Обсудить эти вопросы с «Моноклем» согласился Виктор Комаровский, заведующий сектором социально-трудовых отношений и социальной мобильности Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН им. Е. М. Примакова.

— Виктор Викторович, можно ли говорить о ярко выраженных страновых моделях регулирования трудовой иммиграции в государствах — крупных импортерах иностранной рабочей силы?

—Любое регулирование притока иностранной рабочей силы всегда выстраивается вокруг двух взаимосвязанных вопросов: как обеспечить получение работников с востребованными на национальном рынке труда профессиями и квалификацией и как отсекать ненужных, избыточных.

Что касается «верхнего этажа» трудовой миграции — носителей высокой либо уникальной квалификации и компетенций, то здесь я бы не говорил о наличии каких-то особых моделей привлечения. За такими людьми идет глобальная «охота» по всему миру: страны и компании, университеты и культурные учреждения соревнуются в предложении наиболее выгодных материальных и нематериальных условий работы таких специалистов. Но надо понимать, что это, во-первых, по определению не массовый сегмент трудовой миграции и, во-вторых, эти люди, как правило, работают по срочному контракту, не претендуя на гражданство принимающей страны.

Наибольшее внимание и широкой публики, и государств — реципиентов иностранной рабочей силы привлекает другой сегмент ИРС — носители массовых профессий средней и низкой квалификации либо вообще мало обученные люди, уроженцы стран с низким или средним уровнем дохода, лишенные на родине достойного заработка и перспектив. И ищущие удачи в богатых странах с емким рынком труда. Отрегулировать этот поток, организовать его эффективную селекцию — это действительно нетривиальная задача, и подходы к ее решению различаются в разных группах стран.

При отборе востребованных категорий иностранных работников важен учет их целей: переезд на постоянное жительство или для временной работы.

Но есть общие принципы, используемые на всех «этажах» системы регулирования трудовой миграции. Например, это владение языком принимающей страны. Конечно, уровень предъявляемых требований различается в зависимости от позиции, на которую мигрант претендует. В России мигрант также обязан сдать экзамены по русскому языку и истории, но распространена, увы, практика получения липовых свидетельств.

— Каковы особенности англосаксонской модели регулирования трудовой миграции?

— При всех страновых особенностях в эту группу обычно объединяют подходы и инструменты, используемые в Великобритании, Австралии, Новой Зеландии, Канаде и в самом крупном импортере ИРС в мире — США.

Характерная черта англосаксонской модели — балльная система оценки потенциальных мигрантов, претендующих на постоянное пребывание в стране в формате либо вида на жительство, либо гражданства. Баллы начисляются в зависимости от востребованности профессии в стране-импортере, уровня образования, знания языка, иногда, как, например, в Канаде, учитывается прошлый опыт работы в стране. И дальше, двигая «проходной балл» вверх-вниз, государства регулируют объем и структуру потока претендентов.

Но есть и дополнительные критерии, помимо баллов. Скажем, недавно в Великобритании был поднят почти в полтора раза, с 26 тысяч до 38 тысяч фунтов стерлингов в год, зарплатный порог для квалифицированных трудовых мигрантов.

— Каков мотив этого ограничения?

— Мотив очевидный — препятствовать работодателям демпинговать на национальном рынке труда за счет ввоза дешевой рабочей силы. И этот инструмент широко распространен, он действует не только в Великобритании. Другое дело, что это далеко не всегда получается.

— То есть помимо стандартного регулирования минимальной оплаты труда действует еще специальный «МРОТ» для трудовых мигрантов? Он выше или ниже минимума, фиксируемого государством для местных работников?

— Это не вполне МРОТ, так как есть секторальные исключения. Цель зарплатного порога для иностранных работников — подтянуть уровень оплаты труда до национальных стандартов и тем самым уменьшить лазейку для работодателей.

Особым образом регулируется привлечение мигрантов на сезонные работы, прежде всего в сельское хозяйство. Тут очень любопытен опыт Европы, которая в последнее время повернулась в сторону бывших советских республик. На сайте Агентства по внешней трудовой миграции Республики Узбекистан размещаются вакансии по профессиям, востребованным в Германии, Англии и России. Несмотря на требования к знанию языка и квалификации, предлагаемый уровень зарплаты вызывает больший интерес, чем работа в России. Например, висит неподвижно уже несколько месяцев список вакансий от АвтоВАЗа на несколько сотен позиций.

— Неужели, если ты хочешь из Узбекистана поехать подработать в Англию на три месяца на сбор яблок, тебе понадобится сдавать английский язык?

— Безусловно понадобится. А если ты собираешься не просто собирать яблоки или клубнику, а работать где-то на конвейере, то требования к твоему английскому будут еще выше. Кстати говоря, очень высоки требования к языковой и профессиональной подготовке для претендентов на вакансии социальных работников — нянь, сиделок и так далее.

При этом есть распространенная практика, причем не только в англосаксонских странах, по организации или соорганизации языковых и первичных профессиональных курсов для будущих мигрантов в странах исхода.

Наиболее любопытным феноменом западных моделей организации миграционных процессов выступает так называемое миграционное спонсорство.

Мигрантов нужно заслужить

— Кто кого спонсирует?

— Данная система взаимоотношений используется в различных сегментах миграции: не только трудовой, но и семейной, и гуманитарной. Суть ее в том, что для ряда категорий претендентов на въезд в принимающую страну необходимо получить гарантии от организаций различного вида и частных лиц об отсутствии претензий претендента на получение государственной социальной поддержки. Принимающая сторона (спонсор) берет на себя обязательства по решению всех проблем претендента на въезд.

В случае трудовой миграции речь идет о своего рода форме социального партнерства в треугольнике «государство — работодатель — трудовой мигрант». Допуск к привлечению ИРС обусловливается комплексом обязанностей — легальность и добросовестность бизнеса, включая обязательное наличие трудовых контрактов с прибывшими из-за рубежа работниками, информирование, отчетность, ответственность и ряд обязательств работодателя по оплате труда, его условиям, страхованию мигрантов, обеспечению их жильем, средствами доставки и обеспечения возвращения на родину. Например, ты должен привезти сборщиков ягод не в чистое поле, а заранее продумать или построить или арендовать для мигрантов достойные средства размещения.

Кроме того, возможность привлекать ряд категорий иностранных работников предполагает включение работодателя в государственный реестр, существенно облегчающий процедуры привлечения и использования ИРС (примеры — Великобритания, Австралия, Нидерланды).

Выполнение этих обязанностей оправдывается рядом привилегий. Это могут быть льготные сроки рассмотрения заявок на ИРС, право на их удовлетворение в первоочередном порядке, снижение числа проверок и тому подобное.

— То есть помимо спущенного государством минимума зарплат для мигрантов работодатель обязан еще тратиться на создание приемлемых условий их пребывания в стране? В такой системе привлечение иностранной рабочей силы — это уже не палочка-выручалочка, а дорогое и хлопотное удовольствие для работодателей.

— Так и есть. Более того, в ряде стран существуют дополнительные преференции найма рабочей силы с локального рынка труда. Например, работодатель, претендующий на привлечение ИРС, должен предъявить доказательства, что он пытался привлечь кадры соответствующего количества, профессии и квалификации внутри страны. Вплоть до того, что регламентируется количество объявлений о вакансиях, опубликованных в СМИ конкретного региона, где планируется использование дополнительных работников. Если ты опубликовал и через два-три месяца на вакансию никто не откликнулся, ты должен предоставить в миграционный орган специальную справку об этом, и только тогда ты можешь подать заявку на привлечение ИРС.

А в Австралии, например, работодатель, претендующий на статус утвержденного спонсора, имеющего доступ к ИРС, должен участвовать в развитии профессиональной подготовки австралийцев, представить развернутый план профподготовки местных кадров.

— Очень необычно! Если импортозамещение и локализация физического капитала уже стали императивом работы российского бизнеса и экономической политики государства, то импортозамещением и развитием собственного трудового потенциала мы пока вообще не занимаемся.

— В России в силу относительно короткого периода складывания цивилизованной трудовой миграции система ее регулирования постоянно развивается. Приходится учиться и на западном, и на своем опыте. В настоящее время можно говорить о трех компонентах: это квотируемая визовая трудовая миграция — пожалуй, наиболее регулируемая, безвизовая миграция из ряда постсоветских стран, регулируемая через систему патентов, и миграция из стран ЕАЭС — практически нерегулируемая.

Без гражданства. Только работа

— Какова специфика миграционной политики Южной Кореи?

— Корейский кейс интересен тем, что несколько десятилетий, с середины 1960-х по начало нынешнего века, страна была донором рабочей силы на глобальный рынок труда. Причем речь шла в том числе о качественном человеческом капитале: значительное число корейцев после окончания университета на родине уезжали работать за рубеж, в основном в Штаты.

Однако во второй половине 2000-х Корея сменила статус со страны-донора международной миграции на реципиента. Этому способствовало, с одной стороны, расширение спроса на высококвалифицированную рабочую силу дома: Корея вошла в клуб высокоразвитых экономик мира. И углубляющийся демографический кризис — с другой. Сегодня Южная Корея имеет один из худших в мире показателей рождаемости.

Корея имеет межправительственные соглашения с 18 странами по организованному набору рабочих кадров для трудоустройства в Корее. В каждой из этих стран — в основном это государства Юго-Восточной Азии, а также Монголия и Узбекистан — созданы учебные центры по изучению корейского языка и прохождения базовой профессиональной подготовки.

Наибольшее количество трудовых мигрантов в Южной Корее — это этнические корейцы, проживающие в восточных провинциях Китая в сравнительной близости от корейско-китайской границы. В целом объем входящего потока ИРС в Южную Корею не слишком велик — 150‒170 тысяч человек в год. При этом выходцев из Узбекистана в Корее насчитывается около 55 тысяч человек. Поэтому разговоры о том, что узбекские трудовые мигранты переориентировались с России на Южную Корею, мягко говоря, сильно преувеличены. Тем более что это система привлечения работников средней и низкой квалификации.

Ну и надо понимать, что Корея работает с мигрантами в рамках срочных трудовых контрактов — о возможности постоянного пребывания в стране и тем более получения гражданства речи не идет. К тому же более или менее эффективно работающая корейская иммиграционная модель все же не может справиться с достаточно высокой нелегальной миграцией. С занятостью в малом бизнесе, пусть и с минимальной квалификацией и совсем слабым владением корейским языком. Мне встречались данные, что среди них есть и россияне.

— Рассматривается ли миграция в Южной Корее — на уровне стратегических документов или практической политики — как инструмент купирования демографического кризиса? Есть ли примеры эффективной реализации расхожего в России тезиса об использовании иммиграции как действенного инструмента борьбы с депопуляцией?

— Если говорить о Республике Корея, мне такие документы не попадались. Более того, несколько лет назад в Корее пришлось принимать ряд мер против «брачного туризма», то есть против въезда в страну для вступления в брак с последующим получением гражданства.

В миграционной литературе тезис о роли миграции в демографическом аспекте имеет широкое распространение. Однако реальная практика все больше опровергает эффективность подобного подхода. Распространение «сегрегации наоборот» и инонациональных анклавов достаточно наглядное тому подтверждение.

— Есть еще одна, крайне оригинальная модель работы с трудовыми мигрантами — назовем ее аравийской. Она действует в Саудовской Аравии, Катаре, Кувейте, ОАЭ. Какие здесь особенности?

— Данные практики получили название «кафала», в переводе с арабского — «спонсорство».

Значительные сегменты рынка труда этих стран — несколько десятков процентов занятых — обслуживаются исключительно привозной дешевой рабочей силой из Индии, Пакистана, Бангладеш. Эти люди принципиально не могут претендовать на гражданство, более того, они поражены в ряде обычных прав. Как правило, они размещаются в особых районах городов, их жизнь и перемещения по стране пребывания строго регламентированы. При въезде, например, в Саудовскую Аравию иностранный рабочий в обмен на билеты, визу и медицинскую карточку, которые ему обеспечивает работодатель-спонсор, теряет право сменить работодателя по желанию или уехать на родину, не заручившись его письменным разрешением. Данная модель предопределена высокой несбалансированностью спроса и предложения на рынках труда принимающих стран в условиях их быстрого экономического развития и особенностями культурно-исторической модели.

Но в монархиях Залива обширен и «верхний» этаж трудовой миграции — значительный поток квалифицированных специалистов приглашают на работу крупные международные компании и местные университеты, масштабна и бизнес-миграция, в том числе наших соотечественников.

Из принципов, которые разумно было бы заимствовать в миграционной политике, я бы выделил приоритет интересов местных работников, защиту их интересов специальным комплексом мер в конкуренции с иностранными работниками у работодателя

Аравийская модель часто является объектом жесткой критики со стороны западных либеральных СМИ и особенно правозащитников. Ну и постепенно появляются робкие признаки ее трансформации. Так, в Саудовской Аравии была принята программа частичного замещения ряда низкоквалифицированных профессиональных позиций местными кадрами с подтягиванием вверх уровня заработной платы.

— Что происходит с миграцией в континентальной Европе?

— Европа практически постоянно сталкивается с различными миграционными вызовами. После распада СССР и краха социалистического блока в Центральной и Восточной Европе основной поток трудовых мигрантов в Западную Европу шел с Востока. Германия объявила программу репатриации, туда въехало несколько миллионов этнических немцев из России, Казахстана и некоторых других стран бывшего СССР. Молдаване ехали работать в близкую по языку Италию, поляки облюбовали Англию и так далее.

В 2010-х годах на смену этому в значительной степени уже переваренному восточному потоку хлынул еще более массовый и куда менее управляемый поток мигрантов с Юга — из Африки и Ближнего Востока, спровоцированный сначала «арабской весной», а затем ожесточенными гражданскими войнами в Ливии, потом в Сирии. Эффективно управлять этим потоком мигрантов, договориться о более или менее справедливом распределении бремени издержек на прием и адаптацию миллионов мигрантов страны ЕС не могут до сих пор.

Что касается регулирования привлечения ИРС по инициативе работодателя, то в Европе также очень распространена система спонсорства, которую мы уже обсудили. Например, в Испании, где широко распространена практика привлечения иностранных рабочих на сезонные сельхозработы по уборке овощей, принимающие мигрантов кооперативы обязаны предоставить жилье приезжим.

Сколько гастарбайтеров в России

— После познавательной международной панорамы мы наконец добрались до России. Прежде всего, самый простой вопрос: сколько в нашей стране трудовых мигрантов?

— Точный ответ на этот простой вопрос дать затруднительно. Если пользоваться наиболее надежной статистикой Главного управления по вопросам миграции МВД — после расформирования Федеральной миграционной службы в 2016 году функции учета и работы с мигрантами перешли к силовому ведомству, то я бы сказал, что легальных трудовых мигрантов у нас три-четыре миллиона человек, сюда входит ИРС как из визовых, так и безвизовых стран. Действующих разрешений на работу мигрантам из безвизовых стран, кроме стран ЕАЭС — им патенты не нужны, насчитывается около двух миллионов. Годовая квота на привлечение работников из визовых стран невелика: на 2024 год она определена в размере 155,9 тысячи человек. Плюс нелегальных мигрантов еще менее одного миллиона, по данным того же ГУВМ их порядка 800 тысяч.

Если занятых у нас всего около 72 миллионов человек, то иностранцы занимают порядка шести процентов российского рынка труда.

— В декабре прошлого года Владимир Путин во время прямой линии заявил, что в России трудовых мигрантов свыше десяти миллионов человек? Кому верить?

— Боюсь, что президента неправильно информировали. Возможно, он имел в виду число въездов в РФ за год с указанной в анкете целью «работа». Либо число иностранных граждан и лиц без гражданства, поставленных на миграционный учет за год.

— Из каких стран в основном к нам прибывают трудовые мигранты?

— С большим отрывом лидируют безвизовые Узбекистан, Таджикистан и Киргизия. Топ стран по квотируемой визовой трудовой миграции в Россию возглавляет с большим отрывом Китай, далее следуют Турция, Индия, Вьетнам, Сербия и Таиланд.

Соотечественники в приоритете

— Какие практики зарубежного опыта регулирования трудовой миграции вы считали бы разумным в той или иной степени использовать в России?

— Мне представляется очень перспективным программно-целевой принцип организации системы миграционного регулирования, наиболее эффективно настроенный в Канаде, Австралии и Южной Корее. Этот принцип состоит в выстраивании миграционной политики из задач решения конкретных, четко очерченных и меняющихся со времени национальных экономических задач — развития тех или иных отраслей, территорий и так далее.

— В этой парадигме долгосрочная миграционная стратегия становится ненужной, я правильно понимаю?

— Сегодня, скорее, да. А вы посмотрите на Концепцию миграционной политики РФ на 2019‒2025 годы. В конце прошлого года президенту страны пришлось вносить в нее существенные дополнения. Текущая дискуссия об этом тоже свидетельствует. В мире существенно возрастает уровень неопределенности. Россия — часть этого мира, и основой стратегии будет только борьба с неопределенностью.

— Мне кажется, что в условиях высокой неопределенности следование правильной долгосрочной стратегии только и способно принести успех. При этом я абсолютно согласен, что нашей политике миграционного регулирования сильно недостает стройности и прагматизма.

— Из принципов, которые разумно было бы заимствовать в миграционной политике, я бы выделил приоритет интересов местных работников, защиту их интересов специальным комплексом мер в конкуренции с ИРС у работодателей. Мы о них говорили с вами сегодня. Элементы такой системы, в частности зарплатные пороги для неквотируемой части ИРС из визовых стран, а именно высококвалифицированных специалистов, действуют у нас уже сегодня. Мне представляется важным распространить это регулирование и на все остальные сегменты трудовой миграции, по крайней мере на весь ее «нижний этаж».

Чрезвычайно важно также выстраивание долгосрочных ответственных отношений между работодателями, мигрантами и государством — все то, что в ряде зарубежных стран именуется непривычным в этом контексте для нашего уха словом «спонсорские отношения». Требуется нормативно-правовое оформление взаимодействия работодателя и иностранного работника в рамках организованного набора на базе конкретизации и упорядочения взаимных прав и обязанностей сторон.