читаю все, что танцую, чтобы найти в книгах новые детали своих образов. У меня есть список того, что я хотела бы почитать. Но времени на это не хватает. Как только беру книгу в руки, я засыпаю. Читать вечером после спектакля совсем не вариант, потому что тебя переполняют эмоции от пережитого на сцене. Ты не можешь уснуть, и читать и смотреть в таком состоянии невозможно. Остается только лежать и переживать эти эмоции. Нет никакого выхода, кроме как ждать, пока они утихнут сами собой. Следующая стадия — опустошение.

— Как у вас проходит день, когда вечером вы танцуете спектакль?

— Накануне моя мама забирает дочку к себе и я не ставлю с вечера будильник. Ночью для меня очень важно выспаться. Сон для меня залог всего. Днем очень важно сохранять спокойствие. С утра я могу поделать какие-то небольшие домашние дела, а в три часа выезжаю в театр. Я живу рядом и уже в пятнадцать минут четвертого начинаю готовиться к спектаклю. В своей гримерке на третьем этаже, над Исторической сценой, я занимаюсь пуантами, собираю вещи на сцену. Затем начинаю погружаться в образ: мне делают прическу, грим. Потом можно что-то попробовать на сцене. А потом — спектакль.

— А потом не уснуть?

— Все зависит от спектакля. Очень тяжело уснуть после балета «Анна Каренина». В течение трех часов, пока ты проживаешь ее невероятную жизнь, в твою кровь вбрасывается адреналин. После спектакля ты чувствуешь физическую усталость, а душа вывернута наизнанку. А тебе надо как-то жить дальше и наполнять себя. А наполниться ты ничем не можешь. После «Чайки» тоже никто не спит: ни Треплев, ни Тригорин, ни Заречная. В чате кто-нибудь из партнеров может написать в четыре утра: «Что делаешь?» — «Котлеты жарю». А бывает так, что мы два спектакля подряд танцуем. И второй спектакль мы всегда танцуем немного уставшие, но с новыми красками: одинаковых спектаклей не бывает.

— Как балетные артисты учатся чувствовать свое тело?

— Главное — это дисциплина, трудолюбие, упорство, фанатизм. Мой любимый хештег — #жертваупрямствофанатизм. Если ты один день не будешь заниматься, то никакого результата не добьешься. Ты с детства стоишь у станка и совершенствуешь свое тело. Когда я пришла в училище, у меня не было никаких данных, разве что неплохая растяжка. Все остальное мною наработано. В детстве я спала по ночам в шпагате. Тянулась, чтобы сформировался хороший шаг, развивала вывернутость стопы.

— Бывают такие люди, которые пришли в балет и у них все получается без усилий?

— Такие люди есть. Я им искренне завидую. Чтобы у меня что-то получилось, мне нужно приложить колоссальные усилия. А есть поцелованные Богом, у которых все данные есть от природы.

— Как вы, танцуя на сцене, ощущаете зрителей?

— Иногда танцуешь и чувствуешь, что все «спят». А иногда выходишь на сцену и чувствуешь, что люди пришли на спектакль эмоционально заряженные, что они ждали этот спектакль. В Японии публика смотрит спектакль сдержанно, но после дико аплодирует. В Америке публика реагирует очень живо прямо по ходу действия и не стесняется в эмоциях. Каждый спектакль — это обмен энергиями между артистами и зрителями. Он продолжается и после спектакля, когда люди пишут мне в соцсетях о своих эмоциях и ощущениях. Я никогда не думала, что балетное искусство может с такой силой помогать людям. Мне пишут, что мое искусство исцеляет от депрессии. А кто-то мне пишет, что я спасла его своим танцем от каких-то болезней. Балетные зрители очень тонко чувствуют, и если они любят артиста, то окружают его теплом и заботой. Хотя у этих отношений есть и другая сторона: кто-то из зрителей любит одного артиста, кто-то — другого.

Продюсерская компания, выпустившая Лабиринт, MuzArts.