Гилберт Честертон как-то заметил: там, где воин усматривает поле боя, турист наслаждается пейзажем. Если перенести это высказывание на то, как функционировало глобальное политическое пространство последнюю четверть века, то окажется, что место воина удивительным образом занял никем не представленный электорат, а место туриста, созерцающего горизонт, — тот, кто осуществляет власть. Иными словами, произошла странная смена ролей, причем нельзя сказать, что смена эта была сознательной.
За последние годы мы много слышали о стабильности миропорядка, о том, что человечество, пережив надрывы и катаклизмы минувшего века, научилось находить решения в рамках рационализации политического поля, где большинство всегда может найти точки соприкосновения с меньшинством. Однако на деле оказалось, что реальную демократию просто «приручили», сделали ее искусственной, полагая, что такое приручение и есть стабильность.
Те, кто оказался у власти в рамках либерально-демократического консенсуса — то есть через отсечение крайностей, — фактически сумели выстроить декорацию, имитирующую реальную партийную систему, и тем самым стерилизовали политическое поле до состояния «ландшафта», в котором все как бы в ладу, в гармонии — без чрезмерностей конкурентной борьбы и реального риска. Зачем это все, собственно, нужно, когда есть электоральная машина, бесперебойно производящая предсказуемость?
Однако ответом на эту навязанную стабильность стала радикализация — рост популизма, протесты, возникающие, казалось бы, на пустом месте. Причем последние до странности бессодержательные, без внятной программы, лозунгов и лидеров, но от этого не теряющие своей остроты и надрыва. Как будто произошло чудесное преодоление немоты и жажда выговорить все, что до этого сковывалось недугом, — пусть оно и будет звучать несвязно.
Посмотрите на Белоруссию, все лето протестующую против Лукашенко, но ничего внятно не формулирующую в качестве альтернативы засидевшемуся диктатору. Посмотрите на «желтые жилеты» во Франции, чьи лозунги так и не претворились в стройную политическую программу. Посмотрите на США, где протесты против дискриминации чернокожего населения вылились в масштабные выступления против всей существующей в обществе системы господства и принятой иерархии ценностей в целом.
Посмотрите и на Россию. Волнения по земельному вопросу в Ингушетии, «мусорные» протесты в архангельском Шиесе, массовые выступления против строительства храма в Екатеринбурге, протесты в Москве во время выборов в Мосгордуму. Наконец, Хабаровск, Башкирия и религиозный бунт схиигумена Сергия (Романова). Вот лишь самые заметные протесты последних лет, с которыми системе власти в России в той или иной степени пришлось работать в чрезвычайном порядке и которые почти всегда оказывались неожиданными.
