В Москве открылась уже вторая выставка, посвященная пятидесятилетию Оттепели. На этот раз в Третьяковской галерее на Крымском валу. А перед этим — в Музее истории Москвы. Выставки в чем-то похожие и по замыслу, и по решению, но в Третьяковке, безусловно, все масштабнее. Обе выставки в первую очередь художественные, однако на них представлены и кинематограф, и наука, и быт советских людей того времени. А также идеи, которые тогда обсуждались и как часть художественного творчества, и как выражение политики.
Трудно сказать, почему именно в 2017 году было решено отметить годовщину Оттепели, которой сами организаторы выставок отводят период с 1954 по 1968 год. По крайней мере, об этом нигде ни слова.
Именно в этот период в СССР произошла перестройка власти из неограниченно тоталитарной в умеренно авторитарную, что в условиях тогдашнего Советского Союза было воспринято как невиданное освобождение — освобождение бытовое, политическое, художественное. Чувство свободы и энтузиазма от ее осознания стали главным содержанием искусства того времени.
И тогда же СССР стал второй по мощи экономической, военной, научной и культурной державой мира. Может быть, в том числе благодаря наступившей свободе и энтузиазму. На этот период пришлись самые выдающиеся достижения Советского Союза в области науки и техники: запуск спутника, запуск человека в космос, фотографирование обратной стороны Луны, строительство первых атомных электростанций и атомных ледоколов, гражданских реактивных самолетов, строительство первого токамака, разработка Николаем Басовым и Александром Прохоровым основ квантовой электроники. Список можно продолжать.
Такое сочетание осознания свободы и научных достижений породили невиданный во всем мире феномен — дискуссию «физиков» и «лириков», которая не столько разводила их, сколько объединяла в общем энтузиазме. И как отражение этого энтузиазма — фильм «Девять дней одного года» и песня «На пыльных тропинках далеких планет» на слова будущего диссидента Владимира Войновича.
Это время породило не только в СССР и странах социалистического лагеря, но и во всем мире, особенно среди левых партий и движений, надежды на возможность создания общества, в котором свобода будет сочетаться со справедливостью и экономическим процветанием.
С поражением, которое потерпела Оттепель, начался период советской истории, получивший название «застой». За его годы была разрушена коммунистическая идеология и подорвана советская экономика. В результате попытка в восьмидесятые повторить Оттепель в виде Перестройки закончилась крахом Советского Союза.
Одновременно поражение Оттепели привело к разрушению левых идеологий, краху и перерождению левых партий во всем мире. Из партий исторического оптимизма они постепенно стали превращаться в «партии золотой середины», образуя вместе с аналогичными либеральными партиями политический «центр», который господствовал в мире последние пятьдесят лет, заведя его в очевидный тупик, но на этот раз Оттепели пока не предвидится.
Известный итальянский кинорежиссер Давиде Феррарио, человек левых убеждений, в одном из интервью сказал: «Когда Советский Союз рухнул, многие из нас ощутили страшную растерянность. Никто не стал бы защищать СССР как систему, но казалось, словно у нас умер отец. За спиной у нас больше не было точки опоры. Даже если раньше мы постоянно спорили с Советским Союзом, даже если раньше мы с ним боролись, мы вдруг поняли, что остались совсем одни». Воспоминания об Оттепели были одной из таких опор.
Что такое Оттепель
Почему именно 1954 год ассоциируется с началом Оттепели? Наверное, потому, что в декабре 1953-го был приговорен к высшей мере наказания, которую тогда же привели в исполнение, Лаврентий Берия, ставший символом того, что получило название «злоупотребления времен культа личности». Как писал Илья Эренбург, чья опубликованная в это время повесть «Оттепель» дала название этому времени и который во многом стал ее глашатаем, «Берию все ненавидели, рассказывали о нем как о человеке, развращенном властью, жестоком и низком». Хотя еще до ареста Берии и даже с его подачи было прекращено самое одиозное дело последних лет жизни Сталина, так называемое дело врачей. И уже на июльском 1953 года пленуме ЦК КПСС Вячеслав Молотов говорил о «культе личности» Сталина. В стране менялась то, что называется общественной атмосферой. Тот же Эренбург писал: «Я видел, как меняются человеческие отношения, как люди начинают свободно разговаривать друг с другом». Возвращались первые освобожденные и реабилитированные.
«Оттепель» Эренбурга сейчас вряд ли будет читать кто-то, кроме литературоведов и историков. Но в тот момент повесть о простых человеческих отношениях на фоне происходивших в стране перемен оказалась очень актуальной. Как объяснял сам Эренбург, «мне хотелось показать, как огромные исторические события отражаются на жизни людей в небольшом городе, передать мое ощущение оттаивания, мои надежды». Хотя, как отметила литературовед Мариэтта Чудакова, само слово «оттепель» было впервые использовано для характеристики общественного климата столетием раньше — Федором Тютчевым в переписке с Иваном Аксаковым, после смерти Николая I, в обстоятельствах, в чем-то похожих на пятидесятые годы ХХ века. Кстати, этот столетний период некоторые историки рассматривают как характерный для России исторический цикл: от революции к заморозкам, от них к «оттепели», реформам, новым, уже «легким», заморозкам и так далее.
То, что именно Эренбург стал тем, кто назвал Оттепель оттепелью, было в каком- то смысле закономерным. Он был одним из немногих советских людей, которых можно было назвать гражданами мира. Он практически свободно ездил за границу. Таких в СССР были единицы. Франция, куда Эренбург эмигрировал после революции 1905 года, в которой он участвовал как большевик, фактически стала его второй родиной. Там он обрел широкий круг друзей в самых разных слоях общества, но в первую очередь среди творческой интеллигенции и левых политиков, что сделало его незаменимым для советского руководства посредником в отношениях с европейской интеллигенцией и левой политической элитой. После Октябрьской революции Эренбург достаточно долгое время скептически относился к происходившим в России переменам, тем более что в годы Первой мировой войны он, в отличие от своих бывших соратников, занял агрессивно патриотическую позицию. Но поднимавший в Европе голову фашизм заставил его сделать выбор. Он стал советским человеком и советским писателем. Эренбург был одним из немногих людей, кому звонил Сталин и кто позволял себе писать письма вождю по волновавшим его вопросам. Но он же знал многих из тех, кого вождь уничтожил. Тот же Николай Бухарин был его школьным приятелем. Роман Эренбурга «Падение Парижа» о поражении Франции в 1940 году, последняя часть которого, посвященная собственно войне, была отвергнута редакций журнала «Знамя», но напечатана по личному указанию Сталина в мае 1941-го, для понимающих людей стал знаком того, что вождь признал войну с Германией неизбежной. Но всенародно и всемирно известным Эренбург стал как пламенный публицист во время Великой Отечественной войны. Его знаменитая статья «Убей!» распространялась на фронте и на оккупированных территориях как агитационная листовка. Известно, что в воинских частях и партизанских отрядах отдавали приказы вроде: «Газеты после прочтения употреблять на раскурку, за исключением статей Ильи Эренбурга». Вот почему даже не самая яркая повесть этого писателя в пятидесятые годы обратила на себя такое внимание и стала символом новых времен.
Далее, в 1956-м, последовал ХХ съезд КПСС с секретным докладом Никиты Хрущева «Культ личности Сталина и его последствия». Рассказывают, что во время доклада несколько делегатов упали в обморок, потрясенные открывшимся. Хотя доклад был секретным, он стал практически сразу известен всему населению Союза, поскольку его изложение зачитывалось на опять-таки закрытых партсобраниях и потом пересказывалось домочадцам, друзьям и знакомым. Стал доклад известен и всему миру, где его вскоре опубликовали — благодаря иностранным гостям съезда. Потрясение было огромным повсеместно.
Важным знаком произошедших перемен стал июньский 1957 года пленум ЦК КПСС, на котором были исключены из состава ЦК члены так называемой антипартийной группы — Маленков, Каганович, Молотов и примкнувший к ним Шепилов. Их снятие с занимаемых постов, впервые за последние двадцать лет, произошло демократическим путем—голосованием на пленуме, а главное, никто из них не был репрессирован: просто понижены в должности, а затем отправлены на пенсию. (Через семь лет так же сняли Хрущева.) По стране гулял анекдот: «Какая самая длинная в мире фамилия? Ипримкнувшийкнимшепилов». Свободное обращение анекдотов тоже стало знаком времени. Так же как задушевные разговоры на кухнях «за политику». Говорят, что Хрущев сам любил рассказывать анекдоты о себе иностранным журналистам.
Оттепель означала и открытие Советского Союза миру: VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве, разнообразные иностранные выставки, в первую очередь американская в Сокольниках в 1959 году.
Светлое будущее
Хрущев во время визита на выставку США на фоне интерьера американской кухни с посудомойкой, стиральной машиной, тостерами и электрочайниками доказывал приехавшему в Москву Ричарду Никсону (в 1959-м — вице-президент США), что советскому народу это все не очень-то и нужно, но тем не менее сказал: «Америка сто пятьдесят лет существует, вот ее уровень. Мы сорок два года существуем. Нам [нужно] еще семь лет, и мы будем на таком же уровне, как Америка, а потом пойдем дальше, вперед». И пообещал Никсону «помахать ручкой» при обгоне.
Оттепель означала не только политический поворот, но и поворот в экономике и социальной сфере. Хотя Хрущев и спорил с Никсоном, судя по всему, увиденное на американской выставке окончательно утвердило партийно-советское руководство в необходимости развития того, что в СССР называлось промышленностью группы «Б», а попросту производством товаров народного потребления. И семь лет прозвучали в споре не случайно. Именно в 1959 году состоялся XXI съезд КПСС, утвердивший семилетний план развития народного хозяйства. На этом же съезде Хрущев провозгласил, что «социализм победил не только полностью, но и окончательно». За семь лет СССР должен был произвести продукции столько же, сколько за предшествующие сорок, и сделать решающий шаг в создании материально-технической базы коммунизма и обеспечении победы СССР в мирном экономическом соревновании с капиталистическими странами. Была выдвинута цель «догнать и перегнать» Соединенные Штаты и к 1965 году выйти на первое место в мире как по абсолютному объему производства, так и по производству на душу населения. Эта цель, которая сейчас кажется абсолютно авантюристичной, обосновывалась очень высокими темпами экономического роста в СССР, в то время значительно превышающими темпы роста экономики США.
Именно в это время появились первые советские массовые холодильники — знаменитый ЗИЛ, телевизоры — «Рекорд», пылесосы — «Ракета». Все они представлены на выставках 2017 года, равно как образцы мебели и советского дизайна, носившего на себе печать впечатлений от ракетно-космических успехов СССР. А на смену революционному фарфору двадцатых и шику сталинского фарфора пришли фарфоровые ракеты и космонавты.
И впервые за все годы советской власти все эти изделия стали доступны рядовому человеку. И даже какое-то время перестали быть дефицитом. Более того (в это трудно поверить тем, кто помнит последние годы советской власти), на приобретение товаров народного потребления выдавали беспроцентные кредиты.
И конечно, самым выдающимся достижением того периода стало массовое жилищное строительство, объем которого за семилетку вырос более чем вдвое. Это те самые хрущевские пятиэтажки и повсеместные «черемушки».
Новому времени соответствовала и новая архитектура. На смену сталинской пышности пришел хрущевский минимализм, который в чем-то напоминал архитектурный авангард двадцатых годов, но без претензий на авангардность. Теперь речь шла только об экономичности решений. А вместе с этим у людей появилась надежда на нормальный быт. На смену идеалу двадцатых — домам-коммунам — пришел вполне буржуазный идеал отдельной квартиры, с отдельной кухней и ванной, как реализация права на индивидуальность, хотя бы и в быту.
Одновременно массово стали раздаваться дачные участки. Возможности их использования ограничивались всяческими надуманными нормами, но именно эта земля стала источником очень большой части продуктов, особенно овощей, картофеля и фруктов, производимых в СССР, и предоставила новые возможности для отдыха и досуга их владельцам. Хоть в чем- то мы обогнали «загнивающий Запад», где возможность иметь второй дом за городом, пусть даже очень скромный, была недоступна большинству граждан.
И даже пресловутая кампания по повсеместному распространению кукурузы, на многие годы ставшая темой для анекдотов и так и не понятая неблагодарными гражданами, имела целью подъем их благосостояния, создавая кормовую базу для животноводства.
Но в такой сложной стране с такой сложной историей, как СССР, прошедшей через три войны за те сорок с небольшим лет, о которых говорил Хрущев, нельзя было остановиться в развитии и, главное, в ожиданиях граждан. Всякая остановка грозила катастрофой, что в конце концов и произошло. Нужно было открывать новые горизонты и демонстрировать новые высоты. Тем более что вся предшествующая история СССР демонстрировала большие возможности, какие предоставляет для развития страны энтузиазм граждан. И Хрущев придумал новую цель: уже не просто обогнать весь мир, но построить коммунизм в отдельно взятом СССР. На XXII съезде КПСС в 1962 году завершилось разоблачение культа личности Сталина и была принята новая, третья Программа КПСС, в которой достижение коммунизма было названо целью партии на ближайшие десятилетия. Даже в те годы мало кто читал Программу КПСС, в которой была поставлена эта цель; думаю, что сейчас таких людей совсем мало, а ведь коммунизм в этой программе понимался достаточно утилитарно. И на самом деле построение самого коммунизма оставалось делом следующих поколений, а на текущую перспективу ставилась задача построения материально-технической базы коммунизма. Это был, при всей своей пропагандистской заостренности, развернутый план развития народного хозяйства СССР до 1980 года, целью которого провозглашалась вполне земная цель: «обеспечить в Советском Союзе самый высокий жизненный уровень по сравнению с любой страной капитализма». Фактически в программе КПСС провозглашался переход от общества революционного аскетизма к обществу социалистического потребления, которое должно было в своих потребительских стандартах превзойти капиталистическое общество потребления, причем обеспечив равенство возможностей граждан при потреблении.
Сейчас трудно сказать, сколько граждан СССР верило в коммунизм, а сколько пересказывало анекдот «Какой самый длинный анекдот? XXII съезд», но студенты МГУ ездили на целину в коммунистических отрядах, где заработок делили между всеми «бойцами» по-коммунистически, поровну. И это были действительно добровольческие отряды.
Почему не получилось выйти на этот «самый высокий уровень», а страна погрузилась в кошмар все нарастающего дефицита (правда, уже после Хрущева) — предмет отдельного анализа, но в этом, безусловно, есть загадка. Рассуждения, что плановое хозяйство менее эффективно, чем капитализм, слишком общие, а серьезного экономического анализа того, что происходило в СССР, до сих пор никто не провел.
Оттепель и искусство
На выставках, посвященных Оттепели, главное, конечно, художественное творчество того времени. Главным художественным событием Оттепели стала художественная выставка в Манеже в 1962 году. Во многом благодаря посещению этой выставки Хрущевым и другими руководителями партии и их реакции на представленные там произведения, которые были подвернуты Хрущевым уничтожающей критике, даже в нецензурных выражениях. Но при всем этом Хрущев счел возможным вступить в публичную полемику с Эрнстом Неизвестным, чьи работы были представлены в Манеже. Многие произведения художников — участников той выставки теперь экспонируются на выставках, посвященных Оттепели.
Начальственный гнев обрушился не только на художников: на последовавших совещаниях в ЦК КПСС с деятелями искусства подверглись нападкам молодые поэты Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко и уже совсем немолодой Илья Эренбург. Но все же никто из них не был репрессирован. И даже выставку не закрыли — все желающие могли ознакомиться с тем, что вызвало гнев Хрущева. И осужденный за тунеядство Иосиф Бродский не сидел (ограничились ссылкой). Творчество их всех—и поэтов, и художников—стало таким же символом Оттепели, как фильм «Застава Ильича», вышедший на экраны после долгих перипетий под названием «Мне двадцать лет», где был показан вечер поэтов в Политехническом. Этот же фильм стал в дальнейшем для многих современных критиков Оттепели символом ее политической ограниченности и наивности, которую они усматривали в том, что певцы Оттепели обращались за моральными образцами к времени революции, к бойцам ленинской гвардии. Ведь именно в этом фильме прозвучала песня Булата Окуджавы «Сентиментальный марш» («И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной») как надежда на моральное очищение благодаря идеям Октября. Хотя, собственно, чем отличается революционный романтизм Окуджавы от романтизма Эжена Делакруа, автора картины «Свобода на баррикадах»? А миллионы людей до сих пор восхищаются этим романтизмом. Кстати, «Мне двадцать лет», как и другие знаковые фильмы того времени, можно посмотреть на выставках, посвященных Оттепели.
Художники, представленные на выставке в Манеже, обвинялись в том, что они скатываются к абстракционизму. Но обвиняемые утверждали, что в своем творчестве продолжали традиции советской живописи двадцатых годов. Пресловутый абстракционизм стал предметом не только начальственных нападок, но и бесчисленных анекдотов. А в пьесе «Опаснее врага», которая вышла на сцены советских театров как раз незадолго до снятия Хрущева, насмешливо утверждалось, что дурак все же опаснее абстракциониста.
Помимо наследия двадцатых годов огромное влияние на формирование альтернативных направлений в искусстве оказало возобновившееся знакомство с современной живописью Запада. Вновь открылась экспозиция Государственного музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, фактически закрытая в 1949 году. Оглушительное впечатление на художественную общественность произвела первая в СССР выставка Пабло Пикассо в 1956-м, а также проведенная в Москве в 1957 году в рамках Международного фестиваля молодежи и студентов выставка современного искусства.
Представленные в Манеже произведения никакого отношения к абстракционизму, то есть нефигуративному искусству, не имели. Молодые художники, в большинстве своем оставаясь в рамках фигуративного искусства, просто искали новые возможности художественного выражения. В этом смысле наиболее показательно направление, получившее впоследствии название «суровый стиль». В его основе лежало стремление максимально уйти от бытовых подробностей, достигая эмоционального эффекта минимумом художественных средств.
Но не только эти работы создавали образ времени, который призвана отразить выставка. Тут и Александр Дейнека, стиль которого в чем-то тоже «суровый», но скорее романтический, чем аскетический. И Валерий Пименов, настолько оптимистичный, что у некоторых зрителей, представляющих это время как годы суровости и аскетизма, вызывает вопрос: «Как же им удалось сохранить такой оптимизм?» Впрочем, художники «сурового стиля» не менее оптимистичны, ведь в их минималистских полотнах представлены люди, служившие предметом романтического поклонения того времени: геологи, строители Братской ГЭС, труду которых отдал дань поэт Евтушенко. На самом деле в этом оптимизме нет ничего удивительного: это был оптимизм недавней Победы и созидания. Можно было иронически относиться к перспективе коммунизма, но не видеть и не чувствовать динамизм развития страны было невозможно. Причем, в представлениях того времени, — развития свободного.
Более того, именно фигуративность искусства, представленного на выставке в Манеже в 1962-м, и на нынешних выставках, посвященных Оттепели, позволяет нам увидеть и почувствовать мир того времени. На выставке в Третьяковке представлены и картины художников- абстракционистов тех лет. Они могут нравиться или не нравиться, но, сравнивая абстрактные композиции, написанные в 1956 году и в 2016-м, трудно понять, что же в них от их времени. А картины Пименова, Попова, Попкова — это знаки именно того времени, когда жили и работали эти художники.
Заморозки
Закончилась Оттепель в 1968 году со вводом войск стран Варшавского договора в Чехословакию. А вместе с ней закончилась и «вера в комиссаров». И это чувство возникшего тупика отразил «главный» поэт Оттепели — Евтушенко:
Танки идут по Праге
в закатной крови рассвета.
Танки идут по правде,
которая не газета.
Танки идут по соблазнам
жить не во власти штампов.
Но дело даже не в насильственном прерывании «Пражской весны» с ее надеждой все-таки явить миру социализм с человеческим лицом. А в том, что советское руководство, испугавшись происходившего в Праге, принялось подкручивать гайки и в Советском Союзе. Зашла речь о реабилитации Сталина. Все это в совокупности с уже состоявшимся в 1966 году процессом над Андреем Синявским и Юрием Даниэлем, закончившемся реальным тюремным сроком для этих писателей, обозначило конец Оттепели, а заодно и конец надежд на новый облик социализма.
История Оттепели была сложной и противоречивой. С одной стороны, бесспорно, большая свобода, реабилитация сотен тысяч незаконно осужденных, грандиозный эмоциональный и творческий подъем, с другой — гонения на Пастернака и Бродского, подавление венгерских выступлений против социалистического режима, кубинский кризис, расстрел забастовщиков в Новочеркасске… Но многое из того, что прощалось Хрущеву, ставилось в лыко новому руководству. После эпохи общественного и экономического подъема, которой была Оттепель, возникло ощущение застоя и тупика. Владимир Войнович был далеко не единственным энтузиастом, ставшим диссидентом. Реализовалась угроза, о которой мы говорили выше: страна остановилась в развитии и, главное, в ожиданиях граждан. И это имело катастрофические последствия для страны, реализовавшиеся через двадцать пять лет.
