Сейчас понятие «многополярность» в основном используется в том контексте, который в него заложил Евгений Примаков. Это концепция противопоставлялась односторонней роли США как гипердержавы во всех мировых делах. Соответственно, многополярность означала, что должен быть не один субъект, гегемон, который всё за всех решает, а набор важных субъектов, которые, быть может, не полностью равны друг другу по физическим масштабам и другим категориям, но равны по правам и по ответственности субъекта и которые во взаимодействии между собой принимают принципиальные для мира решения. Противопоставление этих двух подходов – американской однополярности (теперь, по сути, тоже самое стали называть «порядком основанным на правилах») и многополярности – было в последние 25-30 лет подоплекой идейной борьбы в международных отношениях, нередко это влияло и на практическую политику. Впрочем, многие страны, те, кого сейчас ёмко называют «мировым большинством», не могли сделать однозначный выбор между этими двумя подходами. Им были интересны концептуальные дискуссии на стыке философии и теории международных отношений, но, в конечном счете, их интересовало – а в каком случае им будет лучше?
Американцы упирали на то, что многополярность будет более хаотичной и менее мирной. Корни этой точки зрения в концепцию «гегемонистической стабильности». Она связывает нестабильность первой половины прошлого века с отсутствием гегемона. А после Второй мировой войны таковым для капиталистического мира стали США. Гегемон обеспечивает правила, что снижает риски и трансакционные издержки, а, значит, расширяет экономические возможности. Это концепция появилась в 1950-е, но на уровне западных теоретиков международных отношений уже в 1970-е стала развиваться точка зрения, что в условиях глобализации (или, как тогда говорили, комплексной взаимозависимости) «гегемонистический порядок» больше не будет эффективным. Однако в политических кругах на Западе все-таки тяготели к концепции «гегемонистической стабильности». После холодной войны эту логику распространили на весь мир. В общем, американцы и адепты их гегемонистического порядка представляли многополярность хаотичной и нестабильной. Они рисовали многополярность в черных тонах, проводили аналогии с историческими периодами нестабильности (мол, вот как все плохо бывало во времена многополярности) и противопоставляли этому гегемонистический порядок, вроде даже были готовы сделать свою односторонность «просвещенной» или «с человеческим лицом». При этом США исходили из того, что за свои услуги по поддержанию порядка взымают ренту, прежде всего, через контроль за мировой финансовой системой, но также через настроенную под себя систему защиты интеллектуальной собственности и регулируемый трансфер технологий.
Российская научная мысль и в еще большей степени официальная дипломатическая позиция склонялась к тому, что никакого хаоса при многополярности не будет, если все будут действовать на основе международного права. И поскольку наша дипломатия всегда привязывала многополярность к ООН и к международному праву, многополярность в российской трактовке стала восприниматься как нечто хорошее, справедливое, мирное. Более того, причиной разнообразных проблем в мире Россия видела, и с течением времени все больше говорила об этом, именно американские действия. То, как они поддерживали «порядок», нередко имело последствия (или, как минимум, «побочные эффекты») сопоставимые (если не хуже), чем изначальные проблемы, которые они брались решать, якобы в интересах общего порядка. В сухом остатке, Россия считала, что формирование многополярного мира – это, во-первых, объективная реальность, а во-вторых, именно такой мир и будет более стабильным и справедливым.
Мировое большинство понимало, что и Россия и США предвзяты в трактовках эффектов многополярности. По крайней мере, мне так видится на основе моего опыта участия в международных дискуссиях. И в целом, они были правы. Объективно, многоплярность – это структурная реальность, материальная основа, «железо» или «базис», а вот «софт», операционная система или «надстройка», могут быть разные. Соответственно и проявления при практическом функционировании могут быть разные.
Очень многим странам нужна была мировая система. В конечном счете, экономические модели всех успешно развивающихся стран завязаны на международную торговлю и участие в мировом разделении труда. То есть очень многие были заинтересованы в порядке. Но одновременно очень и очень многим не нравилось, как США поддерживали. Долгое время заинтересованность в порядке перевешивала недовольство тем, как он поддерживается. Но ретроспективно можно сказать, что США с почти удивительной беспечностью растранжирили кредит доверия, которые им дали с окончанием холодной войны. Не оправдались надежны на односторонний порядок, так сказать «просвещенный» или «с человеческим лицом». Баланс между «нравится порядок», но «не нравится как он обеспечиваются» постепенно менялся. Росли настроения «такой порядок нам не нужен».
Последние 10-15 лет мы – Россия, Китай, ЮАР, Бразилия, то есть страны БРИКС и другие не западные страны, стремящиеся развиваться, существовали в навязанной дилемме. Запад исподволь ставил нас перед выбором между суверенитетом и развитием (благосостоянием). Нам говорили: сложившаяся глобализация предполагает, что надо действовать с оглядкой на множество обстоятельств, которые вы не контролируете. Нам говорили, что мы обязаны учитывать мнение США, транснациональных корпораций, крупных международных западных инфлюенсеров, СМИ и так далее – всех, кто формирует доминирующие нарративы в мире, и подстраиваться под них. Только тогда давалась возможность пользоваться глобализацией, участвовать в международном разделении труда, в международной торговле, в международных финансовых потоках.
Все активно развивающиеся страны вне Запада жили в этой парадигме последние 15 лет. И мы иногда свои амбиции ограничивали, чтобы выторговать материальные возможности. Иногда, наоборот, проявляли гордость и сталкивались с ограничениями. Но постепенно узел этой дилеммы затягивался. Поступиться оказывается необходимо тем, чем поступиться уже никак нельзя - собственными представлениями о безопасности. В нашем случае, Альянс НАТО оказался прямо у наших границ. В случае Китая – угроза навсегда потерять возможность вернуть Тайвань. И при этом предлагаемые за это «пряники» в виде каких-то возможностей развития и роста благосостояния неуклонно сокращались. Причем Запад сжимал эту парадигму не только для нас и для Китая, но и для Индии, для Бразилии - для всех, кто растет вне Запада.
С учетом этого процесса, интерес к многополярности растёт - ведь возможности подстраиваться под американскую однополярность всё меньше, а надежд на то, что они поменяют свои подходы, не остается. При этом многополярность, даже если она предполагает неидеальное состояние мира, чем всё время пугали американцы, становится относительно лучшей опцией даже для тех, кто раньше сомневался.
На фоне СВО, Россия показывает, что дилемма между суверенитетом и развитием – не просто навязанная извне, но и искусственная. Мы уже ничем не поступаемся существенно, а возможности для развития в конечном счете даже расширяются. И если до специальной военной операции интерес к многополярности рос, даже несмотря на опасения, что это не будет идеальный мир, то сейчас он подкрепляется в том числе и тем, что Россия демонстрирует способность выйти за эту навязанную дилемму между суверенитетом и развитием.
Как будет функционировать многополярный мир? Самый идеальный вариант, который часто акцентирует российская дипломатия, это действия в рамках институтов Организации объединенных наций и на основе международного права. Но эффективность ООН и ее институтов в нынешнем виде, конечно, вызывает вопросы.
Опять же, многополярность может быть и менее институализированной. На основе баланса сил, на основе того, что можно назвать стратегической эмпатией - то есть, уважением к точке зрения другого. Например, БРИКС: это вообще не институт, формально – это даже не организация, а форум, где все встречаются, обсуждают. Нет абсолютного единомыслия, но есть уважение к позиции друг друга и понимание, что мы хоть и конкурируем, но заинтересованы в развитии друг друга.
Мир уже живем в условиях многополярности: фактически, структура, hardware уже есть. Вопрос лишь в том, какая у этого будет операционная система. Проблема в том, что Соединенные Штаты не откажутся от своих попыток доказать, что без их единоначалия всем будет хуже, и будут сознательно создавать проблемы и региональные конфликты. Сильно мешает то, что американцы искажают объективную реальность, из-за чего значительная часть усилий тех, кто хочет жить в многополярном мире, направлена не только на формирование правил многополярности, но и на защиту от американского деструктивного влияния. По сути, приходится строить параллельный мир без них и обороняясь от их попыток мешать, на это уходит много энергии.
