— Исторически сложилось так, что в сфере образования главным заказчиком в России является государство. Оно ставит задачи. Есть понимание, что сегодня нужно нашей стране? 

— Зачем нужна большая наука таким странам, как Россия, США, Китай? Причина проста: делать самое-самое лучшее оружие.  Имеешь лучшую фундаментальную науку — делаешь лучшее оружие. Если не стоит задача соревноваться за место в первой тройке-пятерке, можно понизить себе цель. Скажем, иметь хорошую индустрию — тогда наука может быть «послабее». Когда от тебя не требуется вообще ничего, можно даже обсуждать финскую модель образования. Кто-нибудь слышал, чтобы финские школьники победили в какой-нибудь международной олимпиаде по физике или математике? 

Задача зависит от того, чего хотят государство и его народ: уцелеть на перекрестке всех дорог в Евразии или отсидеться в далеких финских лесах-болотах. Поэтому у нас в стране должны быть такие школы, как СУНЦы, Физтех-лицей, Лицей МГТУ, которые будут пытаться направить своих выпускников в организации, которые делают «большие дубинки». 

Есть также задача возродить профессиональное образование — систему ПТУ, колледжей, технических училищ. Хотя, нужно отметить, железнодорожный колледж чувствует и чувствовал себя в любое время прекрасно, потому что железнодорожная система была жива, жива сейчас и успешно работает. И хотя про медицину бесконечно плачутся, но конкурс в медицинские образовательные учреждения во все времена был огромный. 

Если систему ПТУ не реанимируют, промышленности в конце концов придется самостоятельно готовить кадры для работы на станках. 

— Последние сто лет наша система образования переживала яркие взлеты и падения — от одной из лучших систем образования в мире, передовых достижений в науке и космосе, пик которых был в шестидесятые годы, до анархии девяностых. И вот мы снова стоим перед лицом проблемы обеспечения технологического и научного паритета с ведущими странами мира. Кажется, есть даже некоторые исторические аналогии с началом двадцатого века. 

— Начнем с того, что советский технологический прорыв стоял на весьма надежном фундаменте. Может быть, в Российской империи была не самая лучшая в мире наука, но кадрами, что остались и не уехали, советскую власть она обеспечила. Взять того же Жуковского, без которого наша авиация была бы невозможна. Существенная часть советской научной элиты начала свое образование еще в классических царских гимназиях. К примеру, академик Андрей Николаевич Колмогоров, его друг и соратник академик Павел Сергеевич Александров начинали учиться еще в гимназиях при царе, а потом, в двадцатые годы, учились в университете у выдающегося математика академика Николая Николаевича Лузина, который сформировался как ученый в царское время.

В двадцатые годы прошлого века, практически ровно сто лет назад, у нас было время диких экспериментов. В университетах упраздняли факультеты, активно использовался бригадный метод обучения. Некоторые горячие головы предлагали даже создать «пролетарскую математику».

В тридцатые годы эксперименты закончились. Вузам вернули факультетскую систему, запретили бригадно-групповой метод обучения. В 1933 году школьную систему почти вернули к традиционному образцу, который, в свою очередь, был весьма похож на классическую немецкую гимназию. (К концу сталинского правления в школе, раздельной для мальчиков и девочек, преподавалась логика и готовилось преподавание латинского языка.)

Инженерные кадры для советской индустриализации требовались, но с 1 сентября 1940 года было введено платное обучение в восьмом‒десятом классах средней школы, в техникумах, педагогических училищах, сельскохозяйственных и других специальных средних заведениях, а также в вузах (это было отменено в 1956 году). Сумма оплаты была ощутимая. Актер Евгений Семенович Матвеев писал в своих воспоминаниях, что для него, выходца из деревни, это было трагично. В то же время в военных училищах образование было бесплатным. Из этого становятся понятны приоритеты государства в тридцатые‒сороковые годы.  

— Несмотря на все эти пертурбации, научного потенциала хватило на советский атомный проект и на рывок в космос в шестидесятые годы. Но вслед за этим ярким всплеском последовал откат.

— Считается, что именно при Хрущеве появилась идея, что квалифицированный рабочий — более ценный кадр, чем инженер. Тем не менее именно при Хрущеве массово появляются специализированные математические школы по всей стране, в том числе наша школа, открываются заочные школы для школьников.

В девяностые годы происходили разные вещи, последствия которых мы еще долго будем изживать. Взять хотя бы попытку приватизировать МГУ, о чем в одном из интервью рассказал Виктор Антонович Садовничий. В целом же, однако, на образование наплевали, и оно оказалось предоставлено само себе. При этом зарплаты в этой сфере были низкие, как и у всех бюджетников в то время. Но самое страшное — российская система образования оказалась совершенно беззащитна перед новыми педагогическими экспериментами.

В систему пришли люди, которые стали предлагать то, что мы уже проходили в тридцатые годы: снова внедряют «проектный метод», или «компетентностный подход», — не давать в школе знания, а учить компетенциям. Хотя невозможно научиться учиться, если не изучать какое-то конкретное знание.

В нашей истории таких примеров хватает. Но в советское время экспериментаторов иногда все же удавалось остановить. Например, в шестидесятые‒семидесятые годы началась замена математических учебников на более наукообразные. Причем мода на наукообразие в школьной программе была мировая. Была такая анонимная группа французских ученых-математиков — Бурбаки, и вот они выдвинули эту программу: внести в школу (даже младшую) понятия теории множеств, изучать в школе графы. У меня даже есть переведенная с французского языка книжка для детского сада по теории графов. Академик Владимир Игоревич Арнольд, ученик Колмогорова, писал, к чему это привело. Французский школьник, отвечая на вопрос, чему равно три умножить на четыре, отвечает, что «равно тому же, что и четыре умножить на три, потому что это коммутативно, а сколько, я не посчитаю».

Понятно, что учебники, которые написаны научным языком, оказались непонятны и детям, и родителям, и педагогам. Это привело к катастрофическому падению уровня знаний школьников по математике, началась острая дискуссия в прессе.

В систему пришли люди, которые стали предлагать то, что мы уже проходили в тридцатые годы: «проектный метод», или «компетентностный подход», — не давать в школе знания, а учить компетенциям. Хотя невозможно научиться учиться, если не изучать конкретный предмет

В результате академик Понтрягин, наш выдающийся ученый-математик, написал разгромную статью в журнале «Коммунист». Жаловались родители, школьники писали в «Комсомольскую правду»: «Мы ж не дураки». «Кандидат наук, и тот над задачей плачет», — пела Алла Пугачева в «Песне первоклассника». Произошла контрреформа, но в школу так и не вернулись удачные и понятные учебники Киселева — были написаны новые, не совсем удачные учебники. Но все-таки работа над ошибками была проведена.  

Фонетический метод как квадратное колесо

— У нас уже не первый десяток лет используется фонетический метод обучения чтению, и никто это остановить не может.  

— Есть один доктор биологических наук, профессор, директор института. Ему принадлежит высказывание, смысл которого в том, что чтение — это правильное воспроизведение звукового ряда слова. Чем занимаются дети в подготовительных группах детских садов и в первом классе школы? Они занимаются фонетикой, то есть вместо того, чтобы понять прочитанное, русскоязычные дети читают и изучают транскрипцию. В итоге, когда учитель просит: «назовите слово на букву “а”», — дети отвечают: «агурец». То есть у детей формируется звуковая доминанта, и всё — научиться грамотно писать им уже будет очень и очень сложно. А поскольку фонетическим способом практически невозможно научить человека правильно читать, в школьных программах появляется новый предмет «осмысленное чтение».  Фонетическая система обучения неправильная, это как заставить крутиться квадратное колесо. Она начала побеждать с конца восьмидесятых годов, и до сих пор управы на нее нет.

— За вычетом всех экспериментов, какие базовые проблемы сегодня стоят перед системой образования?

— У нас весьма старый учительский корпус. Средний возраст учителя очень высок. Да и средний возраст профессора, мягко говоря, тоже не радует. Председатель Госдумы Вячеслав Викторович Володин сообщил, что молодых педагогов лишь около десяти процентов от их общего числа. Если мы уберем учителей в возрасте шестьдесят пять лет и старше, то все остановится.

Дефицит учителей чувствуется даже в Москве. Не так сильно, как в остальной стране, но все же ощутимо. Если еще десять лет назад было ощущение, что у системы есть некий запас прочности, учитель заболел — его заменили и так далее, то сейчас создается впечатление, что система школьного образования находится в состоянии крайнего напряжения. Директор Президентского лицея Максим Пратусевич на совещании в «Сириусе» говорил, что, по его подсчетам, стране не хватает 24 тысяч учителей математики и через год-два все остановится. Понятно, почему нагрузка на учителей по стране переваливает за 27 часов в неделю. 

— Откуда растут ноги этой проблемы? 

— С девяностых годов педагогические институты массово перековались в университеты и сильно уменьшилось количество педагогических институтов, подотчетных Министерству просвещения. К примеру, подмосковный ОЗПИ (Орехово-Зуевский педагогический институт) сейчас называется Государственный гуманитарно-технологический университет. Если раньше он выпускал только учителей, то сейчас далеко не только учителей. И раньше не все выпускники шли в школы, а теперь их процент еще меньше. Кадры готовятся в ненадлежащем количестве, а если посмотреть, кто идет на эти специальности и на их балы ЕГЭ, то становится совсем грустно. 

Видимо, кто-то поверил обещаниям министра цифрового развития Шадаева, обеспечить всех школьников бесплатными ИИ-учителями. Во-первых, не бывает бесплатных ИИ-учителей. Во-вторых, я сам наблюдал, как за три года сменилось пять систем электронного дневника. Исходно простую технологию, учитель‒ученик и три клочка бумажки — школьный журнал, дневник и школьная тетрадка, не требующая компьютеров, интернета, сенсорных панелей, — совершенно непонятно зачем загоняют в компьютер, в эту биг-дату. Кому нужны собирать со всей страны и хранить на этих серверах результаты всех этих контрольных, всероссийских проверочных работ, огромные массивы школьных оценок? Исходно очень простая технология не требовала, чтобы школьный учитель в два часа ночи заполнял электронные дневники или писал сообщения в «Сферум».  

Идеал, видимо, Хогвартс

— Фундаментальный вопрос — качество обучения в обычных школах. Если там не справляются, то, как в эффекте домино, посыплются и все остальные уровни образования. 

— Сейчас в нашу школу приходят дети чуть более слабые, чем десять-двадцать лет назад. И это в школы, которые имеют систему отбора. Мы живем за счет обычных школ. Их проблемы автоматически становятся нашими. Например, МФТИ (а это элитный вуз) решил дать своим студентам, уже проучившимся один год, в качестве контрольной работы задачи вступительного экзамена восьмидесятых годов. Восемьдесят процентов студентов справились, но двадцать из ста не поступили бы в МФТИ в восьмидесятые годы.  Мы видим, что с годами уровень подготовки учеников падает.

— Следующий пункт — хроническое недофинансирование? 

— Деньги в системе образования есть, вопрос в том, кто их получает и как.

Отмена единой тарифной сетки стала фактически диверсией в образовании. Ее отменили со словами «сейчас мы введем современные прогрессивные правила оплаты труда». Подушевое финансирование школ автоматически убивает все малокомплектные школы. Мало того, и всем остальным школам этот подход ничего хорошего не дает. Почему? Потому что на одну душу государство дает недостаточно. К примеру, только сейчас в Москве уравняли стоимость этой души в младшей, основной и старшей школах. За одного ученика в школу направляют порядка двухсот тысяч рублей в год. Раньше еще меньше было: в старшей школе — 123 тысячи рублей в год, потом 80, в младшей что-то около 40. Как будто младший школьник требует в три раза меньше усилий.

При этом из всех этих денег выплачивают зарплату учителям, коммунальные платежи, налоги, закупают учебники и так далее.   Получается, что даже скорректированная субсидия не выглядит огромной. Из этого способа финансирования следует, что если у тебя много учителей, то каждый их них получит мало. В идеале, видимо, должно быть как в Хогвартсе — один преподаватель по одному предмету на всех учеников. Тогда ему одному денег хватит. 

Рассмотрим новое предложение: ставить в зависимость премиальную часть оплаты труда учителя от успехов его учеников. Но ведь есть учителя в классах выравнивания. Там большой успех школьника — выучить таблицу умножения, а не выиграть олимпиаду. Получается, что они остаются без доплаты? Работы у них не меньше, если не больше, чем с талантливыми детьми. При этом зарплата начинающего учителя ниже всякой критики. Много где арифметика печальная: за 20 часов в неделю — 20 тысяч рублей в месяц. 

Еще одна неправильность — зарплата по регионам отличается в разы. Доходит до того, что так происходит в соседних школах, но одна находится в Москве, а другая относится к Московской области. Причем решения этой проблемы пока не видно. 

— Как, по-вашему, должна быть построена система оплаты труда учителя и сколько он должен зарабатывать? 

— Много раз предлагалось два общероссийских МРОТа за ставку. Это 39 тысяч на руки за 18 часов. Все остальное — за отдельную плату, ставка также не должна зависеть от региона, региональными могут быть только доплаты и премии. 

— Где сейчас проходит граница между передовой педагогической мыслью и практикой? 

— За этими всеми разговорами о передовых и не очень методиках забывают, что школьники неоднородны. Школьные программы — это некая декларация о намерениях, чему и как нужно учить детей. Дальше уже учитель берется за дело. Получится, не получится — это уже результат взаимодействия учителя с учеником.  

Школа — штука простая. Она ни в каких концепциях не нуждается, даже, собственно говоря, и учебники тоже дело десятое. Ведь те, кто запускал космические корабли, учились в тридцатые, сороковые, пятидесятые годы. Тогда в школах не было компьютеров, интернета, проекторов и интерактивных досок. А хорошие школы и отличные учителя — были. Владимир Федорович Овчинников, директор и основатель лицея «Вторая школа», как-то раз сформулировал универсальное правило «как сделать хорошую школу»: «Набрать хороших учителей и не мешать им работать». 

Не все ученые — олимпиадники

— Есть ли маркеры, которые определяют иерархию стран с лучшим образованием? Можно, например, отнести к их числу победу в международных олимпиадах?

— С одной стороны, олимпиады вполне адекватно отражают актуальный уровень и потенциал образовательной системы страны, ее способность делать «большие дубинки». Посмотрите результаты Международной математической олимпиады. В пятерке лидеров в последние годы постоянно присутствуют азиатские команды — КНР, Южная Корея и Северная Корея, Таиланд, Вьетнам и, конечно, США и Россия. Но проблема олимпиад в том, что их результаты мало говорят о процессах, происходящих в системе образования, результаты которых будут видны через много лет.

С другой стороны, есть еще отдельный философский вопрос: не портят ли олимпиады будущих ученых. От коллег мне даже доводилось слышать мнение, что «олимпиадник к наукам не способен». Не комментирую это высказывание, а лучше расскажу пример из практики. У нас был талантливый мальчик, который выиграл Международную математическую олимпиаду. Год проучился у нас, перешел в другую школу — там можно было не учить физику, а на резонное замечание, что у нас кандидаты и доктора физико-математических наук и вообще физика математику нужна и полезна, сообщил примерно следующее: «Я не хочу заниматься наукой, хочу заниматься олимпиадными задачами». 

Мы бы хотели, чтобы он стал доктором до тридцати, член-корреспондентом в возрасте сорок плюс, академиком в районе пятидесяти лет… А он не хочет быть новым Ферми, Колмогоровым. Сейчас он потерян для науки. 

— Действительно ли впереди планеты всей азиатская модель образования?

— Вообще говоря, современные школы и вузы Азии многое взяли из европейского опыта.  Немецкого, английского и так далее.

— Что-то о немецком образовании в последнее время ничего не слышно…

— Потому что их хорошенько так оккупировали, они долгое время не вели суверенную образовательную политику. Однако европейские традиции живы. Например, английская школа имеет свою специфику. Экзамены в одиннадцать лет, после которых для одних «Бетонные столбы» (аналогия с районной школой Stonewall High для детей из неблагополучных семей, в которую должен был пойти Гарри Потер. — «Монокль»), ставящие крест на получение приличного образования в будущем, для других нормальные школы, а для элиты — Итон или другой условный Хогвартс. Именно там раньше формировалась элита, которая правила этой кастовой страной — тут в программе найдутся и классические языки, и жесткая модель образования без «компетентностных подходов» — будь добр исполнить, иначе вылетишь.  

Создается впечатление, что система школьного образования находится в состоянии крайнего напряжения: стране не хватает 24 тысяч учителей математики, и через год-два все остановится. К сожалению, и астрономию возвратить в школу практически невозможно, потому что мало кто может ее преподавать

И США тоже весьма интересны в плане устройства системы образования. Недавно Трамп предложил закрыть федеральное министерство образования США. Это только кажется, что он дичь сказал. Дело в том, что там вопросы образования решаются на уровне даже не штатов, а образовательных округов. Часто американская школа — это такой комбинат тысяч на много человек. Неуправляемый монстр, который никаких задач, кроме выдачи аттестатов, не решает. Да, в США есть школы, которые действуют вне государственной системы образования.  У них есть интересные школы, где родители подписывают согласие на физические наказания для детей. Есть школы с раздельным обучением мальчиков и девочек. В целом модель получения высочайших результатов у них была другая: они просто покупают талантливых выпускников элитных университетов и их научных руководителей, привозят их в штат, дают деньги на лабораторию, и те делают им науку и большие дубинки. Того же Ферми вывезли из Европы, то есть у них довольно посредственная массовая школа, отличные элитные институты и научные лаборатории, которые пылесосят весь мир в поисках талантливых студентов и ученых. Ориентироваться на американскую модель — задача в наших условиях невозможная.  

— Погодите, а как же последовательное укрупнение школ, объединение с детскими садами — кажется, я знаю, где этот прогрессивный подход подсмотрели… 

— Наверное, посмотрели на американские общеобразовательные комплексы и решили, что это хорошо. На деле в наших условиях — проблемная управляемость, недоступность администрации, а профитов почти нет. Очередное поветрие.  

— Кого можно назвать образованным человеком сейчас? 

— Со времен античности мало что изменилось. Семь свободных искусств, семь достойных занятий для свободного гражданина — риторика, логика, грамматика, арифметика, геометрия, музыка («гармоника») и астрономия.

Можно посмотреть школьную программу ведущих мировых школ и задуматься: а почему они изучают древнюю историю, языки, литературу, математику, физику, химию? Потому что в комплексе изучение этих наук позволяет сформировать адекватную картину мира. К сожалению, возвратить в среднюю школу астрономию сейчас практически невозможно, потому что мало кто может ее преподавать.  

— В каком возрасте лучше выбирать специализацию? 

— Ранняя специализация плоха тем, что чем раньше ты попадешь в эту колею, тем труднее потом тебе будет из нее выбраться, если вдруг поймешь, что хочется чего-то другого. Поздняя же специализация, приводит к тому, что мы рискуем ничего нового в какой-то науке не успеть сообщить. Дело в том, что, по словам известного ученого-физика, 60 процентов актуальных знаний в физике получено за последние 30 лет. 

В математической школьной программе даже после реформы Колмогорова, когда в школу пришел матанализ, самое свежее, что ученику сообщается, — это формула Ньютона — Лейбница, а это начало восемнадцатого века. Нужно понимать, что передовой край науки от школьной скамьи все время отъезжает все дальше и дальше. Чтобы успеть до этого передового края дойти хотя бы до пенсии, надо начинать все раньше и раньше. Запрос на раннюю профилизацию все равно будет. Вещь не очень полезная, возможно даже вредная, но иначе никак. 

— Назовите пять пунктов, которые вы прямо сейчас изменили бы в нынешней системе школьного образования.

— Необходимые изменения лучше всего сформулировал доктор физико-математических наук и известный популяризатор математики Алексей Савватеев в своем «Манифесте спасения массовой школы в России». Мой личный топ-5 проблем — это зарплата и нагрузка учителей, а также изменение принципов финансирования школ. Отдельно от учебной нагрузки выделил бы бюрократические обременения, в том числе электронные системы, работа с которыми требует очень много времени учителя. Вопросы дисциплины учеников в школе — у школы и учителя нет адекватных рычагов влияния на ученика. Например, выгнать из школы неадекватного ученика, который нападает на учителя или терроризирует одноклассников, практически невозможно. Требуется навести порядок в методиках и средствах обучения, в том числе в вопросах избыточной цифровизации.