Всё-таки иногда с Запада приходят и благоприятные для нас известия. Так, в минувшую среду медиа сообщили, что Высокий суд Лондона одобрил ускоренное рассмотрение иска России к Украине о погашении еврооблигаций на сумму три миллиарда долларов. Это означает, что суд нашёл контраргументы ответчика слишком слабыми для разворачивания обычной судебной процедуры — с анализом документов, вызовом свидетелей, прениями сторон и так далее. Украина настаивала на полной процедуре, рассчитывая акцентировать политические аспекты дела, но Высокий суд, как ему и положено, лезть в политику отказался. С отвычки от хороших вестей, наши новостники поспешили заявить, что Россия выиграла процесс. Это и так и не так.
Это не так, поскольку судья разрешил Украине подать апелляцию и удовлетворил её ходатайство о временном приостановлении исполнения принятого решения. Украина уже заявила, что апеллировать будет. С другой же стороны, это так, ибо Высокий суд вполне определённо констатировал, что никаких оснований не платить истцу, вытекающих из хозяйственного права и обычаев делового оборота, у Киева нет. И ни один серьёзный эксперт — ни у нас, ни в Британии, ни даже на Украине — не сказал, что это мнение суда может быть пересмотрено. Таких оснований и вправду нет. Напомню ход событий. Суверенные еврооблигации Украины были размещены в пользу РФ в конце 2013 года; размещены на нерыночных условиях — под 5% годовых. Два года Киев исправно обслуживал долг, но затем допустил по этим облигациям дефолт и ввёл мораторий на выплату последнего купона и тела долга. Позже заёмщик предложил Москве реструктурировать долг на условиях, общих с коммерческими кредиторами. Россия настаивала на безусловно суверенном характере долга и предлагала досудебное решение вопроса, но ответа от Украины не последовало. Поэтому начался суд, но и на суде украинская сторона продолжала твердить, что вернёт деньги лишь после того, как Россия отдаст Крым обратно и компенсирует потери Украины от войны. Но поскольку официально Украина войны ни с кем не ведёт, а признание Крыма аннексированной территорией при всём желании не запихаешь в компетенцию Высокого суда, судья Блэр и счёл позицию ответчика очень слабой.
К сожалению, мы ничем не гарантированы от того, что при рассмотрении апелляции повернутся какие-то незримые колёса и просьба ответчика о рассмотрении политической стороны вопроса — то есть об отказе России в иске по той причине, что это иск России, — будет уважена. Но сейчас говорить об этом бессмысленно: повернутся так повернутся, нет так нет. Можно разве что, присоединяясь к министру Силуанову, выразить надежду (министр-то, правда, выразил целую уверенность), что апелляция Украины «будет рассмотрена так же объективно, как иск РФ в Высоком суде Лондона». Зато и сейчас информации достаточно, чтобы ответить на два существенных вопроса: что будет, если решение Высокого суда, как мы и надеемся, в апелляционной инстанции устоит, — и почему оно, это решение, вообще оказалось возможным.
Сначала о том, что изменится, если суд обяжет Украину платить. Для России не изменится ничего: ни исходных трёх миллиардов, ни купонного дохода по ним, никаких денег вообще от Украины мы не получим — хотя бы потому, что денег у неё нет. Найти другие активы тоже, пожалуй, не удастся. Государственного имущества, которое можно было бы арестовать, Украина ни в России, ни вообще за рубежом практически не имеет — не считая посольских и консульских зданий, прикрытых дипломатическим иммунитетом. Арестовать имущество фактически подконтрольных государству компаний тоже не получится: формально они являются акционерными обществами, и арест их имущества оспорят частные акционеры. Так что едва ли не единственное, что получит Россия, это какое-то (небольшое даже по сравнению с тремя тысячами долларов, не то что с тремя миллиардами) моральное удовлетворение: суд-то выиграли! Зато для Украины такой исход процесса будет весьма ощутим. Страна ведь и так пребывает в тяжелейшем финансовом положении. МВФ только что отсрочил рассмотрение выдачи очередного транша в миллиард, Всемирный банк перенёс сроки утверждения вшестеро меньшего займа — то есть ситуация не только плоха, но и ухудшается. Решение лондонского суда неизбежно затруднит доступ Киева к кредитам не только британских, но и вообще европейских банков, а это сделает неизбежным для Украины уже не «технический», как сейчас по злосчастным евробондам, а самый натуральный дефолт во весь рост.
Обсуждаемое судебное решение очень могло быть другим: по доминирующим в британской политике воззрениям, суд должен бы был поддержать никак не истца, но ответчика. Едва ли следовало ожидать от суда, что тот прямо с ходу разрешит Киеву не платить Москве — это уж не лезло бы ни в какие ворота; но в ускоренной-то процедуре, кажется, он мог бы отказать почти единогласно поносимому истцу и без особого ущерба для своей репутации независимого арбитра. И процесс тянулся бы неопределённое время, оставляя Киеву пусть и небольшое, но защищённое пространство для издевательств над незадачливым кредитором. То, что суд поступил объективнее, вызвано, может быть, ещё не осознанным наблюдателями спадом в антироссийской кампании. Может, судья, слыша уже не сорок, как месяц-другой назад, а всего тридцать проклятий истцу в сутки, решил, что можно разок и пропустить нанесение ему ритуального щелчка по носу — кто его знает.
Если же итоговая судьба российского иска всё-таки сложится иначе, чем мы ждём сегодня, будет создан сквернейший прецедент, прямо ведущий к подрыву всей мировой финансовой системы. Авторитетом британского суда будет утверждено право судей принимать к рассмотрению политические аргументы, не имеющие касательства к предмету тяжбы, — и это значит, что возврат никакого кредита нельзя будет считать гарантированным. Оно конечно, что считать и что не считать прецедентом, решаем не мы с вами, а хозяева дискурса. Вспомните, как безапелляционно говорят наши партнёры, что Косово не прецедент. Почему? Потому что не прецедент… Но то, что сегодня не прецедент, завтра может им стать — и никто не знает, когда и кому признание за Киевом права не платить по евробондам упало бы как кирпич на голову.
