«Монокль», который ранее давал свои прогнозы в лице журнала «Эксперт» (который мы тогда выпускали и который менеджеры ВЭБа теперь меняют к лучшему), и теперь менять их не собирается. В феврале мы одновременно с экономистом Маратом Узяковым выдали шокирующий своим оптимизмом вариант (см. «А дальше — борьба и экономический рост», «Эксперт» № 9 за 2023 год) и написали, что экономика уже в 2023‒2024 годах выйдет на ежегодные темпы роста в 4‒6%. Это она и сделала в течение второго и третьего кварталов уходящего года. Теперь же мы поговорили с десятками российских предпринимателей и можем позволить себе сделать вывод: микроэкономика прекрасно объясняет высокие результаты макроэкономики 2023 года. И они не случайны.

Речь идет о широком круге представителей отраслей обрабатывающей промышленности, аграрного сектора, сектора услуг и строительства, которые выросли за счет серьезного роста внутреннего спроса, ухода с рынка иностранных игроков и собственной перестройки компаний к большей технологической эффективности или к лучшему для потребителей предложению.

Идеальную цель для всей индустриальной части российского хозяйства сформулировал Денис Кривцов, генеральный директор компании «Тонар» (крупнейший производитель прицепной техники в России): «Ситуация, сложившаяся на рынке в связи с уходом иностранцев, бывает раз в жизни, поэтому нужно суметь ею воспользоваться. Не повторить историю 2000-х, когда на наш растущий рынок пришли иностранцы и разгромили остатки советской промышленности. Сейчас западные компании ушли, восточные еще не пришли, и мы должны встретить их во всеоружии. Если мы не будем готовы по мощностям и качеству, мы проиграем рынок восточным компаниям, как проиграли тогда западным».

По конкретным цифрам «Тонар» выглядит так. В 2021 году он выпустил порядка 5000 единиц техники, в 2022-м — 5500, в этом планирует выпустить 8000, а в следующем как минимум 12 тыс. Конечная цель — 20‒25 тыс. за еще два года.

Причин роста две. Первая — рост перевозок, вторая — уход импорта. Конкуренция сейчас оценивается как невысокая, так как берут всё, что есть. Но через некоторое время рынок стабилизируется и конкуренция усилится. К этому «Тонар» готовится, осуществляя масштабные инвестиции. «Мы сейчас инвестируем все, что зарабатываем. Расширяем площади и мощности. Это должно привести к росту выручки даже на стагнирующем рынке, так как позволит отвоевывать доли других игроков. В первую очередь конкурировать с параллельным импортом. Для этого все возможности у нас есть».

Еще один производитель прицепной техники, Механический завод «Сотранс», тоже наращивает объемы производства и расширяет линейку выпускаемой продукции.

«При запуске производства в 2021 году мы учитывали рост производственных показателей и заложили запас мощностей для выпуска четырех тысяч единиц техники в год, — говорит генеральный директор завода Алексей Ильин. — Сегодня мы видим, что темпы производства и рынок растут быстрее. Поэтому рассматриваем варианты строительства площадей для новых производственных линий». В следующем году предприятие планирует увеличить выпуск своего флагманского продукта — полуприцепа Wallaroo — в четыре с половиной раза.

«Произошедшие за последние время события глобально перевернули все прогнозы и планы, — говорит Ольга Соловьева, генеральный директор завода КДМ. — И мы видим, какими темпами наращивает обороты российская промышленность, как государство финансово поддерживает отрасль и как изменилось мышление у клиентов, которые развернулись к российской продукции. Ожидаем, что в ближайшие годы рынок дорожной и коммунальной техники будет расти». Под этот рост завод КДМ планирует строить новые производственные мощности, закупает новое оборудование. По словам Ольги Соловьевой, ежегодный объем инвестиций предприятия в основной капитал составляет порядка 150 млн рублей.

При выручке по итогам 2022 года в 2,1 трлн рублей инвестиции госкорпорации «Ростех» в основной капитал в прошлом году составили 292 млрд рублей. По сравнению с 2021 годом рост составил 20%. По итогам 2023-го ожидается двукратное увеличение объемов инвестиций. Как отмечают в «Ростехе», такая динамика связана с возросшим объемом задач в сфере импортозамещения, обеспечения технологического суверенитета, а также с ростом гособоронзаказа.

«Золотой пятилеткой станкостроения» называет это время Павел Беликов, глава станкостроительной компании «Семат». «Сейчас золотая пятилетка российского станкостроения, когда самое время увеличивать мощности или начинать. Поэтому те, кто уже был на рынке, расширяют производство, а вчерашние импортеры, инжиниринговые компании начинают организовывать производство. Они сейчас на шальном спросе много зарабатывают. Я думаю, что у них просто небывалый рост продаж и, соответственно, сверхприбыли, которые нужно куда-то девать. Кто-то покупает недвижимость, тратит на себя, но они не могут инвестировать в свою торговую деятельность пропорционально росту. Это нецелесообразно. Поэтому они инвестируют в производство. Из вчерашних импортеров уже появляется и еще будет появляться много новых производителей».

Павел Беликов возглавляет Национальный союз поставщиков оборудования и инструмента для металлообработки (НСПОИМ). Он говорит, что в 2022 году рост составлял от скромных 20% до нескромных кратных увеличений в три раза. В 2023-м ситуация стала еще лучше. Под санкции подпало до 50% импорта, и эту обвалившуюся часть надо было чем-то заменить, причем одновременно с растущим спросом внутри страны за счет вливания денег в оборонку и модернизацию парка оборудования. «Сейчас, в 2023 году, рост у всех от 30 до 100 процентов. Это можно сказать с уверенностью.

— Чего вы ждете от следующего года?

— Я думаю, что следующий год будет таким же сенокосным, как и 2023-й, но с тенденцией замедления к концу года. А в 2025-м и дальше, я думаю, начнется стагнация, связанная с уменьшением инвестиций, в том числе в оборонный комплекс.

Генеральный директор станкостроительной компании СТАРК (производитель гибочного оборудования) Олег Калашников обращает внимание на то, что темпы роста его компании начинают снижаться на фоне слишком благоприятных условий для покупок оборудования из Китая. При этом сам рынок трубопроволокогибочного оборудования не изменил темпы роста, так как в этом году появилось еще больше мебельных производителей. Калашников говорит: «Китай заходит неконтролируемыми темпами и дает самые низкие цены». По мнению Калашникова, в его секторе государству пора обратить на это внимание и разработать программу, помогающую снижать стоимость оборудования для конечного клиента в рамках защиты рынка от Китая. Однако, несмотря на острую конкуренцию со стороны Китая, его компания видит перспективы в российском производстве и инвестирует в мощности, людей, разработки, комплектующие. «Когда-то пузырь с дешевым китайским оборудованием лопнет и нас начнут ценить и поддерживать. Хотя это слишком оптимистично». «В следующем году мы в компании ожидаем рост за счет стратегического подхода, о котором я сейчас не смогу рассказать. Но в целом инвестиции в увеличение производства дадут нам конкурентную цену по сравнению с Китаем. И да, мы инвестируем, обеспечены заказами и продолжим рост в 2024 году».

Наращивает объем производства крупнейший российский производитель полимерных трубопроводных систем Группа «Полипластик». Если в прошлом году было выпущено порядка 280 тыс. тонн продукции, то в этом году уже 320 тыс. тонн. Соответственно растет и выручка: ожидается, что по итогам этого года она увеличится до 90 млрд рублей с 77 млрд, полученных по результатам работы в 2022-м.

Компания активно инвестирует в расширение производственных мощностей, разработку и освоение производства новых видов продукции. «Начиная со второй половины 2022 года мы проинвестировали порядка пяти миллиардов рублей, — говорит Мирон Гориловский, председатель совета директоров компании. — На следующий год запланированы вложения около четырех миллиардов рублей».

Компания «Брусника», один из очень динамичных игроков на рынке недвижимости, последние десять лет известная новыми креативными проектами, по итогам трех кварталов зафиксировала рост объема договоров в 2,6 раза по отношению к прошлому году. Поступления от продаж увеличились в 2,4 раза, до 34,9 млрд рублей. «Брусника» обошла по динамике многие компании, но обращает внимание на то, что на рынке недвижимости многие показали рекордные результаты.

«Рост практически всех операционных показателей связан с запуском новых проектов (в том числе первого проекта в Москве), выводом на рынок качественного ассортимента, продолжением стандартизации и индустриализации процессов. Одновременно он обусловлен позитивной рыночной конъюнктурой, в том числе продолжением реализации льготных ипотечных программ», ― говорят в компании. Обращает на себя серьезный рост рентабельности бизнеса: по итогам первого полугодия 2023 года по EBITDA — 18%, годом ранее — 7,2%. Компания в 2023 году много инвестировала в НИОКР, в переоборудование закрытого мобильного строительного городка в Новосибирской области, запустила проект по формированию производственного кластера в Новой Москве стоимостью 7,7 млрд рублей. План на следующий год предусматривает значительный прирост продаж и выручки.

Скачкообразный рост выручки в перспективе ближайших двух лет прогнозируют в агрохолдинге «Лазаревское». Он будет связан с реализацией инвестиционных проектов на сумму более 2,5 млрд рублей. Это, в частности, строительство элеватора, энерго— и семеноводческого центров. Семенной завод агрохолдинга — самый затратный инвестиционный проект компании: его стоимость оценивается в 800 млн рублей. Как отмечает глава агрохолдинга Кристина Романовская, он часть собственной стратегии импортозамещения, которая отвечает ключевым запросам отечественного рынка растениеводства: «Считаю это нашим вкладом не только в устойчивое экономическое развитие агрохолдинга “Лазаревское”, но и в дальнейший прогресс структуры селекции и семеноводства России».

«Ситуация, сложившаяся на рынке в связи с уходом иностранцев, бывает раз в жизни, поэтому нужно суметь ею воспользоваться. Не повторить историю 2000-х, когда на наш растущий рынок пришли иностранцы и разгромили остатки промышленности».

Производитель и продавец ювелирных украшений Sokolov увеличил свою выручку в 2023 году по отношению к 2022-му на 56% — с 32 млрд до 50 млрд рублей. При этом весь рынок вырос на 18%. Компания фиксирует рост спроса со стороны региональных оптовых клиентов. Существенный рост клиентской базы — с 11,7 млн лояльных клиентов в 2022 году до 17,5 млн в 2023-м.

«В этом году мы периодически испытывали дефицит мощностей, продавали быстрее, чем производили. Поэтому сейчас инвестировали еще в одно производство в Ярославле», ― говорит генеральный директор Sokolov Николай Поляков. План по рентабельности компания перевыполнила, и EBITDA составит примерно 10,5 млрд рублей при выручке в 50 млрд. Интересный нюанс связан с Китаем: Sokolov запустил там пилотный проект, но считает его пока неудачным.

— Какие проблемы в Китае?

— Это стартап: нужно пробовать, как работает маркетинг, не бояться ошибаться. Там специфическое потребление, нужен более точный ассортимент. Обновление ассортимента занимает несколько месяцев. В Китае очень много делают покупок мужчины, молодежь покупает интенсивнее. Конкуренция — в основном европейские бренды типа «Пандоры». Массивные дорогие изделия любят.

— Что вы ждете от следующего года?

— Мы сегодня делаем очень амбициозный бюджет на следующий год. В этом году мы приняли философию — движение вверх: сегодня мы работаем лучше, чем вчера, завтра лучше, чем сегодня. Мы ставим такие планы, которые мы не знаем, как выполнить, но создаем систему, которая решает вопросы.

Еще один сектор, который мы хотим показать, — туризм. Александр Тертычный, генеральный директор компании «Антерра», которая управляет туристическим брендом «Грин Флоу», говорит о росте объемов продаж и стабильной рентабельности по итогам 2023 года.

Основные действующие активы бренда «Грин Флоу» — хилинг-отель в Олимпийской деревне на «Розе Хутор» и открытый в марте 2023 года спа-комплекс в Санкт-Петербурге. Компания строит объекты на Байкале, а также готовится запускать строительство комплекса в Новой Москве, загородного курорта и экофермы в Калужской области.

Выручка компании в этом году выросла до 1 млрд рублей, примерно на 40% по сравнению с прошлым годом. Рентабельность продаж составляет 39%. Рост компания объясняет расширением спектра дополнительных услуг, индексацией тарифов, открытием нового круглогодичного комплекса «Грин Флоу Лахта Парк».

Александр Тертычный ставит цель увеличить выручку компании еще на 50% к 2025 году, до 1,6 млрд рублей. План по объекту в Сочи — вырасти на 30%, развить дополнительные услуги медицинского направления, индексировать тарифы на проживание и питание; по объекту в Санкт-Петербурге — вырасти в 3,4 раза за счет полноценной работы в течение всего календарного года с полным перечнем услуг.

Подытоживая наш обзор, можем сказать следующее. На микроуровне темпы роста находятся в диапазоне от 20‒30 до 200‒300%. Они связаны как с расширением внутреннего спроса за счет импортозамещения и роста доходов, так и со стратегическими решениями самих компаний — никто не полагается только на рыночную конъюнктуру. Все инвестируют. Все поднимают цены. У всех растут издержки. У всех очень приличная рентабельность. Из названных цифр — от 18 до 40%. Все без исключения ожидают роста вплоть до 2025 года. Таков микроэкономический ландшафт. И это все случайность?

Перегрев или «выжать максимум»?

Теории экономических циклов и, соответственно, теории, объясняющие причины перехода от спада к росту и наоборот, в России сейчас отсутствуют. По крайней мере, мы их не встречали. Большинство опирается на подход, связанный с оценкой потенциального выпуска и отклонения от него в конкретных ситуациях, на который опирается и ЦБ. Эта модель, в частности, описана в статье «О модели потенциального ВВП и разрыва выпуска для российской экономики» и основана на построении связи между выпуском, трудом, капиталом и многофакторной производительностью. При этом подходе равновесным уровнем загрузки мощностей считается 60‒65%, все, что выше, — перегрев. И такой подход приводит, например, к тому, что период роста нашей экономики в 2004‒2008 годах тоже считается перегревом, поэтому, в трактовке модели, он и закончился глубоким кризисом 2008 года.

Этот подход был разработан в 60-х годах прошлого века, в период, когда всем казалось, что надо избавиться от экономической цикличности и перейти к равномерному и сбалансированному росту.

Но возможно ли это? И правильно ли это?

Например, показатель нормы загрузки оборудования 60-65%. Компании, которые начинают бороться за высокую производительность, считают точкой отсчета загрузку в 60‒65%, полагают ее недостаточной, свою работу — неэффективной и стремятся к загрузке в 80‒85%. Выходит, все, кто стремится к эффективности, находятся в состоянии перегрева? И еще вопрос: если модель сбалансированного роста такова, что период, когда российские граждане богатели, индекс неравенства снижался, рождаемость росла, рубль креп и так далее, — это состояние перегрева, значит, рост нашего благосостояния вообще невозможен, если мы всегда должны этого избегать?

С абстрактной точки зрения ключевым пунктом спора является трактовка ситуации максимального использования всех доступных ресурсов: для одних это неравновесие и перегрев, для других — тоже неравновесие и прыжок или переход на новый уровень производительности труда и капитала, который: а) невозможен без использования всех ресурсов в моменте и б) только и может дать переход на новый уровень благосостояния.

Попытаемся объяснить это в рамках одного цикла. Наступает момент, когда игроки рынка видят новые возможности, в системе есть деньги, соотношение ожидаемой доходности от вложений заметно превышает все альтернативные способы сохранения денег и начинается бурный инвестиционный процесс. Так как ресурсы, кроме денег, всегда ограничены, и особенно хорошо это видно на рынке труда, то они дорожают и стремятся к исчерпанию — в частности, безработица падает. Однако на начальном этапе на это никто не обращает внимания, так как открывшиеся новые рынки сбыта сулят прекрасные перспективы и тоже заполняются не сразу. Но рано или поздно наступает момент, когда рынки оказываются заполнены, начинается сильная конкуренция, кто-то уходит с рынка, а остаются на нем те, кто смог добиться самой высокой эффективности. Именно эта новая эффективность переводит всю экономическую систему на новый уровень благосостояния — в экономических терминах тот же объем труда и капитала, что и до начала цикла роста, теперь способен произвести больший объем более качественных благ. И мы все стали богаче, но исключительно за счет того, что позволили себе пережить период неравновесия, или, в терминах пессимистов, «перегрева».

Для аналогии: те, кто занимался спортом, знает, что для перехода на новый уровень надо периодически переводить организм в запредельные нагрузки. Да, он может не выдержать и сломаться, но если не делать этого, то новый уровень тебе не светит вообще. Вот такой выбор.

К заочному спору с российским мейнстримом стоит добавить еще и то, что такое стационарное мышление очень мешает видеть изменение реальных сил российской экономики. Ведь это же удивительно, что даже сейчас, после введения санкций, потери колоссального количества резервов, разочарования в иностранных инвестициях и одновременно при наличии высоких темпов роста и огромной доли налогов от неэкспортного бизнеса, все равно наше экономическое будущее многие связывают с экспортом сырьевых ресурсов (пусть более широкого спектра и чуть более высокой степени переработки) и с привлечением иностранных инвестиций, просто теперь восточных. Хотя цель очевидна: всеми силами поддержать внутренний рост, защитить своих производителей, увеличить степень переработки всего, чего можно, развить новые регионы, построить и модернизировать инфраструктуру.

Мы начали в 2016-м

«Экономический рост наступает тогда и только тогда, когда большое число хозяйствующих субъектов формирует для себя планы развития и приступают к их реализации» — эта гениальная формулировка англичанина Джона Хикса, нобелевского лауреата, эконометрика (не гуманитария) является результатом его обобщения того, почему экономический спад всегда сменяется подъемом.

Для расшифровки (и немного повторяясь) выделим четыре ключевых фактора, которые необходимы для начала подъема: наличие новых больших возможностей (ниши, технологии, ресурсы), наличие свободных денег для инвестиций, существенное превышение ожидаемой нормы доходности от инвестиций над пассивными сбережениями и главное, наличие субъектов, готовых заниматься освоением новых ниш.

Все эти факторы присутствовали в этом году в нашем хозяйстве.

Освобождение рынка от огромного объема импорта одновременно с высокими потребностями оборонного комплекса, естественно, создали огромный потенциал спроса для широкого круга производителей. Плюс к этому стоит добавить потребность в новой логистике — дороги, склады, коммуникации.

Просто чтобы почувствовать масштаб, обратим внимание на импортозамещение. Впрочем, по нашему мнению, оно самый долгоиграющий и самый главный фактор для продолжения экономического роста в России.

Итак, до 2022 года импорт составлял примерно 20% ВВП. В деньгах это 30 трлн рублей в год. Пусть половина была потеряна мгновенно, то есть сразу же освободилась ниша в 15 трлн рублей, и как бы мы ни пытались вернуться к комфортному потреблению «из-за бугра» (там лучше, быстрее, и вообще, мы сами-то что можем?), 8‒10 трлн рынка теперь наши надолго: именно нашим компаниям придется заполнять этот спрос товарами. Если растянуть этот процесс на пять-шесть лет, то такое увеличение ВВП за счет только замещения импорта само по себе дает 2,5% роста каждый год.

Попробуем оценить потребность в инвестициях для замещения 15 трлн рублей. При нашей производительности труда в обрабатывающем секторе (10 млн рублей на человека в год) это потребует создания 1,5 млн рабочих мест. Вроде и не так много при численности работоспособного населения в 70 млн человек. Но когда-то мы делали оценки занятости в промышленности, и тогда в ней было занято примерно 10‒12 млн человек. То есть нам надо увеличить число занятых в промышленности как минимум на 10, а то и на 20 (с учетом оборонки) процентов.

Если исходить из 10% для мирных целей и из стоимости одного рабочего места в обрабатывающей промышленности в 20 млн рублей (в 2014 году «Эксперт РА» делало оценку стоимости одного рабочего места в обрабатывающей промышленности, и она была 13 млн рублей), то для обеспечения импортозамещения в полном объеме нам потребовалось бы 30 трлн рублей инвестиций.

Мировая система перестраивается, и вряд ли она сразу обретет сильно связанную форму. Новые экономические отношения будут формироваться десятилетиями, и России важно задуматься над тем, какой и с чем она туда войдет — не прямо сейчас, а через десять лет, через пятнадцать.

Все это — и размер свободной ниши, и потребность в новых работниках, и потребность в инвестициях — легко объясняет то, что мы видим на своем рынке сейчас: падение безработицы, рост зарплат, серьезный рост инвестиций. А вместе с этим и высокие темпы роста.

Есть ли у нас под это дело деньги? Да, есть. Как известно, почти 60% инвестиций сейчас осуществляется на свои, бизнес берет не много кредитов, инвестируя свободные средства. А по данным ЦБ, на конец 2022 года банковские депозиты нефинансовых организаций составляли 30 трлн рублей. А объем свободных денег вместе с депозитами населения на конец 2022 года составлял 72 трлн рублей. То есть просто имеющихся в моменте средств было бы достаточно для осуществления необходимых инвестиций.

К этому стоит добавить, что с 2022 года российское государство перестало вывозить капитал в виде вложений в иностранные бумаги, а это примерно 3 трлн рублей в год. Плюс исчезли многие стимулы для вывоза капитала и у крупных капиталистов. Таким образом, со свободной ликвидностью у нас тоже все неплохо.

Альтернативная доходность? Уровни рентабельности новых проектов, только указанные выше, составляют 20‒40%. Очевидно, что любой имеющийся сейчас пассивный доход меньше.

Однако самое интересное среди факторов перехода к быстрому росту для нас — наличие широкого и полностью готового к росту предпринимательского слоя. В разговорах с бизнесом в ходе подготовки этого номера мы ясно увидели, что для большинства компаний импортозамещение началось существенно раньше, не в прошлом году. Это подтверждается и динамикой выпуска нашей промышленности, особенно обрабатывающей, представленной на графике 1. Как мы видим, рост обрабатывающей промышленности начался в 2016 году. И можно считать, что он без остановки продлился до пандемии. Пандемия, после паузы, только подстегнула этот рост. Ну а СВО и обширные санкции 2022 года придали ему еще большее ускорение.

Почему, на наш взгляд, важно, что все это длится с 2016 года? Это свидетельствует о том, что этот наш текущий бум совсем не случайность. Это отражение каких-то очень глубоких тенденций в нашем хозяйстве и в глобальной экономике, в которую мы встроены. Мы бы назвали эту тенденцию распадом глобального хозяйства и переходом к периоду локализаций. Для России этот период усугубляется санкциями начиная с 2014 года, потерей привычных рынков сбыта газа. Но и для всего мира это коллапс привычной логистики, теперь и в районе Красного моря, это экономическая гибель Европы как потребляющего и производящего высококачественный продукт континента, это разрыв связей Китая и США, индустриализация США, сворачивание экспансии Китая, рост Индии, индустриализация арабского мира. Мировая глобальная система перестраивается, и вряд ли она сразу обретет сильно связанную форму. Новые товарные и экономические отношения будут формироваться десятилетиями, и России важно задуматься над тем, какой и с чем она туда войдет — не прямо сейчас, а через десять лет, через пятнадцать. Зерно, сжиженный газ, самосвалы или биотехнологии, вечный автомобиль, эффективные накопители энергии? Экономика устроена так, что нельзя ответить на этот вопрос, не занявшись насыщением внутреннего хозяйства, развитием производственных цепочек, формированием системы образования и науки. Поэтому, на наш взгляд, ответ на вопрос, как Россия сможет воспользоваться сложившейся ситуацией, насколько продолжительным и энергичным будет период подъема, зависит прежде всего от того, насколько мы и наша экономическая элита окажемся способны сосредоточиться на развитии нашего собственного внутреннего хозяйства. Насколько захотим построить у себя дома «лучшее место на земле».

Ставка на свои возможности

Стратегический выбор — вписываться ли в глобальную экономическую систему на возможных сейчас условиях или сосредоточиться на развитии внутренней экономики — был у нас на повестке все последние тридцать лет, и сейчас этот вопрос опять актуален. Ответ всегда был в пользу максимально возможной интеграции: сырье в обмен на товары или в лучшем случае на иностранные инвестиции. Единственный сектор обрабатывающей промышленности, где мы сознательно отказались от импортозависимости, — продовольственный. И он бурно рос в течение всех 2000-х, обеспечив нам не только продовольственную безопасность и независимость, но и довольно низкие цены на продукты питания. Для сравнения: в автомобилестроении, где мы в те же славные 2000-е сделали ставку на иностранные инвестиции даже с попыткой локализации (помните «калужское чудо»?), мы в итоге получили ноль, zero.

Тезис противников самостоятельной экономики заключается в том, что мы не можем избавиться от зависимости от импорта из-за нашей технологической слабости. Возможно, есть отрасли, где это так. Но в большинстве отраслей можем если не избавиться от импорта полностью, то существенно сократить его долю. Вот, например, Павел Биленко, основатель компании «Диджикай» (создает цифровые решения для промышленных предприятий), в 2014‒2016 годах работал генеральным директором компании «Транснефть — Нефтяные насосы», рассказывает об опыте избавления от импорта немаленькой компании «Транснефть» — такую задачу поставило само себе ее руководство. И оказалось, что «Транснефть» смогла снизить зависимость от импорта до 3%! При этом, как говорит Биленко, у многих компаний, которые он сейчас консультирует, доля импорта комплектующих — под 80%.

Что означает такая зависимость для микроэкономики предприятия? Курс вырос, тамошняя себестоимость подросла, издержки на доставку подскочили — и вот вы уже тратите лишние десятки миллионов долларов на закупки. А могли бы потратить их на строительство завода по производству комплектующих и создали бы много качественных рабочих мест, спрос на ресурсы и материалы — в общем, создали бы в России много новой добавленной стоимости.

Вот она, реальная альтернатива. Либо ты почти ничего не делаешь, перераспределяешь природную ренту и ищешь иностранного «дядю», который построит тебе завод и как-то займет граждан, с риском, что «дядя» покинет Россию при любом ухудшении конъюнктуры. Либо ты работаешь сам, контролируешь рынок, поставщиков, обучаешь персонал, и в результате все, что заработал, остается здесь, в России.

Еще раз повторимся. Сейчас, в момент распада глобальной экономической системы, политика создания сильных локальных экономик опять (как после Второй мировой войны, когда формировалась нынешняя глобальная система) станет доминирующей для большинства стран. Да, эти чужие индустриализации открывают нам возможность активно торговать ресурсами, так как все развивающиеся страны будут в них нуждаться. Но этого ли мы хотим? И верно ли это стратегически? Ведь когда индустриализации закончатся, страны будут конкурировать высококачественными товарами обрабатывающей промышленности, сложными продуктами. И конечно, хорошо бы, чтобы мы в России тоже умели их делать.

И два последних соображения в пользу ставки на внутреннюю экономику.

Первое. Известно, что только развитая обрабатывающая промышленность, развитая индустрия обеспечивает высокий уровень жизни в стране за счет высоких зарплат квалифицированных работников и за счет удержания и привлечения капитала. Она же обеспечивает наилучшие показатели равенства доходов. Европа, до ее текущего разгрома, была богата именно за счет высокоразвитой индустрии.

Только развитая обрабатывающая промышленность обеспечивает высокий уровень жизни в стране за счет высоких зарплат квалифицированных работников и за счет удержания и привлечения капитала. Она же обеспечивает наилучшие показатели равенства доходов.

И наоборот: известно, что ставка на сырьевую экономику, недоразвитость индустрии и зависимость от импорта не создает достаточного количества высококвалифицированных рабочих мест, провоцирует углубление неравенства, риски неконтролируемой инфляции, вывоз капитала и в итоге приводит к бедности населения.

Второе. Еще один известный англосаксонский экономист, Майкл Портер, исследуя международную конкуренцию (а он исследовал более 100 отраслей), пришел к выводу, что страны достигают в ней успеха только после того, как создают у себя внутри полноценные кластеры обрабатывающих отраслей. Эта работа занимает много лет, в значительной степени она связана с тонкой протекционистской политикой, политикой сознательного выращивания смежных отраслей, политикой в области кадров и образования. Но вся эта работа себя окупает.

Построив сильные индустриальные отрасли, страны, с одной стороны, на долгое время становятся малоуязвимы к причудам мировой конъюнктуры и могут диктовать миру траектории технологического развития, а с другой — они становятся местом, где хочется жить и работать, собирают таланты и капиталы со всего мира и таким образом становятся еще сильнее.

В подготовке материала принимали участие Алексей Щукин, Лина Калянина, Татьяна Одинцова, Александр Лабыкин