К десятилетию Крымской весны «Монокль» отправился на полуостров, чтобы понять, как он изменился — от бытовых мелочей до самоощущения жителей. «Когда люди с материка говорят нам: “Мы к вам не поедем, у вас там бомбы на голову падают” — они забывают, что Крым большой и очень разный», — скажет нам позже один из собеседников. Мы выбрали «малый круг» по Крыму — крупный развивающийся центр Симферополь, курортная Ялта, «ворота» полуострова Керчь.

Долгожданные «ихтамнеты»

Крымчан не обижает, когда украинцы называют их предателями родины. Но их очень бесит, когда говорят, что у них все было хорошо, а они — внезапно и беспричинно — поддержали присоединение к России.

— Когда говорят, что Крым в 2014 году ни с того ни с сего захотел уйти в Россию, забывают, что еще в 2004-м, после «помаранчевой революции», крымчане ездили в Киев, жили в палатках и выступали за Партию регионов — именно потому, что она была пророссийской. Ребят уже тогда били, они жестко дрались стенка на стенку с националистами, — рассказывают в Ялте.

После первого Майдана — «третьего тура выборов» — поставили кандидата от националистической части общества. Тогда все фильмы, включая любимые советские картины, стали дублировать на украинский язык. Потом стали продвигать и навязывать идеологию Голодомора, обвиняя в нем Россию.

— Для нас в 2004 году это было сильное потрясение. Тогда жителям русского Юго-Востока Украины словно отменили право на русское мышление. Люди считали себя обманутыми «третьим туром». Мы ощущали, что стоим на грани гражданской войны и уже тогда были готовы отстаивать свою идентичность, — вспоминают в Керчи.

После Майдана очень быстро зазвучали антирусские настроения. А начиная с декабря 2013 года на полуострове жить стало страшно. Не было силы, на которую можно было опираться в Крыму. Очень многие стали организовывать центры сопротивления.

— Сейчас никто не помнит этого: украинцы обвиняют Юго-Восток в мятеже и неповиновении властям, но первыми администрации начали захватывать на Западной Украине. Националисты захватывали власть. И только тогда появилось движение «Анти-Майдан» — объединение русских общин, организация ополчения, — это тоже говорят в Керчи. — У нас был такой сайт «Керчь-ФМ», оппозиционный Януковичу. Они поддержали Майдан. И когда его журналисты вернулись из Киева, они попытались собрать митинг и декларировать лозунги в поддержку Майдана. Керчане самоорганизовались, закидали их яйцами, разогнали, милиции пришлось вмешиваться, чтобы остановить беспорядки. Потом прошло шествие по городу к горадминистрации, был поднят русский флаг. Мэр Олег Осадчий, не хотевший ссориться с центральной властью, его потом спустил.

Украинцы обвиняют Юго-Восток в мятеже и неповиновении властям, но первыми администрации начали захватывать на Западной Украине. Националисты захватывали власть. И только тогда появилось движение «Анти-Майдан» — объединение русских общин

В Симферополе на таких выступлениях погибли несколько человек. Украина делала ставку на боевиков крымского меджлиса, и они пришли на мирный митинг с оружием. В то время был тренд на возвращение крымских татар, еще Кучма открыл этот ящик Пандоры. В Ялте они под лозунгом возвращения своих исторических земель занимались самозахватами участков, привозили родственников. Еще при Украине их пыталась поместить в правовое поле, но они рассматривали это как притеснения. В последние годы перед присоединением приезжали националисты и настраивали их против русскоязычного населения. Реабилитация произошла только при России.

А тогда бородатые дяденьки сидели с оружием и готовились взять свое. Когда в Киеве начались волнения, в Ялте жители стали организовывать свои отряды самообороны. Владельцы магазинов оружия раздали свои арсеналы друзьям и ополченцам. Все знали командиров своих отрядов, у которых нужно было собираться, если отключат связь, — этого тоже ожидали. Люди были готовы к силовому отпору.

Через несколько дней люди проснулись и увидели летящие вертолеты. Сразу Госсовет Крыма был взят под охрану «зелеными человечками».

— Для Украины крымчане всегда были предателями, и нас нужно было выталкивать отсюда. Поэтому, когда появились «зеленые человечки», первое, что почувствовали люди, — облегчение. У всех было ощущение праздника, — рассказывает один из таких бывших ополченцев. — Первые дни, когда Россия еще не признала, что вошли ее войска («ихтамнеты»), местные были уверены, что они не уйдут. «Референдум под дулами автоматов» — это фигня. Все понимали, что это политика — показать всему миру, что Россия не захватила Крым, а на время изолировала его от всего внешнего и дала возможность крымчанам решать, с кем они.

Перелом произошел в день голосования. Телевидение Украины вещало про силовой захват, про неприятие крымчанами этого захвата, и люди шли на референдум с опаской, что за Россию действительно проголосует меньшинство. Но на участках они разговаривали, рассказывали, кто как проголосовал, и на глазах усиливалась волна радости: было понятно, что Крым свой выбор сделал.

— Это было чувство радости, успокоения и уверенности, что пришла настоящая справедливая сила. У Украины в этот момент не было ни реальной власти, ни контроля армии. Тогда все были уверены, что Юго-Восток будет наш, и все думали, что это произойдет так же мирно. Поэтому на Донбассе эти годы сохранялось чувство обиды на Россию: а как же мы?

«Никто не рвал украинские паспорта»

Добраться из Симферополя до Ялты очень легко: выходишь с вокзала и садишься на троллейбус номер 52, через Алушту. Крымский междугородный троллейбус — достопримечательность и гордость. Его запустили в 1961 году, работало множество направлений, которые при Украине планомерно закрывались: в1993‒2002 годах исчезло пять маршрутов. Сейчас 90 километров до Ялты троллейбус преодолевает за два с половиной часа. В середине пути начинаются задержки: то строят новую дорогу, то меняют контактные провода.

Приезжаем к полуночи. Управляющая отелем «Анна» Марина, оформляя документы, рассказывает: она переехала сюда четырнадцать лет назад из Ростова — климат больше подходил для здоровья, и жить в большом городе не нравилось. С тех пор работает в этой гостинице. На вопрос, что изменилось за эти годы, она разводит руками:

— К нам как приезжали люди, так и приезжают. Раньше было много туристов из-за границы и из Украины, сейчас едут со всей России. Раньше покупали в гривнах, сейчас — в рублях. Продукты — изменились производители, но ассортимент не изменился. После присоединения мы ждали провального сезона, но люди, наоборот, поехали валом — всем было интересно, что тут происходит. Мост открыли — опять все поехали. Сложнее стало, когда самолеты перестали летать. С прошлого года много гостей с новых территорий — поехали из Херсона, Запорожья. Едут целыми группами — на ноябрьский бал хризантем, на апрельский парад тюльпанов. У нас уже сейчас на лето сорок процентов номеров забронировано.

— А как вы пережили Майдан?

— Мы сами его не ощутили, видели только по телевизору. Когда произошло присоединение, было недельное затишье до референдума: никто не знал, что будет дальше, гостиница стояла пустая. А после него все выдохнули с облегчением, и гости поехали снова. Тут сильно Украины никогда не было — все русские. А когда у нас на заднем дворе, у барбекю, собирались компании из Украины и России, конфликтов никогда не было — разговаривали, выпивали, пели песни.

Маленький приморский город зажат в ложбинке между берегом и горами. На вопрос, как попасть на пляж, местные отвечают: идите так, чтобы горы всегда были за спиной. Тепло, по набережной ходят толпы туристов. Мы стоим с девушкой Аллой, коллегой с «Ялты-24», пьем глинтвейн и смотрим на море. Она рассказывает: родилась и выросла здесь, окончила школу и уехала учиться в Питер. Родные отговаривали: «Российский диплом не будет котироваться в Украине». Для крымчан, русских с украинскими паспортами, было неприятно, что они для России были «мигрантами на птичьих правах». Алла поступила на коммерческое обучение, потому что для «иностранцев» не было бюджетных мест. Не могла официально устроиться на работу.

— При Украине не было ничего такого, от чего крымчане бы страдали, — просто вообще ничего не делалось. Было много туристов, заходили лайнеры, летали самолеты, но деньги уходили в Украину и сюда не возвращались. Инфраструктура если и развивалась, то только инвестициями частного бизнеса. Общественные пространства стояли запущенными. Не было построено ни одного детского садика — все досталось от Союза, и строительство возобновилось только при России, — вспоминает Алла. — Проблемы были только с языком. Украинский всегда преподавался как обязательный, но все школы были русскими. После первого Майдана в 2004 году все телепередачи перешли на украинский, но делопроизводство оставалось на русском. Мы просили сделать нам русский вторым государственным — нас резко одернули, что этого не будет никогда.

«Революция гидности» застала ее в Питере, и настроение у всех было очень нервозное: ждали приезда «поездов дружбы», набитых националистами, и Алла была готова бросить учебу и мчаться домой. И тут звонят друзья и говорят: «А у нас все в порядке. Гуляем по набережной, фотографируемся с “зелеными человечками” — и присылали фотографии с вооруженными патрулями в форме без опознавательных знаков. И все успокоились.

— Это правда, что явка на референдуме была очень высокой — такой не было никогда раньше, люди шли решать судьбу полуострова осознанно. Проходит референдум — и я там, в Петербурге, сразу получаю паспорт РФ. Удивило, что никто не забирал у нас паспорта Украины, не рвал — отдали вместе с новым паспортом. Не было такого, что это обмен. По сути, нам дали двойное гражданство, и многие крымчане этим пользовались до начала СВО, когда можно было свободно въезжать на Украину. Для россиян уже начались ограничения выездов в Европу, а у нас многие съездили в тогда еще украинский Херсон и получили там биометрические загранпаспорта, чтобы свободно попадать за рубеж.

Была небольшая часть населения, которые это не приняли, — в основном украинцы, которые купили здесь жилье. Они и уехали: на уличных досках объявлений до сих пор висят объявления о продаже жилья. И сейчас есть какие-то отдельные люди, которые принципиально не получают паспорта, живут с видом на жительство, но спокойно работают, никаких проблем с гражданством у них нет. На всех государственных учреждениях висят вывески на трех языках — русском, украинском и татарском.

«В Ялте не надо работать. В Ялте надо отдыхать…»

Ялта — курорт, и это оставалось неизменным. До самого Майдана и некоторое время после люди продолжали приезжать — европейцев не интересовала политика, а россияне и украинцы привычно ездили каждый год.

— Поймите, здесь климат, природа, само место так расположено — все для спокойной жизни. Поэтому все — и местные, и приезжие — быстро успокаиваются, — улыбаясь, объясняет управляющий гостиничным комплексом «Приморский парк» Сергей Иванов. — Ялта и вообще Южный берег Крыма — это туристическое место.

Но при Украине в Ялте было как сейчас в Абхазии: поток туристов сильно превышал предложение, здесь отдыхали украинцы, россияне и европейцы — почему-то больше всего было немцев. В высокий сезон сдавалась любая свободная кровать. Развивать сервис и инфраструктуру не было необходимости, и Ялта, как и весь Крым, находилась на задворках внимания украинских властей. Поэтому на вопрос, что изменилось после присоединения, Сергей отвечает сразу:

— Если сравнивать беспристрастно, без политики, то разница в том, что Россия — это социально ориентированное государство. Все изменения связаны с этим. Это пособия, компенсации, минимальная зарплата, пенсии, развитие здравоохранения и образования. Бизнес может быть меньше защищен, но простой человек защищен максимально. А Украина — каждый сам за себя, ничего нельзя, но все можно за деньги, и поэтому была определенная свобода действий. Можно было обходить законы, петлять: сначала открываешь бизнес, а проблемы порешаем потом.

Инфраструктурных объектов Россия настроила за десять лет больше, чем за все время Украины — дороги, детские площадки, спортивные комплексы, коммуникации, подключения населенных пунктов к газу, замена водопровода и насосных станций, ТЭЦ.

— Зайдите в любой двор — детские площадки, асфальт. Я ездил по степному Крыму, в сторону Бахчисарая, и был удивлен: там дороги между селами сейчас лучше, чем в Ялте. Они узкие, двухполосные, но идеальные. Построили остановки, пустили общественный транспорт. Этого ничего не было. При Януковиче дорогу из Симферополя начинали строить — довели до перевала и бросили. Сейчас видно, что есть план, развитие идет системно.

Контроль государства для бизнеса не совсем комфортен после украинской вольницы. Появились регламенты, по которым туристическую инфраструктуру нужно содержать в подобающем состоянии, обязательные сроки ремонтов и реконструкции. Сейчас внедряют маркировку качества товаров «Честный знак». До этого был «Меркурий», маркировка для продуктов животного происхождения. До этого — ЕГАИС, единая госсистема регистрации. Нужна строгая отчетность, под нее нужно закупать новое ПО, адаптированные кассовые аппараты, считыватели и маркеры.

— Отличие в негатив — зарегулированность. Но и позитива много, — признает Сергей. — Государство реально помогает. Несколько лет здесь была свободная экономическая зона с льготным налогообложением для туризма. В прошлом году был плохой заезд из-за отсутствия самолетов — нас освободили от выплат в соцфонды, перенесли их на этот год. В ковид отток был сумасшедший — отельерам дали безвозвратные субсидии. То есть просто дали денег. В прошлом году летом опять дали субсидии, шесть МРОТов на каждого работника, назначение платежа — «Пополнение оборотных средств». До 2027 года нас освободили от НДС, нулевая ставка — это плюс 20 процентов от дохода. Как кислорода дали.

Отели в основном не строят, а покупают корпуса бывших санаториев и реконструируют. Сейчас появилась информация, что будут национализировать санатории и земельные участки, оставшиеся в украинской собственности. Их будут продавать частным инвесторам, есть много интересных проектов на побережье.

Изменился портрет турпотока. Ушли украинцы и иностранцы, упала загрузка отелей. Зимой в Ялте 85% отдыхающих — сами крымчане. Но этот поток растет: появляется новый бизнес, он привлекает приезжих рабочих, людям нужно отдыхать. Строится новое жилье, на стройки едут бригадами, и многие остаются и покупают в Крыму свои квартиры.

Впрочем, официальная статистика утверждает, что за десять лет после Крымской весны население Крыма существенно не увеличилось: и до обретения Украиной независимости, и после, и последние десять лет в составе России оно колебалось около двух миллионов постоянных жителей плюс-минус сто тысяч в разные годы. И это категорически не бьется с утверждениями украинской пропаганды, что Россия принудительно завезла на полуостров миллион своих граждан, чтобы создать политически лояльную среду, разбавив местных, якобы протестующих против присоединения.

— А как вы завезете миллион человек силой? Это же не шкаф, — удивляется этому утверждению Сергей. — Населения действительно добавилось — приезжают военные, за ними едут семьи. Это новый регион, заходит бизнес — это новые рабочие места. Многие с материка покупают жилье, чтобы приезжать на лето, — не только из России, я знаю людей из Казахстана. Квартиры разлетаются, как горячие пирожки, хотя цены растут. И это сейчас, во время СВО и санкций. Вы представляете, как прыгнут цены, когда все закончится? Так что мой вам совет: покупайте в Крыму квартиру сейчас.

Город тыла и обоза

Симферополь встречает неприятной неожиданностью: невозможно найти место ни в одном отеле. Если издалека видно, что на дверях гостиницы висит потрепанный листок формата А4, можно даже не подходить: на нем будет стандартное предупреждение «Свободных номеров нет!»

Если сравнивать без политики, то разница в том, что Россия — это социально ориентированное государство. Это пособия, компенсации, минимальная зарплата, пенсии, развитие здравоохранения и образования. А Украина — каждый сам за себя, ничего нельзя, но все можно за деньги

— Да что у вас как в Сочи во время Олимпиады! — возмущаюсь я в очередном гест-хаузе.

— Это семьи военных, — виновато отвечает девушка в лобби.

— И давно так?

— Так два года уже…

Симферополь — это крепкий тыл Крымского фронта. Сюда едут отдыхать военные в отпуск, сюда едут лечиться раненые. К ним приезжают семьи. Сегодня весь полуостров работает для нужд фронта, и в Симферополе это ощущается особенно остро. Навигатор не работает и все время показывает твою локацию на взлетной полосе местного аэропорта. Производства и промышленные организации создают склады и штабы, в которых аккумулируют партии гуманитарной помощи — машины, катера, прицепы, термобелье. Простые люди что-то делают для фронта дома.

В местном офисе ОНФ рассказывают: есть пенсионер, которому они покупают комплектующие для FPV-дронов, и он целыми днями собирает их на кухне; есть многодетный папа, который в гараже на 3D-принтере печатает хвостовики для сбрасываемых с дронов боеприпасов, кто-то делает ампульницы-самоколы для мгновенного введения лекарств раненым на поле боя, а слепая бабушка Светлана Адольфовна, переехавшая из Донецка, вяжет носки.

— Нет, нам не страшно, — отвечает активист ОНФ Андрей Вьюшин на вопрос об атмосфере в городе, — Наоборот. В Крыму очень спокойно сейчас, потому что до 2014 года мы жили рядом с агрессивно настроенной Украиной и в одиночестве. Сейчас, даже во время СВО, говорят: «Нас Путин защищает». Очень хорошо работает ПВО, и люди не живут в страхе. Запрещены съемки пролетов дронов и стратегических объектов, работают глушилки. Херсон и Запорожье в основном снабжаются через Крым — логистически проще. И народная помощь идет по мосту через Крым — есть проект «Всё для победы», по которому жители каждого региона могут помогать бойцам из этого региона адресно. Сюда едут эвакуированные из регионов, где идут боевые действия. Из Донецка и Луганска приезжали многие и до СВО. Есть и «ждуны», которые в паблики в «Телеграме», созданные украинцами для работы в Крыму, выкладывают фотографии стратегических объектов; есть случаи подготовки терактов, но по ним успешно работает ФСБ. Джанкой и Красноперекопск — прифронтовые города, туда через нас все время идет техника. Промышленный комплекс Крыма воскрес при России, и заводы «Пневматика» и «Фиолент» успешно работают с полной загрузкой, в том числе на оборонку.

«Бардак был, но коллапса не случилось»

Идет война. Но из Симферополя, как из географического центра полуострова, хорошо видно во все стороны сразу, с чем к этому рубежу подошел Крым и за что он сражается. В то время, когда Россия вводила импортозамещение, в Крыму шло свое «экспортозамещение»: демонстративно ушедшие украинские товары и услуги быстро заменялись российскими или местными аналогами. Переходный период длился около двух лет, трясло все сферы — и бизнес, и госструктуры. Меняли законодательство. Органы, занимавшиеся администрированием, учились новым правилам. С материка приехало множество групп специалистов по разным вопросам — налоговики, чиновники, экономисты. И все это на фоне следующих одна за другой блокад: водной, энергетической, изоляции при закрытии украинской границы, введения международных санкций.

— Бардак был, но коллапса не случилось. Нам дали время, мы сдавали немного упрощенную отчетность. Сейчас то же происходит на Донбассе — читал, им поставили несколько тысяч банкоматов. Но это же время, нужно их где-то произвести, привезти, подключить. У нас было хуже: у Донбасса хотя бы общая граница с Россией, а мы жили на острове, отрезанные от воды, электричества и дорог. И мы были первыми — на Донбассе проще, потому что они идут за нашим опытом. Но мы сделали это мирным путем, а там бомбы падают на головы. Везде свои нюансы, — пожимает плечами Дмитрий, владелец небольшой мастерской по ремонту бытовой техники.

Первыми восстановили связь и банкинг. После ухода украинских операторов сотовой связи российские, опасаясь санкций со стороны Запада, не спешили входить на полуостров — сразу появился только МТС, но не как крымское отделение, а как краснодарский филиал. Но вскоре открылись местные операторы — «Волна» и «Вин-Мобайл». Сейчас крупных российских операторов так и нет, а связь и интернет есть. То же произошло с банкингом. Ходили гривны и рубли одновременно. Была проблема с безналичными платежами, но российские банки собирались сюда еще неохотнее, чем мобильные операторы. Тогда нишу занял крымский банк РНКБ, который и сегодня остается самым популярным. А с появлением СБП проблема переводов окончательно исчезла.

В этом году в Крым пришел долгожданный Сбер, но это упростило жизнь скорее предприятиям. Его банкоматов совсем мало, но российские карты принимают во всех магазинах.

Кстати, про магазины. Российских продуктовых ретейлеров в Крыму нет. Но есть свои сети. Заходишь в ПУД («Продукты у дома») — а это тот же «Перекресток». Заходишь в «Еду и воду» — и попадаешь в привычную тесноту «Красного и белого». Зато пришли сетевые магазины техники, которых здесь раньше не было, например ДНС. До этого за стиралками и пылесосами приходилось ездить в Украину или покупать с большой наценкой в универсамах.

Про трассу «Таврида», которую местные считают лучшей дорогой в России, знают все, но менее известно, что за десять лет была капитально отремонтирована вся дорожная сеть Крыма. Еще в 2015 году по нацпроекту «Безопасные и качественные дороги» ОНФ запустил интерактивную «Карту убитых дорог», на которой сами жители отмечали аварийные участки. К 2020 году обращений по этой карте практически не осталось. Сейчас в любую точку Крыма можно доехать на общественном транспорте: трасса «Таврида» проходит сквозь полуостров и от нее построили качественные развязки и дороги во все села.

Восстановив дороги, коммунальщики двинулись во дворы. По нацпроекту «Комфортная городская среда» с 2017 года благоустроили большинство дворов и придомовых территорий: положили асфальт, провели освещение сделали озеленение, поставили лавочки, соорудили детские площадки. Хотя эта работа продолжается, сейчас она больше относится к благоустройству дворов новых ЖК. Для сел более актуально строительство ФАПов, которые каждый год открывают десятками.

Формально зарубежный бизнес из Крыма ушел. Но симферопольский «Ашан» в условиях санкций работает настолько успешно, что недавно приезжали его французские представители, радовались высоким финансовым показателям

— У нас проблема недостатка кадров более острая, чем проблема строительства новых объектов. Нужны учителя и врачи, работает программа «Земский доктор» и «Земский учитель», — говорит Андрей. — Проблемы были в первые годы работы нацпроекта — в основном со срывом сроков сдачи. Сейчас — с тем, что делают, но согласовывают проект не тот, который нравился жителям: мало скамеек, песок в песочницы не завезли, неудобно открываются дверцы в коробки для игры с мячом, оторвалось баскетбольное кольцо и его должны отремонтировать по гарантии. Все эти обращения отрабатываются.

«Все ушли. Но все остались…»

Мы договорились встретиться в «Ашане» — координатор проектов Ассоциации предпринимателей республики Крым и Севастополя Павел Катаев работает рядом и говорит: «Найти легко, все в Симферополе знают “Ашан”. Мы идем по гипермаркету посидеть в фуд-корте, и Павел, слегка усмехаясь, комментирует:

— Обратите внимание. Формально заграничный бизнес из Крыма ушел. Но французский «Ашан» в условиях санкций работает настолько успешно, что недавно приезжали его представители, радовались высоким финансовым показателям.

Есть любопытная островная особенность замещения бизнеса вместо его исчезновения. KFC на материке переименовали в «Ростикс», а здесь он GFC, даже шрифт лого не поменяли. Два крымских «Макдональдса» стали не «Вкусно, и точка», а «Автокафе». А «Бургер Кинг» без заморочек стал «Бургер Шефом». Франшизы украинского бизнеса тоже мимикрируют. Одесские кофейни Merry Berry продолжают работать как ни в чем не бывало, а вот популярная сеть пиццерий «Челентано» подстраховалась и косметически подрихтовала вывеску — теперь они «Челлентано». До сих пор здесь остаются держатели бизнеса из Украины — если уж у Зеленского была квартира, то у многих украинских депутатов есть бизнесы, которые оформлены на россиян, а деньги едут в Украину, не всех еще отследили.

Внутренний бизнес Крыма должен быть благодарен Украине за блокады и Западу — за санкции. Такой парадоксальный вывод можно сделать, узнав, как за последние десять лет развивалось предпринимательство на полуострове. Сразу после присоединения Украина стала давить крымчан блокадами, исчезли привычные товары и услуги, а российский бизнес еще или опасался, или не успел зайти. И местные начали развиваться сами.

— В 2014 году недовольны были только те, у кого бизнес был связан с Украиной, а точнее, с транзитными товарами из Европы — одежда, кроссовки. Остальные бизнесмены и просто предприимчивые люди восприняли присоединение с воодушевлением, — объясняет Павел.

С присоединением Крыма расширился его рынок. Раньше полуостров торговал только с Украиной и чаще был потребителем, а не производителем. После присоединения крымчане вынужденно стали производить продукцию для себя, потом приехали россияне, заинтересовались, и местные товары пошли на материк. И это «зашло»: крымские бренды, в основном в пищевке, можно легко найти, хоть и не в больших объемах, на любом российском прилавке, и этого уже больше, чем было в магазинах Украины при Украине: тогда было только вино и минеральная вода.

— Простой пример. В любом городе много маленьких пельменных. Раньше наш предприниматель ехал за дешевым мясом в Херсон. Границу закрыли, но жить-то надо. И теперь он ищет свое, крымское мясо, — рассказывает Павел. — Еще один пример. У нас раньше лавандой торговали бабульки у уходящих поездов. Человек сидит и грустит: старые схемы закрылись, нужно думать что-то новое. Видит бабушку с букетиком. Лаванда — интересная тема. Купил человек поле и засеял лавандой — тоже буду продавать, открою цветочный магазин. Приезжают какие-то туристы — блогеры-фотографы. Забрели на поле, наделали хороших фотографий, рассказали своим знакомым, те тоже приехали. Человек думает: они мне всю лаванду потопчут. Огородил поле, повесил на ворота замок. К нему давай ломиться другие туристы: пустите хоть за денежку. И он сейчас на свое поле билеты продает, на фотосессии.

Появляется стабильность и прогнозируемость. Если раньше человек, открывая бизнес, думал, что он будет «покупать» решение своих проблем, то сейчас достаточно соответствовать разумным нормам, и тебя не тронут, а если тронут — оказывается, есть такая штука, как прокуратура, и она действительно работает. Самозанятые вышли из тени: раньше продавали по «сарафанке», сейчас все осваивают соцсети, таргет, выгоднее жить открыто.

— В Украине тоже формально был закон, но люди знали, что всегда к ним можно придраться, и просто готовили несколько конвертов с деньгами, — вспоминает Павел. — Даже при Януковиче, который считался пророссийским, люди боялись возвращения девяностых, потому что у него была репутация выходца из криминала. Сейчас закон реально работает и защищает. Я не знаю ни одного предпринимателя, который скажет, что страшно вести бизнес, — может не получаться, но это претензии уже не к России.

«Хватит кормить Крым! Мы сами себя прокормим»

С производством сложнее. Центр и Южный берег Крыма никогда не были промышленными регионами. Но по мелочи, то есть в сфере МСП, развивается и это. Открывается кафе — нужны кресла и диваны. Их можно привезти с материка, а можно сделать здесь — и это будет дешевле. Мебельное производство в Крыму на подъеме. В тренде так же хендмейд: эти товары сейчас активно экспортируются на материк, и благодаря повышенному вниманию к Крыму они пользуются популярностью. Это чаи, мыло со скрабами местного производства, сувенирка, еда, куча всего.

— Мы собрали наших малых предпринимателей, привезли их на ярмарку предпринимательства в крупный российский отель. А нам их генеральный директор говорит: «А мне какая разница, кто производит, Китай или вы?» Мы объясняем, что Китай не может произвести уникальный продукт, а в обществе есть запрос на крымское производство, — Павел удивленно разводит руками. — Это же очевидно! Люди готовы переплачивать за то, что произведено в Крыму — не только сувенирка, но и изделия из кожи, посуда, предметы домашнего обихода ручной работы. Раньше ремесла передавались из поколения в поколение, потом были утрачены, но сейчас люди узнают, что их дед чем-то таким занимался, начинают интересоваться, учатся и реально делают уникальные вещи.

Благодаря «тупиковой» логистике Крым не был крупным промышленным центром, а то, что было, не всегда использовали с умом. Ярким примером служит вертолетный завод, который в Симферополе начинали строить на горе около города — не достроили, да и непонятно вообще, почему там: подъездные пути крайне неудобные. Но сама идея актуальна до сих пор.

Строить в Крыму производство, которое будет работать «на материк», нерентабельно — даже с учетом Крымского моста это бессмысленная транспортная петля по завозу сырья и вывозу готовой продукции. В местной Ассоциации предпринимателей давно поняли, что развивать нужно то, что будет востребовано в первую очередь именно здесь. Вертолетный завод — здравая идея, если он будет производить «воздушные такси» для связи с материком. По той же логике здесь есть потенциал для производства своих катеров и лодок, а также машин-кабриолетов на основе уже существующих отечественных моделей (и такие попытки уже есть: МГТУ им. Н. Э. Баумана взялось создать молодежный родстер «Крым», полностью на отечественной компонентной базе).

— К нам сейчас обращаются турецкие бизнесмены, которые посчитали, что их товары здесь будут дешевле российских. И они готовы сотрудничать, не боясь политических последствий. До 2014 года крымский бизнес был слабым по отношению к любому другому бизнесу — и российскому, и украинскому, и западному. Но за годы изоляции мы стали уверены в своих силах. И когда торговые пути откроются, мы будем равноправными партнерами по отношению ко всем сторонам, которые захотят сюда зайти, — резюмирует Павел.

Если в первые годы после присоединения в российском обществе проскальзывало мнение, что восстановление Крыма истощило ресурсы, «съев» чуть ли не подчистую и Фонд национального благосостояния, то сейчас крымчане говорят: дайте нам возможность, и мы обеспечим себя сами и еще будем чуть-чуть кормить Россию. Крым становится самодостаточным, а не дотационным регионом. И есть у него еще одна важная миссия. Когда будут присоединяться новые территории, как происходит сейчас с Запорожьем и Херсоном, Крым выступит экспертом по изменению законодательной базы и создания новой банковской, транспортной, сотовой и других систем жизнеобеспечения, включения их в общероссийскую структуру. Уже сейчас здесь учатся административные кадры из новых республик.

Керчь. Была тупиком, стала входом

Если в Керчи ухватить за рукав любого прохожего на Адмиралтейском проезде и спросить: «Что тебе дало присоединение Крыма к России?» — он махнет рукой в сторону Керченского пролива на тонкую белую линию, тянущеюся к горизонту по воде, и рявкнет: «Мост!»

До весны 2014 года Керчь была дальним и пыльным углом Украины, тупиковой веткой полуострова. До ближайшей Феодосии — сотня километров разбитых дорог. Паром, запущенный в 2010 году, был вечно перегружен и людьми использовался мало. Сейчас Керчь — это ворота в Крым, и это изменило всю логистику полуострова. Парадокс, что самим горожанам пока это мало помогает: трасса «Таврида» проходит по окраине Керчи и не имеет продуманных развязок и съездов в город — чтобы попасть на вокзал Керчь-Южная, нужно выехать из города и несколько километров добираться до ближайшей развилки, петлей заводящей на трассу. Это немного печалит керчан, живущих словно на обочине «Тавриды», но неудобство мелкое: с появлением моста ближайшими пунктами доступа стали Тамань и поселки побережья вплоть до Анапы — полтора часа, некоторые в кино туда стали ездить.

Керчь из промышленного гиганта в советские годы при Украине превратилась в стагнирующий город. Например, у Керченского металлургического завода на балансе был собственный район города. Потом гигант разделили на железнодорожного направления завод стрелочных переводов и «Эмальпосуду» — что называется, разукрупнили. Сейчас снова объединили и возрождают. Завод «Залив», судостроительный гигант, строивший лайнеры, танкеры и даже флагман украинского флота «Гетьман Сагайдачный» еще в СССР, при Украине хирел и умирал. Одно такое судно, уже почти готовое, после обретения независимости в 1991 году просто распилили на металлолом.

— В Северном Крыму до 2014 года села производили впечатление прошедшей только что войны: стояли руины двухэтажных домов, домов культуры, заброшенные колхозные конторы и заросшие поля, — говорят члены Керченского монархического общества братья Ходаковские.

Экономические связи были разорваны с развалом СССР, промышленность была ориентирована на снабжение и заказы из России, и после 1991 года Украина не захотела брать эту ответственность на себя. Один из многочисленных президентов Украины прямо говорил: «А зачем нам два судостроительных завода? У нас уже есть один в Николаеве».

Блокады Украиной Крыма только стимулировали интеграцию в общую инфраструктуру России — без них это могло длиться дольше. Нужно было прокладывать новый энергомост. Эта работа началась сразу. Керчь полностью без электричества была недели две — и это было удивительное время, люди много общались, ходили в гости, стали ближе друг к другу, а радио стало основным источником информации. Завозили и раздавали генераторы — предприятиям в первую очередь. А люди еще больше отвергали Украину.

После решения главных проблем начали строить мост. Керчь ходила следить за строительством, как на работу. Поражала организация: все росло на глазах. Украинские службы доставки стали сворачиваться и в 2015 году исчезли окончательно. Перестали работать сетевые магазины. Некоторое время пришлось подождать, пока опомнится местный бизнес и заполнит эти ниши. Это вызвало бурное развитие и малого бизнеса.

— Все мечтали о переходе к России, но никто не представлял, как это будет на практике, — размышляет Константин Ходаковский. — Все сделали очень быстро и грамотно. Поменяли паспорта, ввели временные документы переходного периода. Изменения шли одновременно во всех сферах. Пособия и социальные выплаты были пересчитаны с гривны на рубли с большим добавочным коэффициентом. Это сглаживало дискомфорт, уровень жизни быстро вырос.

Крымский мост подвинули из-за археологии

Если улучшения в быту крымчане воспринимали с благодарностью, но как закономерное явление, то искренний интерес к культуре Керчи их просто поразил. Началась активная археологическая работа. Многие утраченные исторические объекты воссоздаются по старым чертежам. Во время строительства автоподходов к Крымскому мосту провели огромное количество раскопок такого масштаба, какого в Крыму не было никогда.

Характерна судьба Манитры — античного поселения конца V — начала III века до н. э., предположительно это часть крупной загородной усадьбы династии царей Боспора. Ее обнаружили при строительстве железнодорожного подхода к мосту — целый комплекс фундаментов и система водостоков. Перенести усадьбу невозможно, поэтому мостостроители переработали проект и передвинули железную дорогу. Усадьбу изучили и законсервировали от разрушения — засыпали песком до тех пор, пока смогут ее полностью восстановить.

— Население города увеличивается. Люди приезжают. Многие переезжали из Донбасса. Рабочие на инфраструктурных проектах сначала жили в строительных городках, но кто-то снимал, а потом приобретал жилье. Многие керчане уезжали при Украине в другие города — в Россию, им не нравилась политика Украины. Сейчас там продают жилье и возвращаются в свой город, — подводит итоги Владимир Ходаковский. — Угроз со стороны Украины мы не боимся. Было неприятно, когда был взрыв на мосту. Но мы не испугались, а ощутили боль. Керчане ощущают мост не как объект инфраструктуры, а как часть себя, поэтому восприняли это как личный удар, как удар по каждому из нас.

Лучшую метафору в ответ на сакраментальный вопрос «чей Крым?» можно увидеть в Ялте. Через весь город, от гор до моря, течет ручей, бурный, но мелкий, зажатый в гранитную набережную. Это исход горной реки Дерекойка — никто из прохожих не смог вспомнить это название. По обоим берегам реки идет дорога — по сути, это очень широкий проспект, разделенный зеленой аллеей с ручьем. Но правая сторона дороги, ведущая на пляж, называется Киевской, а левая, к горам, — Московской. Обе односторонние и ведут в противоположных направлениях.

Если в первые годы после присоединения в российском обществе проскальзывало мнение, что восстановление Крыма истощило ресурсы страны, то сейчас крымчане говорят: дайте нам возможность, и мы обеспечим себя сами и еще будем чуть-чуть кормить Россию. Крым становится самодостаточным, а не дотационным регионом

Символы — опасная штука, их можно «читать» по-разному. Можно сказать, что параллельные прямые никогда не пересекаются. Можно — что Киев и Москва все это время шли в разных направлениях, и пока Россия стремилась к новым, хоть и сложным вершинам, Украину устраивала судьба курортного захребетника при богатых «интуристах». А можно увидеть в этом, что даже бурные воды эмоций, обид и непонимания можно загнать в жесткие гранитные берега разума. И тогда параллельные прямые пересекутся мостами договоренностей. Езжайте в Ялту — там на каждом перекрестке, пересекающем Киевскую и Московскую, есть такие небольшие каменные мостики.

Поезд «Таврия» медленно вползает на Крымский мост, направляясь на материк. В нашем плацкарте едут двое военных — домой, в отпуск. Форма без определяющих род войск и званий знаков. Они из разных подразделений, но мгновенно подружились. За сутки дороги они ни разу не говорили о боевых действиях — только о быту на фронте. Обсуждают фронтовых собак — их много остается в районах боевых действий. Один рассказывает, как хитрый собакен ходил кормиться и на украинские позиции, и на наши. Второй сурово отвечает, что к ним лучше не привязываться, потому что, шастая по обе стороны фронта, они постоянно гибнут — подрываются на минах. И тут же, противореча себе, показывает на телефоне фотографию сколоченной им будки для полковой собаки.

Состав, плавно ускоряясь, мчит по России.