Позиция медиков где-то посередине: с одной стороны, они считают, что рожать лучше, пока женщина молода и здорова, а аборты действительно наносят серьезный вред репродуктивным функциям. Однако врачи опасаются, что запреты абортов лишь уведут их в тень, а государство, окончательно потеряв контроль над ситуацией, увеличения рождаемости так и не добьется.

Правозащитники также высказывают разные точки зрения: право женщины на свое тело бесспорно, но как быть с правами тех, кто еще не родился? Разговоры о наделении человеческого эмбриона юридическим статусом ведутся давно, причем в первую очередь в западных странах. Вердикт церкви при этом однозначен: аборт — это убийство. Религиозных деятелей поддерживает мощное движение пролайферов, которые уверены, что на абортивном материале выстроена бесчеловечная индустрия.

В этих спорах где-то потерялась современная женщина, от которой государство требует и работать, и рожать, и воспитывать детей. Она вроде не против, но обстоятельства и жизненный опыт часто ставят ее перед нелегким выбором. Потерялся и мужчина, которого будто и вовсе нет в этом уравнении.

У России своя непростая история с законодательством об абортах. Наше собственное прошлое и опыт других стран свидетельствуют: к увеличению рождаемости запрет на прерывание беременности не приводит — как и к снижению количества абортов (см. «Можно ли купить рождения и как вернуть многодетность»). Значит, решение задачи лежит в других плоскостях.

Что сделать, чтобы наши женщины предпочли рожать? Как быть, если все прежние аргументы уже не работают, а враждующие стороны, вместо того чтобы совместно искать новые подходы, тратят силы на бескомпромиссную борьбу друг с другом?

Три волны против абортов

Российский подход в отношении абортов считается самым либеральным в мире. Согласно Федеральному закону «Об основах защиты здоровья граждан», прерывание беременности по желанию пациентки может быть проведено на сроках до 12 недель, по социальным показаниям (с 2012 года таковым по закону признается только зачатие в результате изнасилования) — до 22 недель, по медицинским показаниям (при появлении патологий и угрозе гибели женщины при родах) — на любом сроке до 24 недель. Закон также позволяет врачу отказаться от проведения аборта по личным убеждениям — но не в случаях, когда ИПБ (искусственное прерывание беременности) требуется по медицинским показаниям или когда другого врача просто нет.

Первая волна кампании по ужесточению регулирования ИПБ прошла в 2015 году, когда экс-председатель комитета Государственной думы по вопросам семьи, женщин и детей Елена Мизулина после консультаций с РПЦ представила коллегам законопроект о выводе абортов из системы обязательного медицинского страхования (ОМС) под тем предлогом, что это не болезнь. Она также первой предложила запретить аборты в частной медицине.

Однако Госдума отклонила предложения, поскольку экс-министр здравоохранения Вероника Скворцова была твердо убеждена, что это увеличит риски для женщин и приведет к росту детской смертности. Годом позже высказал свое мнение и президент. «В современном мире в подавляющем большинстве стран эти решения все-таки оставляются за женщиной. Почему? Потому что есть большие опасения, что в случае тотального запрещения у нас махровым цветом будут расти криминальные аборты», — заявил Владимир Путин, напомнив о печальных последствиях сталинских законов.

Несмотря на это, в 2016–2018 годах в некоторых регионах страны в качестве эксперимента начали вводить временные запреты. Например, в Приморском крае в 2016 году женщинам отказывали в прерывании беременности в рамках акции «Подари мне жизнь», длившейся три дня. В Чувашии в 2017 году аборты не проводились в Международный день защиты детей, в Рязани и Якутии — в течение четырех дней.

В 2019 году началась вторая волна борьбы с абортами. К ней активно подключилась РПЦ, и в Госдуме сформировали рабочую группу по изучению инициатив церкви, включавших в том числе и выведение абортов из системы ОМС. Тогда же свою некогда жесткую позицию начал смягчать Минздрав: объявил о начале сотрудничества с РПЦ в вопросах здоровья, а также задался целью вдвое сократить число абортов за ближайшие шесть лет. Министра Веронику Скворцову впечатлило, что, по данным РПЦ, в 2018 году после консультации со священниками 39 тыс. из 257,5 тыс. женщин решили не прерывать беременность.

В прошлом году министр здравоохранения Михаил Мурашко и ряд политиков выступили за отмену абортов в частных клиниках, называя это приоритетной задачей властей. И уже в 2023 году с подачи вице-спикера Госдумы Анны Кузнецовой пошла третья волна борьбы с абортами, опять же через регионы.

Так, в Мордовии и Тверской области ввели административную ответственность за «склонение» к абортам, то же намерены сделать власти Тамбовской области и Республики Татарстан. Губернатор Нижегородской области Глеб Никитин предложил депутатам заксобрания рассмотреть запрет об абортах в частных клиниках, а также сократить допустимый срок для прерывания беременности в государственных клиниках с 12 до 8 недель (ранее эта идея обсуждалась в Госдуме).

Летом этого года взаимодействие с региональными властями усилилось. Анна Кузнецова заявила, что те или иные ограничения прорабатывают уже десять регионов. В июле губернатор Мордовии Артем Здунов заявил, что договорился с руководителями частных клиник прекратить «на добровольной основе» деятельность по прерыванию беременности в своих организациях.

В августе первый замгубернатора Челябинской области Ирина Гехт отрапортовала, что три частных медцентра из 59 после диалога с региональными властями отказались от проведения хирургических абортов. Тогда же данную услугу перестали оказывать в трети (из 89) частных клиник Татарстана. В начале ноября инициативу поддержали четыре из пяти частных клиник Курской области, а еще одна будет проводить вмешательства только в условиях круглосуточного стационара.

«Да, нас собирали в обладминистрации и рекомендовали отказаться от абортов вовсе, — рассказали “Моноклю” на условиях анонимности в одном из крупных центров женского здоровья Казани. — Но мы пока не решили, от чего именно откажемся: у нас один из ведущих профильных центров, и услуги оказываются в комплексе. Получается, мы должны разворачивать пациенток?»

В Крыму все частные клиники добровольно отказались от проведения процедуры прерывания беременности — теперь ИПБ будут заниматься исключительно государственные медучреждения полуострова. «Во-первых, у нас позволялось не иметь отдельной лицензии; во-вторых, в регионе нет медцентров, специализирующихся на абортах, — говорит руководитель одной из крупных клиник Крыма. — А главное, не воевать же нам с Аксеновым (Сергей Аксенов — глава региона. — “Монокль”) из-за одной процедуры. А он собрал всех и честно сказал: видите, какая сейчас политика партии, надо быть в тренде, а вам это ничего не стоит. Пообещал выделить больше средств ОМС на другие виды медпомощи».

Крупнейших федеральных медицинских сетей новшество пока не коснулось. Они отказались открыто обсуждать с нами эту тему из-за слишком большой политизированности вопроса и вероятного давления со стороны Минздрава. Но на условиях анонимности заверили, что никакого давления со стороны чиновников не испытывают. «Ни приглашений на беседы не было, ни предложений. Так что мы не собираемся отказываться от проведения ИПБ во всех регионах присутствия», — заверили «Монокль» в одной из частных сетевых клиник.

Именно выделяемые частным медцентрам средства ОМС и стали основным рычагом давления, считает председатель правления Объединения частных медицинских клиник и центров Сергей Мисюлин. «Ни одна медорганизация добровольно не отказывалась от проведения абортов — эти решения за них принимают органы власти. Основной способ убедить — намекнуть на сокращение квот и объемов выделения средств на оказание медпомощи по ОМС, — объясняет Сергей Мисюлин. — И поскольку на абортах почти никто, кроме специализированных центров, существенно не зарабатывает, большинство многопрофильных клиник с легким сердцем убрали этот вид медпомощи в угоду чиновникам, чтобы сохранить другие доходы по линии ОМС».

Как известно, средства ОМС выдаются частным клиникам в том числе на оказание дорогостоящей высокотехнологичной и онкологической медпомощи, УЗИ, ЭКО, а также на аборты. У ряда крупных сетевых центров доля услуг, оказанных по ОМС, достигает 15–20% (например, у «Медси» эта сумма превышает миллиард рублей в год).

Из 72 тыс. частных клиник, лабораторий, медцентров, акушерских и косметологических салонов услуги по ОМС оказывают около 10 тыс. медорганизаций, в 2022 году им досталось несколько десятков миллиардов рублей от государственного фонда. Исходя из данных Минздрава о том, что частники проводят пятую часть всех абортов (100–120 тыс. процедур в год при средней стоимости каждой 20 тыс. рублей), на этой процедуре они заработали не более 1–1,5 млрд. При общем обороте всех частных клиник в 1 трлн рублей подобные суммы — капля спирта в бочке воды.

«Года четыре назад Минздрав обязал клиники, которые практикуют ИПБ, иметь помимо лицензии дополнительное разрешение — в том числе чтобы посчитать, сколько вообще абортов делают в частных клиниках. Прежде этого не знали вообще, — вспоминает экс-директор НП “Объединение частных медицинских клиник и центров” Сергей Лазарев. — Видимо, посмотрели и решили, что такой, пусть и небольшой, доход в виде платы за аборты госклиникам не помешает. И вот снова под предлогом заботы о демографии прощупывают почву, теперь уже по регионам — как отреагируют граждане на отказ частных клиник от ИПБ».

Эксперт обращает внимание, что Минздрав использует любой предлог, чтобы перераспределить те или иные виды медпомощи в пользу госклиник, хотя перед ним стоит задача наращивать долю частников в ОМС. «Полагаю, что у частных центров в итоге отберут право на аборты, — продолжает Сергей Лазарев. — Вторым шагом вернутся к идее полного запрета на прерывание беременности по ОМС, тогда женщинам придется обращаться только в госклиники и только платно. Эта идея общественников и церкви, похоже, очень нравится Минздраву».

Но версия «экономного» государства, объясняющая всю кампанию, далеко не единственная.

Позиция государства

Почему власти решили ужесточить политику в сфере деторождения, мы могли лишь догадываться — разве что отдельные политики брали на себя задачу объяснить гражданам смысл проводимых полупартизанскими методами решений.

Обратимся к программным документам. В Концепции государственной семейной политики в Российской Федерации на период до 2025 года, принятой в 2014 году, говорится об ухудшении показателей репродуктивного здоровья женщин. Одним из факторов, негативно влияющих на него, остается прерывание беременности. Вместе с тем отмечается сохранение стойкой тенденции к снижению числа абортов, в том числе у первобеременных женщин.

Комплекс мер, принятых до 2014 года, сочли эффективным, и было принято решение продолжить движение в этом направлении. В числе мер предлагались разработка и реализация образовательных программ для молодежи по созданию семьи, пропаганда семейных ценностей, а также увеличение сети социально-психологических служб, ориентированных на профилактику абортов и сохранение беременности. Одной из главных целей в документе названо достижение положительной динамики демографических показателей.

С тех пор как была принята концепция, количество абортов в стране продолжало снижаться. Однако снижались и показатели рождаемости: Россия неумолимо погружается в демографическую яму, поскольку с каждым годом банально становится меньше женщин.

По словам депутата Государственной думы от «Единой России», первого зампредседателя комитета по защите семьи, вопросам отцовства, материнства и детства Татьяны Буцкой, тяжелая демографическая ситуация подталкивает власти к решению этого вопроса. Буцкая уверена, что говорить о запрете абортов в России некорректно: такого не будет. Но, говоря о последних инициативах, нужно рассматривать ситуацию в комплексе и учитывать сделанное за последние годы. «Не так давно пособие на ребенка с полутора до трех лет составляло всего 50 рублей. Беременным начислялось 300 рублей, потом 600. Сейчас эти пособия достигают прожиточного минимума в регионе. Чем больше детей — тем больше помощи от государства. Десять миллионов детей получают выплаты — это показатель того, как правительство поддерживает семьи. Но есть вопросы, где мы недорабатываем», — добавляет депутат.

При этом все недавние инициативы, по мнению Буцкой, нужно рассматривать как реализацию нормы, добавленной еще в 2011 году в Федеральный закон «Об основах охраны здоровья граждан». Там четко сказано: если женщина находится в состоянии репродуктивного выбора, мы обязаны уделить ей особое внимание в течение недели тишины. Претензии к коммерческим клиникам касались именно этой нормы.

«Почему копья начали ломаться, когда речь зашла о коммерческих клиниках? — продолжает Татьяна Буцкая. — Потому что мы не видели статистику. Медцентры как малые предприятия имели право не сдавать отчетность. Мы не понимали, сколько прерываний делается и что происходит в тот момент, когда женщина приходит в частную клинику». С точки зрения владельца такой клиники, женщина словно говорит: я принесла вам денег и хочу получить услугу. «Какой силой воли должен обладать хозяин клиники, особенно если у него есть только одна лицензия — на прерывание беременности?» — задается вопросом депутат. Таким образом, аборт должен проводиться только в государственных клиниках, где государство может обеспечить неделю тишины.

Буцкая также добавила, что в ближайшее время можно ожидать внесения новых инициатив. «Мы работаем над законопроектом о дородовой опеке. Он для тех женщин, которые не могут оставить ребенка, но и не могут его убить. Такая опека дала бы женщине возможность не делать аборт, а ребенку позволила бы обрести семью».

Правовые коллизии

Наибольшее количество частных клиник с лицензией на проведение абортов зарегистрировано в Санкт-Петербурге — 346, это одна клиника на 15 тыс. жителей. «От правительства Санкт-Петербурга пока никаких заявлений по этому поводу не было, — рассказывает главный врач “Евромед клиник” и член координационного совета Ассоциации частных клиник Санкт-Петербурга Александр Абдин. — Но, похоже, все идет к тому, что решение о запрете на ИПБ в частных клиниках сначала отдадут на откуп регионам и муниципалитетам. Как бы дело не дошло до полного запрета абортов».

Заявления ряда депутатов, глав регионов и священников о том, что частные медцентры якобы склоняют женщин прерывать беременность, чтобы получить деньги за процедуру, эксперт считает чушью: экономически (не говоря уже об этической стороне и законе) гораздо выгоднее уговаривать клиенток рожать, что все и делают. «Мы, например, не проводим в клинике аборты, потому что намного больше зарабатываем на сопровождении беременности, принятии родов и последующем обслуживании уже и мамы, и ребенка», — объясняет Александр Абдин.

Ранее первый зампредседателя комитета Госдумы по контролю Дмитрий Гусев, ссылаясь на исследование, проведенное в 287 частных медцентрах из 70 регионов, заявил, что 54% опрошенных клиник рекламируют аборты, хотя такая реклама в России запрещена, 80% не соблюдают «время тишины» (48 часов, которые даются женщине на размышление после первого обращения к гинекологу с просьбой об аборте), 38% прерывают беременность без консультации психолога, что тоже противоречит регламентам Минздрава. А еще 13% делают аборты вообще без документов. Поэтому, уверен Гусев, их и надо лишить такой возможности.

Комитет Госдумы по охране здоровья, который готовит законопроект о запрете делать аборты вне госучреждений, в начале ноября направил запрос в Ассоциацию частных клиник Санкт-Петербурга с предложением высказать свою позицию по этому поводу. Генеральный директор ассоциации Александр Солонин незамедлительно ответил на письмо, сообщив, что новый закон будет дискриминировать негосударственные медорганизации. И главное, нарушит положение Конституции о недопустимости сегрегации по признаку права собственности. По его словам, отсутствие доказательств нарушения законодательства со стороны частных клиник, а также сравнительной статистики о прерывании беременности «необоснованно дискредитирует равноправных участников системы здравоохранения» и «создает в их отношении негативное мнение в обществе».

«Введение ограничений по признаку формы собственности подрывает доверие к институту лицензирования и институтам органов контрольно-надзорной деятельности, — говорится в письме, отправленном председателю комитета Госдумы по охране здоровья Бадме Башанкаеву. — Лицензионные требования соблюдаются всеми без исключения медицинскими организациями. Поэтому при введении законодательных ограничительных мер, связанных с необходимостью сокращения числа ИПБ в медицинских организациях, должны приниматься решения по ужесточению контроля за утвержденными нормами, но для всех медицинских организаций, независимо от формы собственности».

Александр Солонин уверен, что многие клиники при наличии лицензии на ИПБ проводят аборт исключительно по медицинским показаниям, а не по желанию женщины. Это принципиальное решение руководителей и учредителей частных клиник, заявляют в ассоциации.

«Несколько общественников и священник провели рейд по частным клиникам и выяснили, что многие в нарушение порядка готовы сделать аборт прямо завтра, то есть минуя “время тишины”, — говорит заведующий кафедрой акушерства и гинекологии Медицинского института РУДН Виктор Радзинский. — И это, по их мнению, повод запретить там ИПБ. Но если это правда, если действительно нарушается закон, почему они не подадут заявление в прокуратуру, не напишут в Росздравнадзор? Те проведут контрольную закупку, накажут — и не надо ничего запрещать всем из-за нескольких нерадивых медцентров».

Таблеткам вновь предпочтут скальпель?

В конце октября в Госдуме появились новые инициативы по ограничению проведения абортов. Парламентарии и общественные деятели хотят обязать женщин проводить ИПБ лишь с письменного согласия мужа, сократить срок для прерывания беременности с 12 до 8 недель и обязать врачей демонстрировать пациентке сердцебиение плода, чтобы уговорить ее сохранить ребенка. Предложения обсудили в октябре в комитете по охране здоровья Госдумы на круглом столе «Вопросы прерывания беременности. Законодательные аспекты».

По убеждению председателя Патриаршей комиссии по вопросам семьи, защиты материнства и детства иерея Федора Лукьянова, в статистике Минздрава могут быть не полностью учтены медикаментозные аборты, а именно их в двух третях случаев делают в частных клиниках. Это фармакологический способ, позволяющий вызвать преждевременные роды, который был разработан во Франции и там же начал применяться в конце 1980-х. В 2000 году в США и Китае зарегистрировали первые и пока единственные препараты для прерывания беременности — мизопростол и мифепристон, которые вызывают выкидыш или самопроизвольные роды на сроке шесть‒девять недель.

В России данные препараты были зарегистрированы в 2011 году. В 2022 году, по данным Росстата, из сделанных в стране 500 тыс. ИПБ 280 тыс. были медикаментозными. Однако Федор Лукьянов уверен, что на самом деле медикаментозных абортов было сделано намного больше, поскольку в аптеках было продано 1,3 млн упаковок соответствующих препаратов. А значит, абортов сделано порядка 1,6 млн.

«В самом деле, объем продаж препаратов для прерывания беременности в 2022 году составил 1,3 миллиона упаковок — на 60 процентов больше, чем в 2021-м, — поясняет директор по развитию RNS-Pharma Николай Беспалов. — Рост вызван тем, что на фоне обсуждений законопроектов о запрете абортов граждане начали запасаться таблетками. В этом году их продажи тоже увеличились, хотя пока и незначительно, поскольку не все следят за новостями, но полагаю, восходящий тренд сохранится».

Чтобы народ не увлекался препаратами для «легкого аборта», Минздрав в 2023 году уже внес их в список лекарств, подлежащих количественно-предметному учету (ПКУ). «Эти фармпрепараты и сам медикаментозный метод для ИПБ были придуманы светлейшими умами современности для сокращения числа осложнений и предотвращения гибели женщин, — отмечает Виктор Радзинский. — Он позволяет отказаться от жуткого травмирующего выскабливания или высасывания зачатка плода из матки. При таком методе намного быстрее восстанавливается менструальная функция. Из всех способов прерывания беременности медикаментозный — наименее травматичный и наиболее гуманный. При нем резко стремится к нулю процент осложнений и смертности при абортах».

Основные хирургические методы аборта — вакуумная аспирация (высасывание плода вакуумным инструментом, мини-аборт), дилатация и кюретаж (выскабливание), а также дилатация и эвакуация (высасывание после суток растяжения матки). Выбор того или иного метода зависит от срока беременности (чем он больше, тем жестче) и от возможностей медицинского учреждения, которые в частных клиниках обычно шире. «То есть противники абортов, упрекающие частные центры в том, что они отдают предпочтение препаратам, совершенно не понимают, о чем говорят. Медикаментозные аборты не только безопасны и рекомендованы ВОЗ вместо хирургических, но к тому же более экономически выгодны и для государства, и для граждан, поскольку не требуют дорогостоящих операций и возможного дальнейшего лечения осложнений с госпитализацией», — заключает Виктор Радзинский.

Общественники, РПЦ и депутаты предложили комитету Госдумы по охране здоровья снизить максимально допустимый срок для проведения аборта без медицинских показаний (по желанию женщины) с 12 до 8 недель. «Весь цивилизованный мир идет по пути увеличения сроков, а мы наоборот, — сожалеет главный врач и акушер-гинеколог Московской академической клиники ЭКО Нино Какучая. — Сокращение допустимого срока ИПБ с 12 недель до 8 может обернуться появлением и распространением криминальных подпольных абортов с осложнениями в виде кровотечений, перфораций, воспалений, бесплодия или утраты матки, а то и вовсе гибели роженицы. Срок 12 недель взят не с потолка, а на основе длительной клинической практики». По ее словам, запрет на аборты в частных медцентрах также приведет к уходу пациентов в «серую» (в легальные клиники, но тайно) и «черную» (подпольное абортирование без лицензии) зону.

Небезопасные аборты (сделанные вне клиник или непрофессиональными врачами), по данным ВОЗ, убивают примерно 70 тыс. женщин в год, еще порядка 5 млн остаются инвалидами, бесплодными. При этом в странах, где женщины имеют доступ к безопасным абортам, вероятность смерти вследствие ИПБ не превышает 0,00001%. Там же, где такого доступа нет, летальным исходом заканчиваются 0,9–3,5 из 1000 вмешательств. В России пока смертность в результате осложнений при прерывании беременности составляет 0–3 случая на 100 тыс. живорождений, или 0,05% от всей материнской смертности.

«И эту статистику мы можем испортить в случае затруднения доступа женщин к качественным абортам, а в частных клиниках их делают лучше и быстрее, — прогнозирует Нино Какучая. — В государственных медцентрах приема у акушера уже сейчас нужно ждать несколько дней, а то и недель, — что будет, когда частники закроются?»

Впрочем, Виктор Радзинский уверен, что эту инициативу правительство не одобрит. «Там сидят неглупые люди, они понимают, что запрет абортов на демографию не влияет».

Медики и эксперты считают, что сократить число ИПБ (помимо повышения уровня жизни) можно только путем пропаганды методов контрацепции, причем начиная со школы.

Аборты и рождаемость: есть ли связь?

Критики антиабортных инициатив часто указывают, что запрет на прерывание беременности не приводит к повышению рождаемости. Самый яркий пример здесь — Польша. В этой католической стране весьма строгое законодательство. Опасаясь уголовного преследования, врачи часто не решаются выполнить процедуру ИПБ даже в тех случаях, когда у ребенка выявляется серьезная врожденная аномалия, угрожающая жизни матери в том числе. Такая ситуация не раз приводила к трагедиям.

Несмотря на запрет абортов, рождаемость в Польше одна из самых низких в мире. Польские женщины предпочитают предохраняться либо обращаются в клиники других стран. И это при том, что почти половина населения поддерживает консервативный курс страны и в целом разделяет католические ценности.

А, например, в Техасе рождаемость выросла на 4%, отмечают исследователи из Университета Джонса Хопкинса, которые проанализировали период с сентября 2021 года, когда власти запретили аборты на сроках более шести недель. Сторонники запрета ИПБ рады результатам, хотя, конечно, они мечтали о куда больших цифрах. Их противники скрипя зубами признают: да, рождаемость действительно выросла, хотя объяснять увеличение числа младенцев одним только этим законом нельзя. В других штатах США (всего их 13), где запреты на аборты на ранних сроках (после 6, 12 или 15 недель) вступили в силу в 2022 году, исследователи все еще собирают статистику.

«Одними ограничениями демографию, конечно, не улучшить, — говорит член координационного совета Общественной палаты Российской Федерации по национальным проектам и народосбережению, координатор Общероссийского общественного движения в защиту детей до рождения и семейных ценностей “За жизнь!” Сергей Чесноков. — Хотя лично для меня законодательная защищенность жизни ребенка до рождения — это самоценность вне зависимости от того, поднимется рождаемость или нет. Но пока речи о запрете абортов в России не идет: запрещают только их проведение в частных клиниках. Эта мера на рождаемость может повлиять непосредственно».

«В государственных клиниках проводится предабортное консультирование. И в среднем 10–15 процентов беременных решают принять помощь и сохраняют ребенка. Но частные клиники, как правило, такого не предлагают. Если женщины перейдут в государственные медцентры, количество тех, кому будет предложена юридическая, психологическая, материальная помощь, вырастет. Возможно, более чем вдвое. Следовательно, увеличится число рожденных детей», — утверждает Чесноков.

Но запреты работают на демографию лишь на коротком отрезке времени. Чтобы получить длительный эффект, нужно, чтобы в обществе изменилось отношение к ребенку до рождения, к детям в целом и к беременным женщинам. «Конечно, общество не хочет решать свои проблемы, гораздо проще переложить их на эмбрион. Как известно, нет человека — нет проблемы. Ребенок мешает людям, создает трудности, усложняет и без того нелегкую жизнь. Но ребенок-то в этом не виноват, в этом виновато общество. И предъявлять претензии женщинам тоже неправильно: в нежелательной беременности часто виноват мужчина, окружение женщины, иерархия ценностей социума». По словам Чеснокова, вопрос абортов не решить целенаправленно — нужно работать над проблемами по всему кругу жизни и устранять их на всех этапах.

Здесь возникает коллизия. Право ребенка на жизнь международными документами прямо нигде не отрицается, но в разных странах степень защищенности этой жизни разная. «В южных и восточных регионах такое присутствует, ― говорит Сергей Чесноков. ― В западных, от которых мы сейчас открещиваемся, законодательство либеральное, но это вымирающие государства. Мы-то к каким хотим принадлежать — к тем, которые вырождаются, или к тем, которые хотят улучшить свою демографию?»

Возвращаясь к вопросу связи абортов с демографией: связь эта, по словам Чеснокова, не простая, но легализация ИПБ всегда приводит к снижению рождаемости. «Обратный процесс намного сложнее идет. После того как какой-то барьер в обществе сломан, восстановить его непросто. Нужно, чтобы это было сделано сознательно со стороны социума».