Образ дьявола как политический инструмент

13 июня, когда Израиль начал операцию «Народ как лев», нанося массированные удары по Ирану, я сразу вспомнил Амрана. К сожалению, он все еще не ответил на сообщение в одном из мессенджеров.

Но отреагировал Мирза, продавец парфюмерии, с которым мы познакомились на тегеранском рынке. Будучи выпускником экономического факультета одного из столичных вузов, он тоже был, мягко говоря, не в восторге от властей. Но, похоже, сейчас это для него не имеет значения. «Мы не боимся войны. Она нам навязана, мы победим. Мы защитим свою страну ценой своей жизни», — написал мне Мирза.

Израильский премьер Биньямин Нетаньяху заявил, что усилия Тель-Авива направлены на создание условий, которые будут способствовать падению режима в Иране. ЦАХАЛ и вовсе открыто призывает иранцев работать на «Моссад» «для лучшего будущего». Проблема в том, что у иранцев «картина будущего от Израиля» сегодня прочно ассоциируется с Газой, которая фактически стерта с лица земли.

О том, как война против Ирана бьет по Китаю, что объединяет шиизм и православие и есть ли вероятность, что иранское государство будет раздроблено, мы поговорили с президентом Центра ближневосточных исследований Мурадом Садыгзаде.

Мечты о земном рае

— Давайте начнем с небольшого экскурса в историю. Как в Иране появилась должность рахбара — верховного руководителя Исламской Республики? Человека, который, по сути, все решает в стране.

— Она возникла в результате Исламской революции 1979 года, идеологом которой был Рухолла Хомейни. Он возглавлял шиитскую оппозицию Ирана против шахского режима. В 1979 году Хомейни триумфально вернулся в Иран. Кстати, из Парижа. Многие об этом забывают, но до сих пор у Ирана сохраняются неплохие отношения с Францией. Представители иранской элиты спокойно говорят на французском языке.

Хомейни был теологом-философом, поэтому в его концепции было видение государственного устройства. Оно называлось «велаят-е факих».

— Что это за идеология?

— «Велаят» — это государство. «Факих» называют исламских ученых, которые собираются и принимают важные решения. В Иране существует Совет экспертов (Маджлис-е хебреган), в который входят 88 муджтахидов (шиитских богословов-законоведов), избираемых народом на восемь лет. Это ведущие специалисты по исламскому праву, лидеры духовенства различных общин. У каждой большой провинции есть свой духовный лидер, и они все в итоге подчиняются единому лидеру — рахбару.

В чем была идея Хомейни? Он понимал, что на земле не может существовать идеального государства или идеальной государственной системы, которая соответствовала бы тому, что написано в Коране. Но возможна так называемая исламская демократия, или «велаят-е факих», которая будет максимально приближена к такому формату устройства. Появилась и позиция верховного лидера — рахбара, в переводе это означает «лидер». Должность не просто теологическая. Рахбар — главный и в политических, и экономических вопросах, и в теме морального состояния государства.

Я напомню, что в Иране во многом действуют принципы исламской, шариатской экономики. Религиозное видение напрямую отражается и на внешней политике. Поэтому в руках верховного лидера оказалась практически вся полнота власти.

— Такое устройство власти — это сила или слабость Ирана?

— «Велаят-е факих» — это философский подход, который во многом позволяет иранской политической системе устоять в период кризисов. Благодаря ему молодая Исламская Республика выдержала Ирано-иракскую войну с 1980 по 1988 год. Тогда правительство Саддама Хусейна поддерживали абсолютно все государства — как западные, так и Советский Союз, то есть социалистический блок.

Иранские этноконфессиональные группы — это имперский народ, у которого, когда появляется внешняя угроза, срабатывает инстинкт сплоченности. Израиль своими шагами, по сути, лишил Иран возможно сти революционной смены режима

Иранцы выстояли, потому что у них была идеология. То, чего, наверное, многим современным государствам не хватает. Важный элемент политического устройства государства — системность. И вот «велаят-е факих» дает Ирану такую устойчивость.

На фоне заявлений американцев и израильтян о том, что они знают, где находится верховный лидер Али Хаменеи, и хотят его ликвидировать, было получено уведомление со стороны Совета экспертов, что в случае чего полнота полномочий верховного лидера передается в Совет, который потом выберет подходящего нового верховного лидера.

Более того, постоянно ликвидируются различные командные фигуры в КСИР или среди военных. Но дня не проходит, как назначаются новые лидеры. Потому что погибших есть кем заменить, и те, кто приходит, готовы ко всему. В некотором смысле такая идея мученичества. То есть если сегодня уберут Али Хаменеи, иранская система не разрушится.

Еще одна важная вещь, объясняющая устойчивость шиизма: он более динамичный, чем суннитское движение, потому что есть так называемый процесс иджтихада — это когда собираются факихи и определяют, как адаптировать религиозную доктрину под современные реалии.

— А идея мученичества в нем заложена?

— Шиизм, кстати, в этом плане очень близок к православию. Вот этот лик святых, лик мученичества, того, чего нет в суннитском исламе, позволяет еще больше возвеличивать человека, особенно если он умер от рук врагов. А это сейчас именно так будет преподноситься. Поэтому рейтинги власти внутри страны растут.

— Нынешний духовный лидер Али Хаменеи правит уже 36 лет. Ему самому уже 86. Насколько он реально держит власть в руках?

— Вопрос о смене верховного лидера в Иране обсуждается последние пять-шесть лет. Элиты относятся к Хаменеи с большим уважением. Это, опять-таки, восточная история: уважение к старшим, к их авторитету. Надо понимать, что это не просто «кто-то из духовенства» — он участник Ирано-иракской войны. Практически все сегодняшнее руководство — это люди, которые получили закалку в течение тех восьми очень сложных военных лет.

В западных СМИ часто сообщают, что он недееспособен. На самом деле он регулярно доказывает обратное. Хаменеи знает несколько языков. Очень часто произносит красивые речи. К нему прислушиваются.

Да, он перенес несколько операций. И конечно, чтобы снизить риски, в Иране обсуждают, кто будет преемником.

Демократия Востока

— Кто это может быть?

— Долгие годы было в основном две кандидатуры. Сын Али Хаменеи, Моджтаба, который сейчас очень часто начал вместе с ним появляться. До него долгое время говорилось о кандидатуре ныне покойного президента Раиси, который обладал огромным авторитетом как среди духовенства, так и среди силового блока внутри страны.

С момента, как не стало Раиси, вопрос преемственности снова обострился, потому что не всех устраивает кандидатура сына. «Ястребиный», более консервативный блок считает, что у Моджтабы слишком либеральный подход. Он выступает за относительно глубокий диалог с западными странами. С другой стороны, он больше интегрирован во внутреннюю систему, понимает определенные чаяния молодого поколения. А я напомню, что специфика ближневосточных стран в том, что там молодежь (по меркам ООН это до 35 лет) является основой демографии. Любую страну Ближнего Востока возьмите — там молодежи больше 50–60 процентов населения.

В Иране живет около 90 миллионов человек. Представьте себе, что порядка 45 миллионов — это вот та самая молодежь, которая, по сути, в своей жизни видела только Исламскую Республику.

— Та самая иранская молодежь, которая в подавляющем большинстве выступает против режима аятолл?

— Безусловно, молодое поколение выращено на трендах глобализации и с доступом к интернету. Они очень светские, они не хотят под давлением уходить в религию. На самом деле это норма для всего Ближнего Востока, когда значительная часть молодых людей менее религиозна.

Но у молодежи есть две крайности: она или нерелигиозна, или же слишком радикально религиозна. И поэтому среди небольшой, конечно, части молодежи есть и ярые сторонники сегодняшних властей.

— Зачем стране парламент и президент при такой неограниченной власти рахбара?

— Верховный лидер и Совет экспертов принимают решения по фундаментальным вопросам, ставят долгосрочные цели во внутренней и внешней политике. Парламент же — это, по сути, возможность для различных этноконфессиональных меньшинств внутри Ирана доносить свой голос до политического истеблишмента. В парламенте представлены все этнические группы, которые сегодня проживают на территории Ирана.

Иран, так же как и Россия, является многонациональной, многоконфессиональной страной. В государстве (несмотря на заявление некоторых израильских политиков, что иранский режим ненавидит именно евреев и хочет устроить «холокост 2.0») проживает большая еврейская диаспора. По некоторым данным, она насчитывает более 20 тысяч человек. Причем из других стран Ближнего Востока евреи практически все уехали, кроме Ирана, потому что они жили там издревле.

Наиболее мягкой страной по отношению к тем же курдам сегодня является именно Иран. Их голоса могут быть услышаны в парламенте, они участвуют в различной деятельности, у них есть возможность изучать свой язык.

Другое этническое меньшинство, к которому я тоже частично отношусь, азербайджанцы, тоже комфортно чувствуют себя в Иране. Нынешний президент Масуд Пезешкиан — азербайджанец, который спокойно это упоминает… И как тут можно говорить об отсутствии демократии?

— При этом духовный лидер может отменить любые инициативы президента, наложить вето на любые решения парламента. Человек обладает безграничной и никем не контролируемой властью. Это, по-вашему, демократия?

— Она контролируема как раз Советом экспертов. Он может дать позитивную или негативную оценку спорным решениям верховного лидера. Конечно, на практике такое происходит очень-очень редко и про это редко кто говорит.

— Не потому ли, что 66 из 88 членов Совета экспертов попали туда при помощи Али Хаменеи?

— Я просто пытаюсь объяснить, что понимание некоторых демократических принципов исходит из культурной особенности народа. У людей Востока другая культура демократии, чем, скажем, в Древней Греции. И тем более в сравнении с современной либерально-западной демократической моделью. Я не считаю, что на Западе есть действительно открытая демократия, я не вижу ее ни в одной стране — там везде одни и те же лица, одни и те же элиты.

У иранцев своя демократия, своя система сдержек и противовесов. И они именно так ее преподносят обществу.

Система устарела

— Как устроены иранские элиты?

— В первую очередь, это Совет экспертов, включая верховного лидера. У них есть деньги, идеология и большой электорат.

Далее — силовики. Они сформировались в результате Ирано-иракской войны. Кто-то из военных, конечно, из шахской армии перешел к Исламской Республике. Кто-то из простых людей своим героизмом показал, на что способен, и занял хорошие позиции.

Но и силовики делятся между собой. Есть армия, есть Корпус стражей Исламской революции (КСИР), есть полиция нравов, которую пытаются сейчас закрыть, «Басидж». Армия в основном занята именно военными вопросами. А вот КСИР — это аналог нашей Федеральной службы безопасности. То есть можно сказать, что это их главная спецслужба.

Отметим, что КСИР и духовенство — это консерваторы. Есть еще реформаторы — чаще всего это представители интеллигенции, врачей, инженеров, академической среды. Еще в реформаторы можно записать различных депутатов, руководителей местных муниципалитетов, которые позиционируют себя как беспартийные.

— Почему именно КСИР стал самой влиятельной силой внутри страны?

— Если рассуждать теоретически, их главная задача заключается в названии: «стражи Исламской революции». Исламская революция прошла, и ее идеи должны оберегаться. КСИР, по сути, является силовым инструментом, который обеспечивает защиту этих ценностей.

КСИР делится на различные подразделения. Это силы «Аль-Кудс», которые возглавлял покойный Касем Сулеймани. «Аль-Кудс» — это как внешняя разведка. Они занимаются прокси-группами, диверсионной деятельностью на территории врага и так далее. То есть тем, что стоит костью в горле у Запада и Израиля.

Есть экономический контроль КСИР. Практически на каждом стратегическом производстве внутри страны есть представитель КСИР — и в сельском хозяйстве, и в промышленности, и в научных разработках. Но это их неформальные обязанности.

В каких-то вещах КСИР стал безграничным хозяином. И сегодня, если у тебя есть хорошие знакомые на высоком уровне в КСИР, ты, по сути, неприкосновенный. Люди, прикрываясь определенными религиозными моментами, просто внедрились в основные стратегические отрасли страны. Как говорится, религия идеальна, а вот люди не идеальны.

— Именно вседозволенность КСИР вызывает наибольшее недовольство иранцев.

— Так и есть. Приведу пример. На севере Тегерана есть небольшая горная местность. Это как российская Рублевка или Барвиха. Чтобы туда попасть, нужно пройти КПП, где стоит полиция. Туда заезжаешь, и там вообще другая страна. Какая-нибудь Калифорния, в которой все ходят в шортах. Молодежь пьет алкоголь, у всех виллы, дорогие машины американского производства, которые в целом запрещены, но там можно. Это территория КСИР.

— Все это очень напоминает поздний Советский Союз. Прогнившая система, которая может в любой момент рухнуть. А представители иранской «номенклатуры» разлетятся по разным уголкам мира при первой же серьезной угрозе.

— Система действительно устарела и не отвечает запросам большинства на либерализацию. На этом фоне как раз-таки пришел к власти Масуд Пезешкиан. Потому что начал говорить о необходимости реформ в экономике. О том, что странно говорить про гиперзвуковое оружие, когда в самом Тегеране периодически отключается электричество и есть проблемы с водоснабжением. Из-за засухи последние пять-шесть лет есть проблемы с продовольственной безопасностью. Он сказал, что истории, связанные с войной в регионе, с продвижением иранской экспансии, не нужны. Он настаивает на том, что нужно заняться экономикой, поднять уровень жизни людей.

— Тогда почему протесты 2022‒2023 годов не привели к смене режима?

— Эти протесты, по сути, не влияли на позиции элит, потому что все подавлялись. Они не доходили до финальной точки. Это произошло из-за незрелости оппозиции, отсутствия яркого лидера. Все было хаотично, не было каких-то четких требований. Постоянно разные этноконфессиональные группы между собой конфликтовали.

Об этом почему-то никто не говорит, но последние полтора-два года идут постоянные конфликты между меньшинствами за природные ресурсы, за воду. Возьмем северные провинции Ирана, это Восточный и Западный Азербайджан. Там проживают этнические азербайджанцы и курды. Большинство из них занимается сельским хозяйством. Там же идет обмеление озера Урмия, одного из главных источников пресной воды, и это на фоне жары в 50 градусов. Многие не выдерживают эту борьбу под солнцем и переезжают в Тегеран. Он становится перенаселенным. Это влияет и на социальные моменты. Кто-то протестовал из-за цен на бензин, кто-то — из-за цен на яйца.

— То есть нет запроса на политическую либерализацию?

— Есть. Поэтому Пезешкиан пришел к власти. В Иране все чаще задавались вопросом: «Зачем мы содержим “Хезболлу” или другие какие-то группировки? Зачем тратим на это деньги, когда у нас экономика в плачевном состоянии?»

Иранцы хотят лучше жить и не хотят, чтобы им навязывали религиозные нормы. Но у них нет желания полностью поменять режим. И нет для этого харизматичного лидера оппозиции.

— А им не может стать Реза Пехлеви — сын последнего шаха, который живет в США и недавно призвал иранцев к восстанию?

— Он, скорее, бренд-амбассадор, накачанный американскими деньгами. Часть элиты, которая не смогла прижиться после революции, уехала. Она не представляет интересы простого народа. При шахском режиме была спецслужба САВАК. Ее жестокость иранцы помнят до сих пор. Они просто толпы людей вырезали во время протестов.

Насколько силен Иран

— Как иранское общество реагирует на ракетные удары Израиля?

— Это привело к консолидации общества. Ведь Израиль начал бить не только по военным объектам. А если произойдет выброс радиоактивных веществ, кто от этого пострадает? Только власть? От этого пострадает все население.

Иран — это все-таки империя. Иранские этноконфессиональные группы — это имперский народ, у которого, когда начинается внешняя угроза, срабатывает инстинкт сплоченности.

Израиль вот этими своими шагами, по сути, лишил Иран возможности революционной смены режима.

— Как конфликт отражается на иранских реформаторах, которые были за диалог с Западом?

— Консервативные «ястребы» всегда говорили, что Израиль — угроза для Ирана. Реформаторы утверждали, что нужно с Западом договориться, он ограничит Израиль. Сейчас же обнажилось, что американский президент не в состоянии повлиять на Нетаньяху. Поэтому позиции реформаторов ослабли.

— Откуда у сторон такая ненависть друг к другу?

— Глобально ненависти нет. Ни у одной, ни у другой страны. Они не угроза друг для друга на самом деле. Это просто хороший инструмент: иранская власть использует образ дьявола в виде Израиля, а израильская администрация — в виде Ирана. Даже идеологически я не вижу никаких конфликтов интересов.

Иран для экспансии своего влияния мог давить на то, что, мол, наших братьев-мусульман, палестинцев, обижают. Хотя палестинцы вообще не шииты, они сунниты. Мне кажется, что экспансия Исламской революции, к большому сожалению, реально погубила Иран. Вот все эти прокси-истории, начиная с 1979 года… Иран только тратил на них и не получал никаких доходов. И вот всего за три с половиной года они практически разрушились.

Тем не менее Иран в рамках этой идеи сегодня пытается обратить внимание мусульман на их главного врага. Потому что израильско-палестинский конфликт — это, конечно, этнический конфликт, но из него часто пытаются сделать глобальную повестку: «Это война против ислама». Иран выбрал эту стратегию и ею обосновывает необходимость экспансии своей шиитской концепции («велаят-е факих»).

Израиль, в свою очередь, понимает, что у американцев исторически самые плохие отношения с Ираном. В регионе Саддам был — его убрали. Из «оси сопротивления» осталась одна реальная сила — Иран. И против него израильтяне используют, грубо говоря, американцев.

— Как Израиль может добиться свержения иранского режима?

— Если Нетаньяху и западные страны будут действовать не топорным методом, а через диверсионные группы, вести политпропаганду среди различных этноконфессиональных групп, работать в информационном пространстве, поддерживать тех иранцев, кто говорит о либерализации. Потому что либерализация — это очень опасная штука. Когда ты чуть-чуть отпускаешь хватку и кто-то начинает дышать этим воздухом, со временем он будет хотеть еще больших перемен.

Но сделав ставку на силовые методы, израильтяне сегодня лишь консолидировали иранцев и прибавили к сторонникам власти большую часть населения.

Мина под Ираном

— Насколько серьезна сепаратистская угроза в Иране?

— Среди этнических азербайджанцев есть радикальные элементы, но они непопулярны среди большинства населения. Из-за того, что тот же Пезешкиан — этнический азербайджанец, они говорят: «Наши же сидят там, все будет хорошо».

А вот с курдами, несмотря на то что они представлены в парламенте и в других госструктурах, все сложнее. У них есть желание иметь свое государство. И события в соседней Сирии, в Турции, в Ираке так или иначе подогревают его. Кроме того, большинство курдов практически с 90-х годов в тесной связке работают со спецслужбами Израиля. Белуджи и туркмены тоже могут восстать.

— При каких условиях эти этнические группы могут взорвать Иран изнутри?

— Это может произойти, если им дадут финансирование, создадут им структуры. Дальше все пойдет по наработанной схеме. За первыми успехами они обретут популярность, заразную для остальных. И радикальные маргиналы, которые есть среди азербайджанцев, тоже в какой-то момент поймут, что можно начать действовать против государства. Но это очень долгая и кропотливая работа. Израиль сейчас так не работает.

— Зачем Израиль вообще создает вокруг себя хаос? Если Иран распадется, в регионе будут конфликты на десятилетия.

— В 80-е годы американцы опубликовали карту, как должен выглядеть Ближний Восток. Там, если не ошибаюсь, дополнительно 20 новых государств. Вот эту историю частично поддерживает и Израиль.

Если в Иране произойдет смена режима, может последовать и частичный демонтаж государства. Курды начнут объединяться, тем самым разрушив и Турцию. И израильтяне всячески намекают, что после Ирана на очереди Турция. Потому что надо и ее ослабить. А сегодня там проживает около 20 миллионов курдов. С кем они исторически работали? Это Израиль, США, которые как иракских так и сирийских курдов поддерживали. Там уже работают американские концессии, которые получают нефть. Соответственно, мы получаем прозападное государство Курдистан.

— Есть еще идея «большого» Азербайджана.

— Да, Британия активно поддерживает объединение Северного и Южного Азербайджана. Что это дает? По сути, в Закавказье мы теряем еще одну страну, с которой России так или иначе можно было бы договариваться.

Азербайджан из маленького государства превращается в большое, с большим человеческим капиталом и месторождениями нефти. Это Каспий, большая часть которого переходит под контроль Азербайджана. Это месторождения, транспортные пути. Россия начинает терять все больше позиций.

Именно поэтому я очень не хочу, чтобы с Ираном что-то плохое произошло. Тогда наши позиции на Ближнем Востоке очень сильно просядут. И нам придется еще 50 лет работать над тем, чтобы как-то их восстановить.

— Звучит не очень оптимистично.

— Но это не все. За счет иранских туркменов увеличивается территория Туркменистана, который сейчас договороспособный в плане энергетических ресурсов. Но будет ли и дальше так?

Иранских арабов-шиитов присоединят к иракским. Вот вам арабское шиитское государство на территории Ирака.

Сунниты уходят от самого Ирака в отдельное маленькое государство, которое сотрудничает со странами Залива. Их отдают на финансовое обеспечение арабских монархий, к ним отходят и месторождения. Маленькое государство, которое будет сотрудничать с кем? С американцами. То же самое по Сирии…

— Но есть и интересы внешних игроков, например Китая.

— На днях Wall Street Journal писала как раз, что происходящее — это не конфликт между Ираном и Израилем, а прокси-война Китая и США.

Отмечу, что Израиль не бьет по нефтяной инфраструктуре, хотя это безусловно ударит по экономике Ирана, ведь где-то 30‒35 процентов ВВП страны приходится на нефтяные доходы. Но разрешая удары по этим местам, США и Израиль столкнутся с китайскими интересами. Не просто так Пекин построил туда железную дорогу. Китай сегодня один из главных покупателей иранской нефти и газа. То, на чем держатся деньги современной элиты Ирана…

Трампа будут подводить к тому, чтобы он активно вовлекся в эту историю. Будут различные провокации, устроенные теми же союзниками или даже Израилем. Но глобально это ничем хорошим для США не закончится

— Так это же прекрасно для США. Ослабить своего главного конкурента.

— Но есть в этой истории большой риск для Вашингтона. Да, Пекин лишается дохода от дешевой нефти, и пекинская экономика сталкивается с большими трудностями. Но тогда Китай еще больше сближается с Россией.

— Тогда легко объяснить, почему Трамп всячески избегает эскалации в отношениях с Россией. Китай может столкнуться с сырьевым голодом, если Москва под каким-либо предлогом перестанет продавать ему сырье.

— Да, это очень сильно ударит по Пекину. Более того, нанося удары по Пакистану и Ирану, вы бьете по китайскому «Поясу и пути», перекрывая один из ключевых сухопутных отрезков. Уверен, это то, что Нетаньяху доносит до Трампа. Но, опять же, если это произойдет, тут будет еще большее усиление тандема России и Китая. А Москва по-прежнему говорит о тотальном недоверии к Западу.

— На ваш взгляд, чем закончится нынешний конфликт?

— Трудно поверить, что все решится миром. В самих США и во многих других странах есть силы, которые готовы поддержать Нетаньяху в его желании воевать. Поэтому я, наверное, придержусь серединного сценария. Конфликт растянется, будут попытки раскачать и пошатнуть позиции режима в самом Иране. Интенсивность ударов будет нарастать. В какой-то момент это может перерасти в полноценную войну.

Трампа будут подводить к тому, чтобы он активно вовлекся в эту историю. Будут различные провокации, устроенные теми же союзниками или даже Израилем. Но глобально это ничем хорошим для США не закончится.

Возможно, все происходящее приведет к полному краху Ирана и даже, может быть, к его раздробленности в будущем. Но это и по США ударит очень сильно. И по администрации Трампа. И это еще больше усугубит глобальную турбулентность.

Иран в этой войне не выиграет, потому что у него не так много ресурсов. Он один. Иран — не Россия.